Бешеное развлечение
Оксана Обухова
Жизнь развела двух лучших подруг, но повела их параллельным курсом – одна стала дорогой изнеженной содержанкой, второй доводилось и в копеечном борделе «потрудиться»… Когда судьба свела подружек снова, то бывшим закадычным, чтобы выжить, приходится делать непростой выбор: спасаться поодиночке, снова разбежаться или попробовать сражаться вместе, заодно? Томная брюнетка и пышногрудая блондинка, первая неплохо образована и хитроумна, другую жизнь закалила до небывалой прочности; для выживания они используют одинаковые методы – без сантиментов и оглядок, жестко. А потому, на первый взгляд, им проще было бы объединиться, но вот не факт…
Оксана Обухова
Бешеное развлечение
Дмитрий Анатольевич спешил к вечерней электричке за драгоценной тёщей Ираидой Кузьминичной. Мать жены ждать не любила, заставь её торчать на полустанке хоть лишнюю минуту, потом всю плешь продолбит. Кукушка старая.
Анатольевич нажал на педаль газа. На пустынной длинной дороге старого подмосковного посёлка было где разогнаться.
Из-за шеренги тополей, разросшихся вдоль трассы, под колеса набравшего приличную скорость «Рено» внезапно выскочила женщина. В развевающемся шёлковом халате, босая, она, петляя, понеслась по улице! Причём петляла девка странно, будто нарочно собираясь заморочить шофёра и наверняка угодить под колеса.
Едва не раздавив ненормальную бабу, Анатольевич успел затормозить. Раскрыл дверцу и выскочил наружу, собираясь крепко выразиться…
Но тут девица развернулась. Полы дорогого пеньюара совершенно разошлись, и Дмитрий Анатольевич увидел, что под халатиком – кроме непосредственно девицы – ничего не было. Полуголая бабёнка (довольно красивая, надо отметить) бросилась к шофёру и запричитала:
– Помогите, помогите! Увезите меня отсюда! Скорее!!
За её мольбами тот умудрился расслышать несущиеся с какого-то из дворов многоголосые мужские вопли. «Похоже, влипла девка», – мгновенно догадался Анатольевич. Приехала в гости (или на вызов), а там – толпа, бардак и полный попадос.
«Жалко труженицу», – разглядывая вусмерть перепуганную девицу с трясущимися фиолетовыми губами, подумал зять Ираиды Кузьминичны. Кивнул и разрешил беглянке сесть в машину.
А дальше, крайне своевременно, покинул улицу.
О том, что он вовремя умчался от многочисленных проблем, Дмитрий Анатольевич узнал уже гораздо позже. Но пока же его занимала лишь мысль о вредоносной тёщеньке: что скажет мать жены, когда зятёк подрулит к полустанку с голой бабой на заднем сиденье транспорта?!
«Засада, блин. Но не бросать же девку, в самом деле!»
Бог смилостивился над самаритянином. Вредная Ираида позвонила, когда транспорт был уже подан к ступенькам железнодорожной платформы, и сообщила, что осталась ночевать у какой-то старой курицы. В связи с чем Дмитрий Анатольевич согласился отвезти девицу к её дому. Где она с ним и расплатилась, сбегав за деньгами.
Утром, на следующий день, обдавая любимый транспорт пенным душем, Дмитрий Анатольевич обнаружил на отполированной «заднице» автомобиля две небольшие пулевые дырочки. Едва не обмочился (водой из шланга), струхнул, представив, что возьми стрелок чуть-чуть повыше… и – привет родителям! – пули бы пробили бензобак.
Дмитрий Анатольевич утер холодный пот, не сходя с места, зарёкся быть самаритянином и прислушался к совету мудрого внутреннего голоса: «Иди к ментам, Димон».
Подмосковный дачный посёлок уже и так гудел, обсуждая событие: в доме на соседней улице убили мужика. Девица, судя по всему, сбежала именно оттуда.
Часть первая
Спустя несколько недель
Прополка грядок с корнеплодами – нелогичное занятие для шикарной женщины.
Проблемное. Вначале у Нинель подло и скрытно под резиновой перчаткой треснул накладной ноготь. Трещинка оказалась незаметной, но вполне достаточной, чтобы зацепить нейлон на последней паре чулок и оставить там затяжку.
В результате, обматерив сквозь зубы нейлон, огород и ноготь, Нинель подошла к трюмо, оглядела длинные ноги, упакованные в предельно прозрачные черные чулки, и, нахмурив выщипанные брови, выразилась уже более конкретно о жизни вообще: в зеркале отразились ноги (кормилицы по сути), взгляд Нинель невольно зафиксировался на паре целлюлитных ямочек, проявившихся на нависших валиках бёдер… Настроение испортилось категорически!
