Переводчица с немецкого

Переводчица с немецкого
Олег Аркадьевич Белоусов

Рассказ о любви на работе, где мы проживаем полжизни. Герои в стенах офиса как дома, и от этого нам всем никуда не деться. Это нужно помнить всегда тем, кто уже имеет семью.

Переводчица с немецкого

Олег Аркадьевич Белоусов

© Олег Аркадьевич Белоусов, 2020

ISBN 978-5-4498-8903-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Переводчица с немецкого

(рассказ)

Глава 1

– Юрий Петрович, может, не станете увольнять Сашу?.. Он говорит, что не умышленно опоздал: мол, из-за дорожной пробки на мосту задержался, поэтому не приехал в назначенное время, – произнесла взволнованно переводчица Ольга, но последние слова своей просьбы она уже договорила еле слышно. Она по вспыхнувшим злостью глазам директора поняла, что совершила непоправимую ошибку.

– Пробка, бутылка… Тебе жалко его? – тихо с хрипотцой в голосе спросил коварно директор. Это был убийственный вопрос для карьеры переводчицы Ольги, как она поняла позже.

– Юрий Петрович, конечно, жаль, если вы его уволите ни за что… – продолжая усугублять своё положение, откровенно призналась Ольга, но сама уже интуитивно почувствовала, что напрасно пошла хлопотать за водителя, и что сейчас что-то случится, и, не выдержав взгляда директора, отвела свои чёрные глаза сначала в сторону, а затем на свои предательски подрагивающие бледные кисти рук, на которых чуть просматривались через белую кожу голубоватые вены. Она понимала, что все в конторе знали о её любовных отношениях с директором, поэтому посоветовали водителю обратиться именно к ней, чтобы директор не увольнял его. Тем более, что Александр часто тайком от директора подвозил Ольгу из дома на работу, и поэтому у неё сложились с водителем дружеские отношения. Ольга и Александр были ровесниками – им обоим было по двадцать восемь лет.

– Позови кадровика, – проговорил сухо, бледнеющий от злости директор. Ольга ушла, и через две минуты зашла бухгалтер, которая совмещала должность кадровика со своей основной должностью – главного бухгалтера.

– Вызывали, Юрий Петрович? – еле слышно спросила сорокалетняя неуверенная в себе женщина, которая вечно ходила на работу в одной и той же клетчатой серой юбке и в одном и том же песочного цвета жакете и всегда казалась задумчивой и подавленной от своих мыслей об отчётности.

– Елена Николаевна, подготовьте приказ об увольнении водителя Александра и переводчицы Ольги за нарушение трудовой дисциплины. Если они добровольно напишут заявления об увольнении по собственному желанию, то приказ об увольнении можно не обосновывать нарушением трудовой дисциплины.

– Поняла, Юрий Петрович… – испуганно с запозданием проговорила бухгалтер и, чуточку приоткрыв дверь директорского кабинета, от которой не отошла и на полшага, боком беззвучно вышла обратно, словно напуганная мышь проскользнула в узкую щель.

