Возмездие

И когда вконец растерянная девушка решилась бежать, всех остановил спокойный голос Петра:

– Хватит дурачиться. Нет силы, способной противостоять любви. И нет греха тягостней, чем оскорбить, оттолкнув влюбленного. – И попросил притихшую девушку: – Простите нас, милая, в гордыне забылись. Мне доставит огромное удовольствие сопровождать вас. – И заметив трущегося о ноги красавицы кота, пристыдил Вову: – Пятачок галантней, неуч.

На что обиженный мальчик тут же заявил:

– Мне. между прочим, тоже театр не помешает. Во мне дарование пропадает. – Отозвавшись на испуганный взгляд девушки, успокоил: – Не боись, Буря, мы билетик достанем.

…До здания театра дошли пешком. Петр с цветущей от радости Оксаной впереди, развязный мальчик в расхристанном одеянии и незашнурованных кроссовках позади. Еще на подходе к кассе к ним подлетел вороватый мужичок, на ходу предлагая билеты по очень завышенным ценам. Петр, не торгуясь, купил один и протянув Вове, серьезно предупредил:

– Попробуй вести себя достойно. Не забывай, они пытаются иногда сами создавать образ, способный вызывать светлые эмоции, и часто это им удается.

Обескураженная девушка, не понимая сказанного, удивленно заметила, как притих Вова. Все время до начала спектакля он вел себя неприметно, с любопытством рассматривая необычных зрителей. Фойе театра и правда заполняла несколько странная с виду толпа. Молодые мужчины и женщины с манерами бесполых существ вызывающе кривлялись друг перед другом, принимая вычурные позы, при этом громко смеялись и попискивали. Петру даже пришлось толкнуть застывшего в изумлении мальчика, приглашая в зрительный зал. Без проблем удалось поменяться с соседом, предложив место ближе к сцене, и все трое в торжественном ожидании встретили открытие занавеса. Заиграла музыка, и на сцену выпорхнули три фигуры, одетые во что-то невообразимо яркое, нелепо загримированные то ли под женщин или, наоборот, под мужчин. Жеманно подскакивая, они принялись нагло лапать друг друга, при этом томно охая и выкрикивая какую-то ахинею. Вове стало жутко, а зал неистово взорвался аплодисментами. И даже когда актеры демонстрировали похабные позиции, рожденные явно нездоровым воображением режиссера, кто-то восторженно вопил: «Браво». Мальчик терпел, терпел, а затем с ужасом объявил:

Да это же рыдания больного некрофила, воплощенные в действительность.

А на раздавшееся со всех сторон шушуканье вскочил и, перекрывая музыку, заорал: – Нет страшнее для врага команды славной Спартака. – И невесть откуда взявшимся яйцом запустил главному действующему лицу прямо в лоб.

Произошло чудо, зал поддержал редкими аплодисментами неожиданную выходку. Сидящие вокруг с растерянными лицами хлопали в ладоши после каждого меткого броска мальчика. Ну, а когда влетевший милиционер, после некоторого замешательства, выхвативший пистолет, бросился на сцену с криком. «Врешь, нас голым задом не возьмешь» – и выстрелил в потолок, послышалось тихое: «Браво». Зрители плакали, но помимо своей воли выражали восторг. Петру пришлось вывести оцепеневшую Оксану из вакханалии и на улице, усадив на лавочку, долго успокаивать. Девушка с надеждой схватила его за руку, и заикаясь, повторяла: «Что это было? Кошмар, кошмар!»

– Нет, дорогая, – возразил невозмутимо Петр, – естественная реакция самосохранения народа на вторжение смертельной заразы. Это опасное инфекционное заболевание, меняющее людей и прекращающее развитие. Подобное надо лечить, а не культивировать. Извращение – искать прекрасное в разложении. А еще аморальней называть это искусством.

Подождав, пока из театра вылетел Вова, спокойно выслушал комментарии происходящего.

– Там щас молотиловка!

Петр, не давая развить тему, остановил разгоряченного мальчика:

– Все. Забудем. Над ними уже рок десницу занес. Сами себя неестеством уничтожают. Ты лучше Бурю развесели.

