Без памяти. Роман-размышление о женском счастье

Итак, приятное про кухню, папу и вообще. Мне семь. Я сплю одна в большой кровати, т.к. мама снова уехала с сестрой в Ленинград. На этот раз без меня, ибо мне нужно было ходить в школу. Я просыпаюсь и вижу свет в щели под дверью. Тихонько выбираюсь на кухню, а там отец. – Разбудил? Извини. Нечаянно нож упал. – Он готовит. – Что-то я проголодался. Яичницы хочешь? – О да, я хотела. Она прекрасно пахла. Мама считала, что яица есть можно не слишком часто, а уж яичницу с луком и колбасой детям не готовила никогда. Тем более ночью. И эта была самая вкусная яичница. И в ту ночь я чувствовала себя любимой дочкой. Именно тогда мне казалось, что мы семья.

Что еще можно рассказать про папу? Наверняка, что-нибудь еще вспомнится. А пока вернусь к теме их взаимоотношений с мамой.

Я никогда не спрашивала отца, почему он женился на маме. В детстве мне казалось очевидным, что любой, кто знает мою маму, захочет на ней жениться. А потом отношения уже были не такими, чтобы задавать подобные вопросы отцу. А вот маму я с детства спрашивала, почему же она вышла замуж за алкоголика. Ведь еще до свадьбы знала, что Саша выпивает неслабо.

– Почему же ты выбрала именно папу?

– Чтобы дети были красивыми, и это у меня получилось.

Я и правда считаю, что сочетание их генов дало прекрасный результат, но я никогда не могла понять, стоило ли оно того. Их брак был браком неравенства. Не только в росте. Мама была очень образована, всегда хорошо училась и трудилась ударно. Окончила ДВГУ, стала юристом и успешно работала головой. Отец же отучился только ПТУ, но при этом зарабатывал в два раза больше и выглядел интеллигентном благодаря утонченной аристократической внешности. Мать – очень общительная и трудолюбивая. Он – молчалив и ленив. Что держало их вместе до сих пор остается загадкой. Хотя мама, как она говорит, вероятно, все же любила его. Любила за красивые глаза.

Красота, как решающий фактор выбора партнера, обычно используется мужчинами: именно им, вроде как, должно быть свойственно желание переспать с красивой женщиной. Однако, если для мужчины красота = сексуальная привлекательность и все ее функции этим ограничиваются, то для женщин, выбирающих себе в мужья красавцев, это, скорее всего, продиктовано заботой о потомстве.

Фу, как заумно написала… А всего лишь хотела сказать, что ответ мамы очень впечатлил меня в детстве. Она вышла замуж за красивого алкоголика только для того, чтобы родить от него красивых детей. И родила. Чего греха таить, мы с сестренкой получились довольно хорошенькими, только вот здоровье у обеих подкачало… А чего вы хотели от алкоголика? Хотели красоты – получили. Здоровья не заказывали.

Все детство я провела в больницах, но об этом позже. А пока о семейных отношениях… Мамина мотивация навсегда отбила у меня желание связываться со смазливыми парнями. Я просто не могла воспринимать их серьезно. И в их серьезность не верила. Задачи родить красивое потомство я перед собой никогда не ставила. Да мне для этого, благодаря маминому выбору, в общем-то и не нужен красавчик. Достаточно просто не урода. Все остальное мои гены вытянут.

Однако став постарше я поняла мамину мотивацию: на собственном примере уяснила, что внешне привлекательным людям, с детства привыкшим слышать, какие они хорошенькие, да какие у них глазки, или губки, или носик, живется значительно легче. Они больше уверены в себе, легче находят подход к людям. Только с красотой, как и с богатством, есть определенная черта, за которой они уже, напротив, усложняют жизнь и обременяют душу. Как чрезмерно богатый, но не слишком уверенный в других своих достоинствах мужчина, перестает верить, что его любят за его личность, а не за банковский счет, так и слишком красивая женщина, не получающая достаточно подтверждений своего ума или таланта, теряет уверенность в собственной ценности без своей внешности и обретает жуткий страх старости или потери формы.

Так вот в моей комбинации родительских генов получилась именно та красота, с которой легко. За что я благодарна родителям. И матери за выбор, и отцу. Ведь ему с его внешностью, полагаю, было сложнее. Нелегко, наверное, жить с осознанием того, что самое ценное, что видела в нем его жена – это те три грамма спермы, что позволили ей родить двух красивых дочерей. Сдается мне, для мужчины осознание того, что его любят только за то, что им можно любоваться, еще сложнее, чем для женщины.

Почему для женщины это должно быть сложно?

Лера оторвалась от тетради. Она вспомнила, как на заре их отношений со Стасом, в первые месяцы брака, он каждый день говорил ей, как она прекрасна. Как приходя с работы, с порога заявлял: «Я так рад, что ты не похожа на других домохозяек. Ты как образцовая жена ждешь меня не только с ужином, но и во всей красе». Лера и вправду считала себя образцовой женой. Никогда не носила халатов и презирала старые футболки и джинсы для ношения дома. Уборку делала в мягких удобных штанах, которые не грех летом и на улице носить, а к приходу мужа переодевалась в сексуальные платья. Благо их в ее гардеробе было много – она их шила сама. И поскольку от работы в офисе ее муж оградил, он и стал основной аудиторией ее показов моды.