– Вся жизнь – дерьмо, – дала диагноз действительности бывшая столичная этуаль.
Поправила резинки на ажурном поясе. И вскользь порадовалась: «А пальцы-то не забыли! Помнят службу». Даже в отсутствие зрителей руки действовали плавно, томно, эротично. Рефлекторно.
Нинель заставила себя забыть о подлой трещинке на ногте, привычным жестом взбила пышную гриву из обесцвеченных волос, немного выпятила и раздула губы… похлопала ресницами над голубыми глазищами. Полюбовалась, придавая глазам выражение невинной детки…
И высказалась:
– Хороша зараза. Живу в навозе… но хороша, черт побери!
Подлость жизни снова проявилась в невольном мысленном рефрене: «Пока хороша, Нинка. ПОКА».
Тридцать четыре – уже не сахар. А подмокший (целлюлитный) рафинад. Густой сироп на сухофрукте. Причём сироп тот даже не медовый…
От подобных мыслей голубые глаза Нинель потускнели, взгляд потух. Уголки пухлых губ потянулись вниз и потащили за собой носогубные складки… Напоминание «пока» начинало всё чаще звучать в голове бывшей московской «девочки»…
«Затикал метроном, моя хорошая. Затикал».
«Стоп! – сказала себе Нина Ивашова. – Солдат идёт в последний бой! Нехрен, детка, сопли разводить!»
Нинель резко сорвала с вешалки длинное шёлковое платье, одним движением набросила его на тело, обвязалась пояском!.. Поглядела на отражение в зеркале…
Тигрица. Из трюмо на Нинель смотрела прежняя столичная штучка. Хищница.
– Вот так-то лучше, – хмыкнула «девочка на пенсии». – Держи хвост пистолетом!
«Тигрица» повертелась перед зеркалом. Огладила лёгкий шёлк на округлых бёдрах, придала платью более откровенный вырез на груди…
О платье стоит сказать отдельно. Оно спадало с плеч, лишь стоило мужчине легонько дёрнуть за кончик пояска. Соскальзывало на пол как бы само собой. Использовалось для мужского типажа «нерешительный скромник». Подталкивало, так сказать. И, кроме прочего, имело несомненное достоинство: выглядело как о б ы ч н ы й домашний наряд ухоженной, следящей за собой женщины.
Во всяком случае, так думала хозяйка платья.
Оставаясь перед зеркалом, Нинель прислушалась: из гостиной, которую мама Зина по деревенскому обыкновению претенциозно величала «залой», доносился звук работающего телевизора. То есть матушка была при деле. С головой ушла в душещипательный ежевечерний сериал о потерянной любви и пропавших (как вариант: украденных, забытых на вокзале, потерявшихся, похищенных) детях, неожиданно обретших настоящих родственников.
– Порядок, – пробормотала Нинель и подошла к окну спальни, откуда открывался вид на огород, забор в смородиновых кустах, соседские угодья, виднеющиеся через сетку-рабицу.
Стоя у окна, Нинель пару секунд размышляла над серьёзной проблемой: «Стоит сбрызнуться духами или это уже слишком?»
Вредный внутренний голос тут же внёс ремарку: «А чулки с подвязками под «халатиком» по-твоему «не слишком»?»
– Ну так это будет видно после… – пробормотала этуаль.
– Если дойдёт до дела…
Секундные размышления и внутренний спор подвели к компромиссу: Нинель быстро нанесла на руки французский крем с умопомрачительным стойким запахом, представила, как вспорхнувшие на мужские плечи руки обволокут потенциального любовника Константина Павловича парижским ароматом… И осталась довольна. Ей бы только до ДЕЛА добраться, а уж там ни один Костик равнодушным не останется!
А в связи с тем – совсем порядок.
Нинель на цыпочках вышла из спальни. За спиной матери проскользнула до сеней, где надела на облачённые в нейлон ноги резиновые шлёпанцы, и, держа туфли на шпильках под мышкой, спустилась с крыльца.
Идти через улицу, на виду деревни, при боевой раскраске, шпильках и «халате» Нинель всё же не решилась. Ещё ведь не известно, чем и как закончится свидание с Константином Павловичем. (Опытная «девушка» не зря экипировалась под нерешительного мужика – Павлович таким и был: могуче разбогатевший ботан с претензией на вызывающую шок девственность.) Если по деревне слухи побегут: «К Палычу Нинка вечерами шастает!», роман может прихлопнуться, даже толком не начавшись. Нинель прекрасно знала, как трепетно относятся иные богатеи к огласке личных шалостей. Тут лучше перебдеть, чем поторопиться. Иначе – кисло выйдет.