Бегущий всегда одинок

Порядок. Можно выйти на дорогу и скорым пешим маршем чесать до города. С северной стороны столицу прикрывали горы, надобности в укрепленных стенах не было, Шип хотел успеть проскочить через город до южных ворот и добраться до казарм родимого полка, расквартированного в пригороде.

Добраться до своих. Они не выдадут судейским и не позволят огульно записать однополчанина в преступники! А уже там решать, как поступить. Если повезет, если генерал окажется в полку, то лучшего советчика Густаву не надо.

Генерал, конечно, поворчит. Разумеется припомнит, как когда-то отговаривал подполковника переходить на службу в правительственный полк. Упрекнет, что Шип когда-то не совладал с амбициями и соблазнился внеочередным званием и громкой должностью…

«И поделом! – уминая сандалиями пыльный гравий, корил себя полковник. – Тоже мне… гвардеец выискался! Пышности тебе не хватало, да?.. Хлебнул ты этой «пышности» вначале у (скота)промышленника, затем у циркачей… на задворках…»

Шип представил как побитой собакой появляется перед генералом. И остановился. «Дьявол! Что-то я совсем раскис».

Н-да, три года в каморке за ареной не сказывались даром. Шип предполагал, что поражение в правах он сносит стойко. Тем более что это было не слишком сложно: практически каждый солдат при встрече продолжал отдавать ему честь – история спасения мальчишки-циркача надела много шума, и армейцы поддержали полковника. Почти никто из них не дал ему почувствовать себя униженным.

Но все же… где-то на подкорке все же затаилось ощущение пригнутого достоинства. Едва над Шипом вновь сгустились тучи, как он представил себя побитой псиной, приползающей на брюхе к генеральским сапогам.

Полковник поднял голову и поглядел на небо. Расправил плечи и полной грудью вздохнул прожаренный раскаленными скалами воздух.

Так не пойдет, подумал. К своим – на брюхе?..

Нет. Приду за помощью, но гордо. Просить защиты, умолять – не буду. Окажут – поблагодарю. Но если хоть одна насмешка, хоть один укол… От генерала вытерплю, так как влетит за дело, черт возьми! Но от остальных однополчан… нет, ни за что!

Шип сурово сдвинул брови и пружинящей походкой припустил вперед. Ударяя пятками о плотно сбитый гравий, он выбивал наружу притаившееся, примолкшее на четыре годы армейское достоинство.

Сразу за огородами городской окраины стояла небольшая корчма, распространявшая по округе умопомрачительные запахи жарящегося мяса и свежевыпеченного хлеба. Густав тут же вспомнил, что не ел почти сутки. От голода и треволнений кружилась голова, полковник решительно направился к таверне.

Время на перекус у него имелось. По прикидкам Шипа в запасе есть не менее полутора часов. Пока кучер догадается проверить, отчего это пассажиры молчат как проклятые, пока прискачет обратно во Дворец, и там суматошно порешают, что делать дальше?.. Ведь возница, наверняка, примчится к человеку, отдавшему приказ убить не простого видящего, а очень даже начальника гвардейцев. Пусть и бывшего, но уважаемого в армии.

Потом еще неудачу покушения нужно будет тщательно обмозговать, подстраховаться. Ведь Шип способен заявиться в суд и дать ментальные показания о том, что на него напали дворцовые шпионы.

И по большому счету, если бы не случай четырехлетней давности, полковник так и поступил бы. Прямиком из придорожной канавы направился б к судейцам и заявил о государственной измене. Причем начал бы конкретно и именно с измены. Собираясь давать показания перед судейскими изуверами-телепатам, ничего утаивать нельзя. Ведь все равно мозги наизнанку вывернут и докопаются до подноготного.

Но подноготное-интимное пес с ним. Никаких особенных тайных страстишек Шип за собой не замечал, а шашни с чужими женами не в счет, поскольку на постельные забавы с видящими мужья-простолюдины глядят сквозь пальцы – родить ребенка со способностями мечтает практически каждая женщина из простонародья. (Хотя по мнению полковника и зря.)