Зазвонил телефон. Лера машинально взяла трубку и тут же пожалела.

– Ты где?

Голос Стаса звучал не столько обеспокоенно, сколько устало и зло… Он словно шипел, сдерживая гнев. Лера опешила. Просто повесила трубку, не сказав ни слова.

Гнев… Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз видела его проявления живьем. В кино, конечно, да. И в книжках она читала об этом, но там, наверное, другое. Сама она никогда не испытывала гнева и ни разу не видела, как он проявляется у нормальных, обычных людей, т.е. не в кино. А вот сейчас – здравствуйте-пожалуйста. Она словно ощутила удар сухим раскаленным и очень тяжелым маревом. И ее охватил ужас. Буквально панический страх сковал горло, сдавил грудь, зашумел в ушах и до тошноты придавил живот. Она подскочила и побежала в уборную.

Неожиданно для самой себя проблевалась без мучительных долгих потуг. Тирамису еще даже не тронутый желудочным соком противной гущей стекал по унитазу.

…Чего это я? Только не говорите мне, что я беременна. Это сейчас будет совсем некстати. Хотя… Нет, только не с таким токсикозом… Нет, не может быть…

И Лера стала считать, действительно может ли? Не может. Стас не прикасался к ней в этом лунном цикле. По ее подсчетам овуляция должна была быть только через три дня.

…Все равно нужно будет позвонить Свирнову, записаться на осмотр и узи.

Своего гинеколога Лера посещала с завидной регулярностью. Когда семь лет назад они пытались завести детей, она прошла полное обследование, никаких паталогий выявлено не было, но забеременеть не получалось никак. Свирнов предложил ЭКО и они в принципе могли себе это позволить, но решили подождать и попробовать обычным путем еще. А потом как-то постепенно тема детей сошла на нет, но Лера по-прежнему не предохранялась, так что вероятность, хоть и ничтожно малая с учетом недавней менструации, все же была. Лера знала, что в ее роду у женщин случались кровяные выделения, очень похожие на менструации, на первых месяцах беременности. К Свирнову она ходила как минимум раз в полгода на профилактические осмотры. До следующего раза оставалось еще несколько месяцев, но ждать не имело смысла.

Ладно. Завтра утром позвоню. Утром… А где же я проведу ночь? Я же не могу ехать домой. Никак не могу. Но и тут сидеть до утра тоже не получится.

Лера намочила ладонь и обтерла щеки и лоб холодной водой, прополоскала рот и вернулась в зал.

– Воды с лимоном и счет, пожалуйста.

Она сидела и приходила в себя. Пыталась понять, что же произошло только что. Страх, панический ужас и оцепенение, охватившие ее при звуке голоса любимого мужчины, удивили ее не меньше, чем найденная коробка. И какие-то странные картинки, как обрывки снов, мелькали в ее голове. Почему-то ей привиделся Стас, совсем еще молодой, в какой-то странной квартире на диване. Словно они вместе смотрели кино. На экране трое парней в странных белых костюмах с шляпами насиловали девушку. Стас вскочил и побежал блевать. Его трясло. Она выключила фильм.

Лера не помнила Стаса таким молодым, никогда не была на том диване, что всплыл в ее мозгу, да и не представляла, чтобы в фильмах показывали такое. Откуда взялась эта картинка? Что я сплю наяву? Ощущение было такое, что она когда-то видела похожий сон, потом сон забылся и вот он всплывал в голове.

Официант принес воды, но лимон, душка, в нее не выдавил, а положил рядом на блюдечке. Лера взяла восьмушку лимона и пальцами выдавила ее всю. Потом еще восьмушку и еще, пока в стакане воды не оказалась вся половина лимона. Напиток вышел кислющим, зато быстро приводил в чувства. Уже на втором глотке начал прорисовываться план.

Оставаться тут нельзя. И закрываются они скоро, да и Стас легко может догадаться, где я, и приехать.

Не успела она так подумать, как увидела красный Pathfinder. Не узнать машину было невозможно с ее тонированными в красный металлик окнами и росписью под хохлому. Это так он в свое время прикололся, собираясь ехать с этой машиной в Японию, как со своим самоваром.

Лера, так и не дождавшись счета, резко достала кошелек, положила пару бумажек на стол – должно хватить – и побежала к машине. По ее подсчетам у нее было еще три минуты, пока Стас доедет до разворота и окажется на ее стороне дороги.

Она не хотела встречаться с ним. Страшно не хотела. Потому прыгнула в машину и просто поехала вперед, пока не представляя, куда же ехать. Куда-нибудь, лишь бы сбежать, лишь бы найти норку, забиться и подумать. Впервые в жизни Лера хотела отделаться от Стаса, чтобы понять что-то, а не искала его помощи в этом.

