Престол Немедии

Престол Немедии
Олаф Бьорн Локнит

Авантюристы на полном скаку #4
Продолжение романа «Торговцы грезами». Прибыв в столицу Немедии Бельверус, Конан вместе со своими друзьями Мораддином и Рингой раскрывают заговор и помогают вернуть престол королю Немедии Нимеду.

Олаф Бьорн Локнит

Престол Немедии

Мистеру Анджею Сапковскому, с уважением.

    О. Локнит

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– И какому ослу только в голову пришло, что быть проводником – хорошее ремесло?

Задав этот вопрос, Исмаил почесал нещадно зудящий под чалмой бритый затылок и пригубил чашу с вином. Он-то знал точный ответ – этим ослом был он сам. Двадцать лет назад Исмаил продал свою захудалую посудную лавку в Ташкенте и начал водить нанимающих его «челноков» за кордон. Видно, шайтан нашептал Исмаилу тогда эту мысль! С тех пор спокойная жизнь пошла прахом, а седых волос в бороде прибавилось изрядно.

За эти двадцать лет Исмаил твердо убедился – помогает «челноку» один Господь, да и то при наличии у него свободного времени – остальные же призваны всячески мешать и вредить мирному барыге, призванному крепить торговые связи между странами. Торговцы китайским барахлом так и норовят всучить гнилую кожу и кособоко скроенный трикотаж; «челноки»-наниматели сначала обхаживают, как родного отца, вручая проводнику свой товар, а потом отказываются платить вторую половину суммы, придравшись к какому-нибудь пятнышку на тюках с грузом; пограничники сплошь козлы и паразиты, причем так обстоит дело на всех границах – от Турции до Китая. На пути поезда поджидают воры, в городах – рэкетиры, а охрана, эти вечно полупьяные идиоты, смелы лишь при торге за вознаграждение, в иных же случаях думают прежде всего о спасении собственной шкуры…

Исмаил глубоко вздохнул и снова почесал затылок, отчего чалма съехала ему на ухо. Вот и сейчас его компания застряла в турецком городишке Шусф, что у самой границы – а, спрашивается, почему? Потому что вчера нанятые им еще в Ташкенте охранники напились и передрались с местными молодчиками из-за какой-то бабы. Теперь трое из них лежат с переломанными костями в караван-сарае, один сбежал, справедливо опасаясь расправы за убийство, еще двое – в местной тюрьме, а начальник охраны божится, что он тут ни при чем, а ребята просто погорячились. Вдобавок, появились слухи о банде, что хозяйничает в Карпатских горах… Еще с утра Исмаил пытался нанять кого-нибудь из местных шусфийцев, но те, понимая отчаянное положение барыги, запросили такие бабки, что Исмаил только крякнул и отошел, про себя кроя местных черными словами и поминая всуе Аллаха и Магомета, пророка его.

Теперь Исмаил сидел в единственной на весь город гостинице, выстроенной рядом с караван-сараем, и с тоской оглядывал посетителей, надеясь, что у Всевышнего сегодня немного дел, и он, вспомнив о бедном торговце, ожидающем его помощи в захудалом Шусфе, пошлет ему людей для пополнения поредевшей охраны.

А выбор у Исмаила был небогат. Кроме него, в зале шусфийской гостиницы «Усталый путник» (а, надо заметить, остановиться в подобном заведении мог только очень усталый и потерявший всякую надежду добраться до места назначения путник) находились трое греков, направляющихся по своим делам в Анкару, бродячий дервиш с донельзя худым и унылым учеником, подвыпивший узбек с домрой и приехавшие недавно двое мужчин с девицей. Вот на них-то, точнее, на одного из них, и был обращен изучающий взгляд Исмаила.

Человек, привлекший внимание Исмаила, был молод, высок ростом и казался сильным, как бык. Его лицо ясно указывало на принадлежность к славянскому народу и должно было, по мнению Исмаила, отпугнуть любого гопника, также как и внушительный «ствол», который ненавязчиво торчал из-под полы приезжего. Глядя, как русский одним духом осушил граненый стакан сорокаградусной, Исмаил еще больше укрепился в мысли, что должен попытаться украсить этим человеком свой караван.