Густава тревожило другое. Четыре года назад он напрямую столкнулся с неоднозначными порядками Дворца. Тогда разыскивали паренька-рассыльного, который почему-то скрылся, и старший чин курьерской службы подошел к начальнику охраны со странной просьбой:

– По возможности, – сказал, – не берите Вильяма живым.

– Не понял, – удивился Шип.

– Ну… – чинуша многозначительно приподнял аккуратные брови, – бывает всякое… Беглец может оказать сопротивление… попытается от вас сбежать… Так вот вы дайте указание своим подчиненным, чтоб те особенно не церемонились. Вы понимаете меня?

– Нет, – сразу и четко определился Густав. – У меня есть приказ разыскать и доставить сбежавшего рассыльного Вильяма и я исполню его в точности.

– Нельзя быть таким непонятливым, – поморщился глава курьеров и глашатаев. – Во Дворце непонятливые надолго не приживаются.

– Вы мне угрожаете?

– Ох. Вы снова меня совсем не поняли, – чинуша скроил кислую пренебрежительную мину.

Шип мальчишку разыскал. Надавал тому по шее. И живым-здоровым представил в канцелярию.

Что с пареньком произошло, почему его разыскивали всеми силами, Густав мальчика не спрашивал, а тот не откровенничал. Шип просто лично довел зареванного рассыльного до кабинета начальника дворцовой канцелярии и убедился, что никто не перехватил мальчишку по дороге.

А на следующий день – уволился со службы. Получать неоднозначные, дурно пахнущие указания от всякого дерьма и брать их в исполнение, офицер гвардии не собирался. Понимал, что за «непонимание» ему обязательно отомстят, и не захотел мараться-связываться.

Шип перешел в телохранители. Год сберегал от мордобоя владельца тучных пастбищ. Потом… известно, что случилось.

Короче, Шип, как ни смешно, был тертым царедворцем и вполне мог предположить, что нынешнему заместителю полковника Захра отдадут подобный же попахивающий дерьмом приказ, и тот его исполнит. (Густава всерьез беспокоило подозрительно своевременное отсутствие порядочного полковника Захра.) Что если за четыре года в гвардии изменилось так много, что приказ «не брать живым» уже никого не удивляет?

Капитана Марта и подобных ему рубак навряд ли отправят на розыски и захват старинного приятеля. Выстрела в спину или удара кинжала можно ждать от новичка-провинциала либо обычного дворцового карьериста. Таких и во времена Густава хватало.

В связи с чем ничего хорошего от бывших коллег Шип не ожидал. Готовился обороняться даже от знакомых – Дворец способен изуродовать любого, Шип потому оттуда и слинял когда-то.

…Миловидная трактирщица поставила перед полковником заказанное жаркое из кролика. Налила в опустевшую кружку еще одну порцию пива и удалилась.

Шип подцепил вилкой кусок сочного мяса, засунул его в рот и, равномерно двигая челюстями, пустился подбивать итоги. За сорок минут пешего марша до городской окраины полковник успел о многом поразмыслить, но целостной картины пока не было. Густаву казалось, что он шарит в темноте, выдергивает оттуда все подряд и пытается приспособить факты под результат. А поскольку личная рубаха завсегда ближе к телу, то прежде всего полковник старался разобраться с вопросом, а почему, собственно, его убить хотели?

«Трансов прислали за мной утром, – размышлял Шип. – То есть… уже утром кто-то знал, что вечером меня прикончат. Убить бывшего начальника во Дворце невозможно. Я проходил через посты, и это видели солдаты. Так что грохнуть меня в любой из пустующих комнат, а потом заткнуть всем рты – проблематично. Если бы позже меня начал кто-то разыскивать, то солдаты подтвердили бы, что я – вошел в резиденцию, но оттуда уже не вышел. И ниточка потянулась бы к Саулу, а дальше к Синьке и звездочету…

Да. Убивать меня собирались уже утром, но после выхода из Дворца. Трудно поверить, что Синька стал бы врать по пустякам и скрыл нашу встречу. Трансов потому и прислали утром, чтоб я успел к ним привыкнуть и расслабился. На выходе из Дворца я уже практически не обратил на них внимания: утром нормально доставили, теперь уводят…

Но зачем все-таки убивать-то?!»

