Ирочка

Лес до небес,
Ни поляны вокруг;

Ноги избиты,
Изодрана кожа.
Прав был садовник:
Нельзя в одиночку
В долгий, незнаемый
Путь отправляться.

Сказка

для детей и взрослых

о мудром пастухе

и его

несмышлёной пастве

Каков поп – таков и приход.

Но, в то же время —

Стадо достойно своего пастуха.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, превеликий государь. Раньше-то он, конечно, был просто государь, но потом он вдруг так расстарался, в подвигах изловчился и аж две должности в своём едином лице исполнять удосужился; так от этого старания он и стал великим, а уж как сподобил его бог и три должности исправно исправлять, так уж иначе, как превеликим, его и называть-то всем соромно стало. Вот и стал он Превеликим.

А уж подручных у него и того более было превеликое множество. И умельцы и дел духовных, и дел железных; коллегии верховные и неверховные; комитеты исполнительные и неисполнительные; советы самые, что ни на есть, низкие и нижайшие и такие высшие советы, что выше и представить уже возможности никакой не представляется.

И всё это от того, что быдла под его мудрейшим руководством было множество не менее превеликое, чем сам превеликий государь. Но это так издали будто очень превеликое, а ежели повнимательней приглядеться, так быдло так себе, не сказать, чтоб и вовсе никудышное, а какое-то из себя всё хворое, ленивое да плешивое и соображения об себе али там об своей выгоде никакого не имеет.

Идёт, к примеру, по косогору и корма себе не находит: всё вверх-вниз скачки качественные делает. Только то этих скачков оно то на голый бугор выдряпается, то в болото свалится. Нет чтоб ровненько по склону один уровень пройти, а потом и на другой уровень уже переходить.

Вот и пришлось Превеликому по семь шкур сдирать, то-есть постригов вместо двух целых семь производить, чтоб у заграичных благодетелев кормов закупать, да медикаментов всевозможных. Чем он только не пользовал паству свою от хвороб разных: и БВК кормил, и лазером обсвечивал, и китайские инструкциисоздавал…

Он её и радиацией решил вдруг шандарахнуть и активность с предприимчивостью всем повысить и так радиационный фон в экспериментальной зоне повысил, что округа та чернобыльем вся покрылась.

И тогда повелел Превеликий тем своим мужам учёным, что роль генераторов идей всяческих, и политэкономических, и прочих, от усердия великого утратили, и повелел им изобрести прививку фактора специального, человеческого, чтобы еду сами находить смогли. И тут мужи, от наук шибко учёные будучи, так изловчились и пививку фактора того чуть было и не изобрели. Да вдруг опять незадача вышла. Самому главному учёному по каналу Еврофима видение вышло, что прививку ту непременно одноразовым шприцем прививать надобно. А где же напастись этих шпрцев одноразовых на эдакую прорву быдла…?

Пришлось снова за продовольственную программу самому приниматься, циркуляры всяческие измысливать и консультации с заокеанскими единомышленниками проводить. Раньше-то они больше в рыцарском соперничестве упражнялись, и хоть до турниров дело не доходило, но скипетрами об щиты дробь выбивали, каблуками по трибунам стучали и разный прочий шум производили, а теперь, как на латы да копья всё железо подножное извели, так стали в единомышленников играть, друг к другу в гости ездить, владения свои показывать. Как-то раз прогуливались Превеликий с Другом Сердешным в саду национальном, что «Херито Фауна» у них прозывается, шёлкову траву лаковыми туфлями французскими приминали, водопадами любовались, а, притомившись, в креслы сели, амброзию кушали, нектаром запивали.

Разомлев же от нектару, который услужливые садовники ловко подливали и положив руку на голову так, будто серое вещество от напряжеия выбрызнуть норовит, Превеликий глубокомысленно произнёс:

– А что если …?

– Вот, вот. Ты это замечательно придумал; конечно, начни-ка ты Перестройку. – и Друг Сердешный садовникам кивнул и те снова нектару подливать стали и амброзию вновь подавать.

И вот уж в родные пенаты в своём экипаже путь держит и в мечтах полёт его обгоняет: «Хозяин… порядок… газоны, водопады… маркетинг…. Но выбор-то сделан!… Не укладывается что-то?».

Воротившись, спешно в Думу государственную направился, комитеты да коллегии разные созвал и речь произнёс:

– Хозяин, менеджер, маркетинг, водопады, газоны прибыль. Благолепие, понимаете… Но выбор-то сделан! Как-то не укладывается. Не укладывается, понимаете?