Вернувшись домой, обомлели, застав испуганного Данилу, судорожно показывающего пальцем на стену, где мягким светом переливался небольшой крест. Не обращая внимания на растерявшуюся девушку, он тут же доложил:

– Только вы ушли, как сей символ могущества вспыхнул. Уж, видно, тебе, Петр, значение известно.

Посуровевший мужчина ласково попросил испуганную Оксану:

– Ты поезжай домой, Буря, и не о чем не беспокойся. А о страхах своих забудь. Ступай, милая.

Девушка, вежливо попрощавшись, вмиг повеселевшая, беззаботно покинула квартиру. А присевший в кресло Петр успокоил товарищей:

– Пришло время доложить. – А на вопрос мальчика: «Почему не позовут, зачем все так таинственно», холодно ответил: – Злу принадлежит голос, добру смысл сказанного. Этот знак в себе столько содержит, месяц рассказывать можно.

Он подошел к свету креста и, протянув руку дотронулся до него.

Стена, вспыхнув, растаяла, и поток блистающей ясности поглотил материю, растворил все в яркости свечения. В этой пульсации великой жизни изменились и приглашенные: мальчик сиял золотом, прекрасно преобразившись, даже дед, кристально прозрачный, излучал необычную мягкость. Только Петр, обведенный четким контуром, выделялся красным цветом. И в неимоверности сияния показался благостный образ прекрасного юноши, великого в проявленной грандиозности. И Петр, преклонив колени, с жалостью в голосе отозвался:

– Им тяжело, большую силу обрело злодейство, запутаны чистые души и заморожены ложью. Без истины существуют отравленные обманом. Скрытая серость разлагает, прячась за спинами дураков и негодяев. Целенаправленно разрушают третий Рим. Лишь единицы способны к восхождению – готовые пожертвовать собой ради высших проявлений. Остальные живут только за счет потребления мощи, накопленной славными предками, ослабляя веру и грозя разрушить единство,

И тогда небесной музыкой прозвучали мысли святого, вызывая умиление и слезы радости:

– Место избрано, и нам предстоит его готовить. И там, где Отец постановил быть последнему пришествию, начнется спасение, и право славить в этом веке никому более поручено не будет. И пусть с этой минуты позволено темной стороне каждого материализоваться и вступить в поединок, выясняя истинную силу привязанности.

Свет мягкими порывами заколыхался и погас, открыв скудные краски прежней квартиры. Понадобилось некоторое время, прежде чем изумленный Вова пришел в себя и принялся допытываться у задумчивого Петра:

– Ты нам хоть расскажи, что все это значит, чего делать предстоит, а то мне лично ничего не понятно. Да, дедушка? – обратился мальчик за поддержкой к притихшему Даниле. И тот закивал.

– Ну хорошо. – согласился Петр, – Бог сам решает, где воскрешение второго пришествия происходить будет. После всех крестовых походов на Иерусалим все святыни освободителями были проданы, и в конце концов многие оказались на русской земле, еще раз утвердив предсказания святителей о великой миссии народа. Только жабы мерзкие не оставляют в покое землю многострадальную, не давая расправить крылья. И решило провидение, что наступило время каждому лицом к лицу встретиться с темной стороной собственной сущности и вступить в поединок. И не зная, будут уничтожать сами себя, кромсая и зверея в ненависти. В своем окружении станут узнавать людей с чертами всего худшего, что присуще самим, и вступая в схватку, обрекать себя на гибель. При этом не зная, что боязнь смерти – это всего лишь страх наказания.

Дед Данила пролепетал :

– И что, подобная кара не минует никого?

– Отнюдь не так, – успокоил взволнованного старика Петр.

Теперь с полным правом бесенят и нечисть выметать позволено.

– И это здорово, – согласился Вова и, решив блеснуть талантом, принял гордую позу и завопил: – Если видишь где врага, бей меж глаз поленом. Ну а если нету дров, лучше в рыло сапогом. – И закончив, выжидательно уставился на деда. И когда тот, в очередной раз плюнув, горько заметил: «Тьфу на тебя», опережая, поправил: – Балабол счастливый.