Спутники живописного славянина не заинтересовали Исмаила. Средних лет мужчина с залысинами и жиденькой бородкой, крепенький и малорослый, походил на обыкновенного чиновника, а кобура на его боку выглядела чистой воды недоразумением. Женщина казалась довольно молодой и миловидной, но ни один уважающий себя мужчина не променял бы даже ласкового взгляда полногрудой черноокой турчанки на эту худенькую бледненькую мышку.

Приняв решение, Исмаил поднялся со своего места и подошел к столику, за которым сидел могучий русский со своими друзьями.

– Доброго здравия благородным путникам! – вкрадчиво начал он, обращаясь преимущественно к славянину. – Позволено ли будет скромному торговцу из Ташкента угостить вашу компанию тем, что послал нам Аллах в этом недостойном заведении?

– Заведение действительно полное говно, – отозвался славянин, тряхнув при этом гривой спутанных черных волос. – Но даже здесь Бог не оставил нас и послал отличной водовки… – и гигант выразительно постучал по пустому граненому стакану.

Исмаил тихо крякнул. Он-то надеялся, что непритязательные вкусы славянина не идут дальше кисловатого местного пойла. Пришлось подозвать хозяина и, скрипя зубами, заказать для всех фирменной «Московской», завезенной в эту шусфийскую гостиницу исключительно ради разорения почтенного Исмаила.

В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что славянин прозывается странным именем Сварог, родом он из Новосибирска (кажется, это между Уралом и Китаем, решил Исмаил) и сейчас сопровождает в Германию свою спутницу. Скромно молчавший друг сибиряка по имени Шамсудин оказался не больше не меньше как бывшим военным атташе при казахском консульстве в Анкаре (“И кого только не берут в дипломатический корпус …” – подумал про себя Исмаил). Худенькая девушка представилась как Ирина из Орехово-Зуево и при этом ожгла караванщика неожиданно твердым и проницательным взглядом желтовато-карих глаз, какой больше приличествует закаленному в опасностях мужчине, нежели хрупкой и изящной женщине явно благородного происхождения.

Побеседовав с новыми знакомыми о погоде и дорожных происшествиях, Исмаил, наконец, перешел к делу.

– Так, значит, вы, ребята, следуете в славную Германию, да укрепляется курс немецкой марки отныне и навеки?

– В нее самую, – любезно подтвердил славянин, явно подобревший от бесплатной выпивки и проникнувшийся к торговцу симпатией. И добавил:

– Гори она совсем.

– Мы идем во Франкфурт через Стамбул, – Исмаил важно пригладил бороду и, глядя на черноволосого гиганта, елейно произнес: – Вы, как я вижу, ребятки непростые. Как раз таких мне бы и надо… Присоединяйтесь к нам, скучать не будете, это я обещаю.

В голубых глазах сибиряка зажглось понимание.

– Охрана нужна? – деловито спросил славянин.

– Ну, типа… – начал было Исмаил, но славянин перебил его вторым, самым важным вопросом:

– Сколько?

– Подожди, Сварог, – решительно сказала девушка, и Исмаил в который раз подивился распущенности нравов в России, где женщине дозволяют вмешиваться в серьезную мужскую беседу. – Мы не собирались наниматься ни в какую охрану! Нам нужно спешить в Берлин, а из Франкфурта пока еще на машине….

Заметив, что слова спутницы заставили славянина заколебаться, Исмаил быстро проговорил:

– Я готов заплатить две штуки баков: штуку сейчас, и штуку по прибытии во Франкфурт.

– По две мне и моему другу, – уточнил сибиряк, а молчаливый Шамсудин лишь удивленно поднял узкие брови. – И кормежка за твой счет.