Лера съехала с Ленинского проспекта и свернула в переулок. Дорога сама привела ее к месту, где она когда-то училась рисовать. Из ее занятий ничего не вышло. Где-то через месяц-полтора после начала (студия была интенсивная и Лера проводила там по 6—8 часов в день) ее настигли страшные головные боли, и пришлось ехать в Новосибирск. Да, это как раз было три года назад. А после больницы Стас отговорил ее возвращаться на курс: слишком напряженно, а у нее и по дому занятий хватает.

Лера запарковалась во дворе. Оказалось, что код от шлагбаума, который она автоматически набрала, все еще действовал. Выключила мотор и перевела дыхание.

Пока она ехала, телефон звонил не переставая. Очевидно, Стас заметил ее отъезжающую от кафе. Сейчас телефон замолчал.

Лера сидела, опустив голову на руль. Слезы текли сами собой. Она только что сбежала от своей жизни. От того, к чему привыкла за 9 лет, что любила и чем наслаждалась. Зачем она сделала это? Ведь ей нравилось жить со Стасом. Нравилась его уверенность, его сила. Нравилось его тело: крепкое, прекрасно сложенное, атлетическое с красивой мужской грудью и сильными мускулами. Он был совсем немного выше ее, но за счет мышечной массы выглядел значительно крупнее, что ее радовало. Ей нравилось чувствовать его рядом, и внутри. Да что там, она любила его и до сих пор любит. Почему же тогда она так судорожно от него убегает? Почему боится увидеть его сейчас?

…Нет, чего-то я недопонимаю… Что со мной происходит? Что я тут делаю? И куда пойду потом?..

От отсутствия ответов Лера зарыдала еще горше. Достала салфетку из бардачка, вытерла слезы. Тушь не текла.

…Удивительно, реву уже почти два часа без перерыва, а тушь держится. Водостойкая…

Однако посмотрев в зеркало она сообразила, что тушь, которую нанесла еще утром перед завтраком со Стасом, давно от слез превратилась в гель или лак для ресниц. Ресницы встали колом и торчали в разные стороны острыми клиньями. Глаза тут же зачесались. Захотелось смыть все это безобразие с мылом. Как в 13 лет, когда мама увидела ее на улице с макияжем и потащила домой умываться. Хотелось сделать тоже самое – смыть наваждение, смыть чужое и инородное с лица, вернуть себе свой естественный облик.

А ведь и впрямь придется умывать с мылом, ведь ничего такого я с собой не взяла – не ожидала, что пригодится, да и подумать было некогда.

Лера посмотрела на окна студии. Кто-то там был несмотря на поздний час. В глубине неярко горела лампа, и видно было только двигающуюся тень. Лера решила рискнуть. Решила зайти.

Взяв с собой только эту треклятую тетрадь и телефон, она постучала в дверь. Она вспомнила, что звонок там был очень долгим и мелодичным, но слушать его веселые напевы сейчас не хотелось.

Дверь открылась. На пороге стоял молодой человек. От одного взгляда на него у Леры разболелась голова, в ушах зазвенело, в мозгу замельтешили невнятные образы и взрывались бомбы, глаза невольно сщурились и Лера схватилась за висок.

– Лерочка?!? – удивленно обрадованный, не верящий восклик открывшего парня было последним, что зафиксировало ее сознание. А потом она провалилась в темноту и тишину, пролетев мимо неразличимого гула и мельтешения.

Открытие второе

– Лерочка, милая, очнись, – тот же голос, только уже мягче, увереннее, теплее. Она откуда-то помнила этот голос. Из своих снов. Она видела этого парня. Он регулярно снился ей последнее время. Снился в самых неожиданных снах. То они во сне с мамой ловили рыбу, на удочке принесло сланец. Мама сказала – это знак – надо понять. И тут вдоль берега прибежал за ним он. То Лера куда-то летела во сне, а стюардесса кого-то искала, подходила к каждому пассажиру и спрашивала Валерий Ковальчук? И тут в проход встал он и громко на весь салон объявил: Валера Ковальчук, это женщина. Прекрасная женщина.

В каких-то еще снах, она видела его. И из снов всплыло имя – Дима. Он был очень высоким и худым, хоть и с широкими плечами и крепкими руками.

Русые, отливающие в медь волосы были собраны в странный пучок высоко на затылке. Лера была уверена, что во сне видела его и с обычным мужским хвостом, и с косичкой, и с дредами и простоволосым. По крайней мере, она легко представила себе, как бы он мог выглядеть с ними. А вот со стрижкой… Вроде нет. Она была уверена, что он – плод ее фантазии, но вот он тут, стоит перед ней во плоти.

– Лерочка, я тебе чаю заварил. С мятой и чабрецом, как ты любишь. И меду гречичного добавил. Тебе надо подкрепиться. Совсем разболелась моя девочка. Я так рад, что ты здесь…