Не задерживаясь, троица покинула дом и, следуя указаниям Петра, поехала в Останкино, желая «совершить восхождение» в ресторан «Седьмое небо», расположенный на верхотуре телебашни. Подъем на лифте сопровождался шутками Вовы, читающего стихи с восторженным энтузиазмом.

Расположившись за столом, подождали, пока зал, обрамленный стеклами, не начал совершать круговое движение, позволяя желающим обозревать открывающуюся панораму. Поднявшись, подошли к прозрачным стенам. И с высоты птичьего полета взглянули на Москву суровые представители высшей инстанции. В ясном небе летнего дня громыхнул гром, и яркой вспышкой блеснули молнии. Короткий, но яростный ливень совершенно неожиданно лавиной пронесся по улицам, разгоняя прохожих и стуча незакрытыми окнами. Очень многие в этот момент почувствовали необъяснимое томление в груди и легкое головокружение. Выходя из помещения телебашни, Петр нехотя процедил:

– Ну что ж, вы этого хотели. – А на вопрос деда: «Нам-то теперь чем заниматься?», – остановившись, принялся объяснять: – Материализовать темную сторону своей сущности, вступив с ней в поединок, и победить можно только, имея хотя бы совесть. Серость не знает такого понятия даже в языковом определении, и вот с ними придется разбираться нам.

…Плотнее смыкая ряды, люди беспокойно теснились на платформе в томительном ожидании поезда. Особо нетерпеливые наклонялись над краем, с любопытством заглядывая в глубину тоннеля. Но в мрачности проема только тускло поблескивали разноцветные фонари. Длительное бездействие злило толпу, растекаясь шипящим гулом. Но вот вдалеке послышался шум. Все большее количество пассажиров напряженно пытались разобраться в слабо звучащей музыке. В установившейся тишине из темноты тоннеля неожиданно вышел паренек, ошеломив своим появлением. В широких джинсах и разноцветных кроссовках, с баяном на груди, гордо оглядел обалдевших граждан. Ухарски поправив кепку, пробежался руками по клавишам, затем юношеским, чуть с хрипотцой голосом грянул озорную песню; «А я милого узнаю по походке. Он носит, носит брюки галифе. Он шляпу носит как панаму, ботиночки он носит нариман». С выражением выводя куплеты под собственный аккомпанемент, проследовал по рельсам вдоль очумелой от изумления толпы. За ним, неизвестно откуда, выпрыгнул здоровенный черный кот. И распушив трубой хвост, по-барски засеменил по шпалам вслед за уходящим исполнителем. Не успел музыкант скрыться в противоположном конце. Как на платформе, где все это время царило гробовое молчание, кто-то робко хихикнул, и многоликая масса народа захрипела от дружного истерического хохота. Смеялись, кажется, все.

Подошедший поезд остановился, надолго блокировав движение. Прибывшие врачи удивленно пожимали плечами не в силах объяснить внезапную эпидемию. Последствие инцидента снимало телевидение, пытаясь по-своему комментировать случившееся. Демонстрируя в новостях данный эпизод, приглашенный психиатр вынужден был врать на всю страну, пытаясь провести параллель с подобными массовыми истериями в каких-то сибирских деревнях. Откуда появился мальчик и куда он делся, никто понято не мог.

…Дед Данила с Петром, прослушав известия, переглянулись и. не сговариваясь, мрачно уставились на поникшего Вову, сидящего на диване рядом с Пятачком.

– Тебе чего, для этого могущество дали – народ веселить? – грозно спросил Петр.

Мальчик виновато привстал, но затем, решительно вскинувшись, искренне признался:

– Простите, товарищи, ничего не мог с собой поделать. Вот с первой минуты, как сюда прибыл, мечтал с баяном перед зрителями выступить, да с озорным припевом, да вразвалочку. Вы бы видели, как они на меня смотрели! И потом, ведь никто не пострадал.