Картинка не желала не складывать. Убить решили уже утром. Но тогда еще никто не знал, что государь скончался, и это совершенно точно. Видящего второй степени и вызвали для того, чтоб выяснить, здоров ли государь? А о заговорщиках в покоях Пантелеймона звездочет узнал вместе с Шипом. И, скорее всего, именно астролог командовал трансформерам. Медиус первым вышел из приемной правителя и тогда мог подтвердить или отменить приказ на ликвидацию.

«Но почему уже утром меня решили убивать?! Побоялись, что я разболтаю о кончине государя?.. – Густав отхлебнул пива и помотал головой: – Нет, это чепуха. Во-первых, я не из болтливых, а во-вторых, о смерти Пантелеймона все равно вскоре возвестят. Если бы правитель оказался жив, то тем более… овчинка выделки не стоит. За убийство бывшего начальника охраны нагорит куда сильнее, чем за чрезмерную старательность. А раскрывшийся заговор – чистейшей воды неожиданность…

Тогда в чем дело?

Звезда! – неожиданно понял Шип. – Все дело в звезде, притаившейся в магической росписи на стене покоев государя!»

Сюжет из разрозненных надерганных фактов сложился в стройную картину. Звезда не была подчинена Медиусу, а посему, он вполне мог стать случайным обладателем чьей-то тайны. Возможно, «оконце» и в самом деле оставил хитрый Дум, но не исключено, что это постарались сделать колдуны, создававшие роспись. Медиус не знал, чью тайну он разоблачил и, перестраховываясь, заранее решил убрать видящего, без чьей помощи он обойтись не мог. Маг-звездочет неглупый царедворец и понимал, что смертельно опасные (чужие!) тайны проще похоронить вместе со свидетелем. Своя шкура завсегда дороже. Выходя из приемной Медиус еще не знал, в чьи планы он вмешался и чем ему это грозит, а потому не стал отменять приказ трансформерам на устранение свидетеля.

«Похоже, – кивнув, сам с собою согласился Шип. – Но при чем тогда здесь секретарь и Синька? Они что ж… действовали заодно с астрологом?»

Поверить в то, что Медиус пустился в одиночное плавание по волнам измены, Шип не мог. Полковник еще помнил как задрожал астролог, узнав, что в покоях правителя есть люди. Так что выделка у Медиуса не та, силенок на подобное не хватит. Слабак, хотя и пыжится.

«Мне потому и предстояло умереть, что Медиус отчаянно боялся. Он врал мне с самого начала, он – слабое звено в цепи предателей. Ниточка от астролога потянулась бы к колдунам-художникам, дальше куда-то еще… возможно, на самый верх к Верховным Магам… Я полный идиот, раз смог поверить, будто преданный астролог Дум оставил брешь в защищенной стене покоев государя!

А это значит – Медиус играл со смертью. Он предпочел убрать свидетеля, чем рисковать собой.

Но как же Синька и секретарь? Они-то знали об «оконце»?!»

Знали. Но можно предположить, что Медиус им рассказал ту же сказку про опасливого Дума. Ведь, в случае чего, с ними расправиться легче, чем с живущим в городе полковником. Эти двое всегда поблизости и под рукой.

Или они такие же предатели.

Шип почесал в затылке: «И как же все хитро придумали-то! Я, наверное, один-единственный из видящих второй степени, за которого некому вступиться: я отлучен от ордена. Циркач, ничтожество. – Полковник крепко стиснул пальцы и слегка ударил могучим кулаком по столу: – А вот не выйдет ничего у вас! Не выйдет».

Шагая к городу Шип несколько раз менял решение, так как не мог понять что лучше: идти прямиком к судейским и заявлять о заговоре и нападении, или же вначале навестить однополчан и уже оттуда выдвигать обвинения Дворцу? Густаву не очень-то хотелось заморачивать боевых товарищей своими бедами, просить их заступаться пусть и за невольного, но все-таки – убийцу. Да еще «подглядывавшего» за государем.