По Думе шум, гвалт пошёл. Тут, однако, шут Таталин скомороха Бабалкина, который уж шибко забавно качественные сдвиги аж по трём фазам демонстрировал, локтем в сторону отпихнул и элегантными па к Самомудрому наблизился:

– Многоукладность, – говорит – Многоукладность! Она всё укладёт, как следоват.

Все сразу возрадовались, долонями заплескали, да спохватились…

– Правильно, – сказал Самомудрый – и надо наши процессы развивать, давайте развивать процессы.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, когда знаниев про то, как дело делать нехватает.

Поэтому говорительные процессы попервоначалу развитие получили. Такое развитие, что челядь чередой к говорителям выстраивается, а как черёд подходит, так речь и произносит. На радостях дозволили и заграничному гостю, который при Превеликом постоянным гостем числился, с выступлением выступить. В выступлении этом колобок Мэткол много хороших слов сказал:

– Вот вы раньше были бяки-буки, а теперь стали паиньки. Вот и у вас теперь перестройка. У нас так завсегда перестройка. Мы уже давно обязательно что-нибудь перестраиваем: то наши конюшни в дворцы для пиплов перестраиваем, то ихние дворцы – в наши конюшни. Так же и новое мышление у нас всегда было. К примеру, мы угольные шахты или соляные копи чернозёмом не засыпаем, а перестраиваем в подземные царства для времяпрепровождения организованного, а не как попало. Мы своим пиплам непременно норовим плезир измыслить, потому как они нам красивую жизнь делают.

И много других ласковых слов сказал колобок Мэткол. Только Друг Сердешный отозвал этого колобка и другого прислал. Видать шибко вразумительные, не дипломатские, речи говорил: вдруг верноподданные Друга Превеликого и взаправду в разум войдут.

Тем временем и другие процессы пошли по всей стране от края и до края, до самых до окраин. Процессы самые что ни на есть разные. Такие, что и обороты быстро набирают и такие, что всё никак оборотов тех нужных набрать никак не могут. Ежели процессы торможения, али там впять, так очень оборотистые обороты, а ежели без торможения, то тут и оборотов никаких нету. Так и идут процессы разные, куда и зачем, никто не знает, потому как уж шибко сложные процессы.

Сказка – ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок.

И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло – в рот не попадало. «Вот измысли такой маркетинг али там менеджемент какой, чтоб прибыль прибывала, как вода в реке в половодье, – бают приближённые подручных Превеликого, – так и тебе попадать будет». А как тут измыслить, коли производителям по полной программе деградация учинилась и товару потому никакого нету. С тем же товаром, что инерционным процессом поддерживается, рядовя маркитантка одной левой управляется; какой уж тут маркетинг…

Ох, нелёгкая эта работа – паству пасти неразумную. Скорее обезьяна, слезши с дерева и взяв в руки саксофон, человеком станет, нежели правоверный*) в сапиенса обратится.

*) Слово «правоверный», как известно, употребляется в сочетаниях: правоверный мусульманин, правоверный ленинец и т. п..

Басня-сказка

только для взрослых про

зайца и зюню

Как истинный страстный любитель русского леса и пенья под гитару у костра, идёт Зюня с гитарой вдоль опушки и вдруг натыкается на выскочившего из лесу Зайца. Перепуганный Заяц спрашивает:

«Ты – кто?»

«Охотник» – отвечает Зюня – «за волком бегаю».

«Ого!» – восхищённо заметил Заяц и сделал вид, что действительно принял гитару за ружьё – «А я тоже охотник, только, с точностью, наоборот… я убегаю от волка» – добавил Заяц и скромно потупил глазки.

«Вот и прекрасно» – ободрил его Зюня – «давай будем охотничьи байки рассказывать». Заяц с радостью согласился и вдохновлённый прекрасным собеседником начал рассказывать.

«Иду это я, иду как-то вдоль своей опушки и вижу на лугу пасётся лошадь. Ну, думаю, сейчас я её на-на. Забежал в лес, схватил охапку хворосту и положил сзади лошади, снова в лес за хворостом, снова положил и так несколько раз. Потом взобрался на кучу хвороста, а лошадь возьми и отойди. Слез с кучи, перетащил охапки в новую кучу; снова залез, а она снова …. Но я снова … и вот уже пристроился, и вот уже штанишки спустил, и вот уже только хотел …, как на неё сел овод. Махнула лошадь хвостом и скатился я кубарем с кучи хвороста наземь. Встал я, отряхнулся, обтрусил лапки, подтянул штанишки и крикнул ей: «Подумаешь, прынцесса. Да не больно-то и хотелось!».

«Да, бывает.» – согласился Зюня – «Вот со мной тоже случай аналогичный был, только я хотел президента на-на. И тоже точно также в самый последний момент сорвалось, совсем как у тебя».