Исмаил кивнул, решив про себя, что в случае чего славянину придется отдуваться и за себя, и за своего малорослого товарища.

– Оставь эту затею, Сварог, – с едва заметной досадой произнесла девушка. – Из-за каких-то пары штук гринов…

– Да что ты в этом понимаешь, женщина?! – возмутился славянин, наклоняясь к ней. – Если у тебя квартира на Кутузовском, муж консул и куча денег, то это не значит, что ты можешь помешать двум классным парням честно срубить немного капусты… раз уж подвернулась такая оказия.

– В Берлине ты получишь гораздо больше. Но мы не должны медлить, ведь в консульском отделе ждать не любят, – девушка в раздражении забарабанила пальцами по пустой бутылке. Звук получился странный – точно ударяют не ногтями, а медной монетой. Исмаил невольно опустил взгляд на руки девушки – но она уже перестала трезвонить и сжала ладони в кулаки.

– Получу ли я что-нибудь в вашем Берлине – одному Богу известно, – славянин явно начинал злиться. – Пока ты лезешь из шкуры вон, наводя, – он длинно и заковыристо выругался, – мать его в душу– конституционный порядок – обещания так и сыплются, а как все закончилось – подарят какой-нибудь похабный орденок и благодарность в придачу. Вся награда! Ну, еще, может, президент облобызает. А тут деньги верные, и делать ничего не нужно.

– У тебя на уме одни деньги, Сварог, – холодно сказала девушка и отбросила назад две толстые темно-каштановые косы, отчего вплетенные в них украшения жалобно звякнули.

– Да, потому что бесплатно в нашем мире тебя даже в могилу после смерти не зароют! – рявкнул сибиряк, и Исмаил невольно вздрогнул, решив, что гордой кареглазой девице сейчас не поздоровится. Но та, похоже, ничуть не испугалась вспышки ярости своего могучего спутника и лишь слегка усмехнулась.

– Послушай, Сварог, мы должны проводить Ирину… – тихо и рассудительно заговорил было Шамсудин, снизу вверх глядя на своего друга – но ему не дали закончить. Громкий выкрик славянина разбудил дремавшего за соседним столиком узбека, который, решив, что, попив, можно и попеть, нетвердой походкой направился к сидевшей рядом компании.

– Салям алейкум! – азиат обвел путников мутным взглядом и остановил его на Шамсудине. – Ва иллаха илла Аллах, Мухаммад расуль Аллах…петь будем, да… – узбек икнул и спросил прямо: – Что спеть-то?

– Знаешь, любезный, мы вовсе не нуждаемся в увеселении… – вежливо произнес Шамсудин, но азиат, свежо и пряно пахнущий ногами, шаурмой и водкой, лишь утвердился в своем заблуждении, что именно его песен господам и не хватает, рванул струны домры и заголосил на всю гостиницу:

– В белосте-е-енном Хоарезме, что ласка-а-аем синим морем, рос цветок мужской услады с нежным именем Зуле-е-ейна…

Орал он, как некормленный ишак, а домру не настраивали, наверно, лет десять.

– Титька тараканья, этого еще не хватало! – девушка с каштановыми косами в сердцах ударила ладонью по столу, и Исмаилу почудилось, будто ее ногти на миг стали раза в два длиннее обычных человеческих, словно вдруг из ножен высунулись пять острых кинжалов. Барыга на всякий случай осенил себя охранным знаком – но москвичка вновь сжала руку в кулачок, и теперь ее ногти выглядели не более устрашающе, чем у любой столичной модницы.

– Любезный, мы же тебе сказали, что… – терпеливый Шамсудин сделал вторую попытку.

– …Но эмир сластолюби-ивый, разлучив Зулейну с ми-илым… – безжалостно продолжал узбек, терзая в поэтическом экстазе неповинную домру, – в свой гарем ее запря-а-атал, чтобы честь ее девичью…

– Вот про это, пожалуйста, поподробнее, – заинтересовался славянин, приготовившись слушать.