Дело происходило в начале 1998 года, и Юрий Петрович Тихонов, ещё сравнительно молодой мужчина, сорока трёх лет от роду, почувствовал, что ревность душит его. Он уже год находился в любовной связи с молодой переводчицей, которую принял на работу по необходимости вести переговоры с немцами, которые по более высокой цене согласились покупать у фирмы Тихонова старые свинцовые аккумуляторы в неограниченном количестве. Особенно царапало душу директора то обстоятельство, что за его приличную зарплату и водителю, и переводчице эти молодые люди могли тайком получать взаимное удовольствие от возможных любовных утех и посмеиваться над ним. Ещё накануне Тихонову «доброжелатели» доложили, что его водитель утром и вечером возит переводчицу из дома и домой, если свободен от поручений директора. Заступничество переводчицы Ольги за водителя Александра только больше убеждало Юрия Петровича в том, что факт измены переводчицы, его офисной любовницы, налицо. Как каждый властный мужчина, Юрий Петрович не смог смириться с тем, что его променяли на какого-то шоферюгу, неудачника, тем более, что директор оплачивал содержание любовников из собственного кармана за их, по сути, безделье, потому что работы за целый день у обоих почти не было. Тихонов привык к Ольге и успел прикипеть к ней и душой, и телом, но возможная измена ему со стороны переводчицы с его водителем, даже неподтвержденная, не могла удержать Тихонова от увольнения молодых людей. То, что Ольга пришла просить за водителя, только убеждало директора, что любовница настолько обнаглела, что не постеснялась придти и просить за более молодого своего любовника к другому своему любовнику, но старшему по возрасту. Этот возможный факт заставлял директора проклинать себя за опрометчивую связь на рабочем месте с молодой соблазнительной женщиной. Она же или обиделась за незаслуженное увольнение, или действительно была виновата и потому не решилась придти к Юрию Петровичу, и просить его не увольнять хотя бы её. «В женском характере есть такая черта, что если, например, женщина в чем виновата, то скорей она согласится потом, впоследствии, загладить свою вину тысячью ласк, чем в настоящую минуту, во время самой очевидной улики в проступке, сознаться в нем и попросить прощения», – вспомнил Тихонов знатока женских душ Достоевского. Тихонов припомнил, что почти каждый раз после близости с ним, Ольга все время в задумчивости и с грустью повторяла, что у неё есть предчувствие на недолгое время её работы с ним. Так оно и случилось, но почему она высказывала своё предчувствие задолго до сегодняшнего увольнения, – осталось загадкой для директора. Ольга закончила в институте иностранных языков факультет переводчиков и представляла из себя способного (по своей раскрепощённой разговорной манере) специалиста по общению не только с иностранцами, но и со всеми людьми. Тихонов понимал, что уволил привлекательную и хорошо образованную молодую женщину, которая в Москве могла бы найти работу с высокой зарплатой. Но самое забавное было в том, что он, Тихонов, был женат и в браке имел сына, а уволенная Ольга была замужем и тоже имела ребёнка. Юрий Петрович начал понимать, что влюбился в переводчицу, как прыщавый юнец, и через два часа попытался дозвониться до уволенной женщины и исправить положение, но она заблокировала номер его телефона и телефоны фирмы. Стало понятно, что возврата уволенной переводчицы не случится. Юрий Петрович вспомнил, как ездил с ней в Москву в Центр международной торговли к немцам на переговоры, и что на одну ночь они останавливались в гостинице «Россия», где и произошла их первая близость. Опьянённый тогда шампанским Юрий Петрович просил Ольгу говорить с ним во время близости по-немецки, потому что это придавало его удовольствию особую окраску, и переводчица послушно картавила ему в ухо по-немецки какие-то непонятные фразы. Все это было так сладостно по ощущениям в его воспоминаниях, что он невольно забыл о своей жене, как о женщине. Вспомнилось, что когда он с переводчицей возвращался из Москвы на поезде, то на вокзале её встречал муж. Тихонов тайком со стороны наблюдал, как Ольга радостно обнимала мужа на вокзале, словно она ездила по заданию своего мужа соблазнять начальника. Тихонов никогда не спрашивал у Ольги, что она рассказывала мужу о поездке в Москву, но та лёгкость и искренняя радость, с которой она обнимала и целовала встречающего её на вокзале обманутого мужа, поразила Юрия Петровича. Этому невероятному перевоплощению могла позавидовать любая великая актриса. Этот давний факт дополнительно сегодня убеждал директора, что эта женщина с лёгкостью может пойти на измену мужу, любовнику или любому другому мужчине в её жизни, если от этого ей выгода и удовольствие. «Но чем я отличаюсь от неё? Я также после поездки в Москву с любовницей пришёл домой и целовал с радостью жену, как мужчина искренне соскучившийся по любимой женщине, обнимал с радостью уже большого сына, которого родила мне преданная жена? Это все вещи одного порядка… Все-таки нужно было уволить только водителя… – с сожалением подумал Тихонов, – а её заставить признаться в измене и покаяться, намекая, что её связь с водителем доказана слежкой за ними… Но зачем мне придумывать то, чего не было?.. Почему она не пришла и не сказала мне, что у неё с водителем ничего не было? Значит, она опасалась лгать мне в глаза… Она, возможно, предположила, что водитель Саша мог проболтаться о их связи своему дружку в фирме, а тот мог ещё кому-нибудь сказать, и тогда её приход ко мне на разговор не имел смысла, кроме разоблачения и позора. Она не знала, что именно доподлинно мне известно… А могла ли она не придти из-за обиды на меня после самых крепких и страстных любовных отношений в течение целого года её работы у меня? Как это определить точно? А может, нужно было сделать вид, что мне её любовные связи на стороне безразличны?.. Однако, как мне скрыть сумасшедшую злобу от ревности, что я испытал сегодня днём во время её прихода ко мне и испытываю до сих пор? Нет – это невозможно!.. Я как Пушкинский цыган: мне можно, а ей – ни-ни. Дикарь, одним словом!.. Молодая баба меня влюбила в себя, и я не могу найти себе места от того, что лишился ежедневной невероятно сладкой и лёгкой по доступности близости с ней в своём кабинете, в туалете ресторана, в СВ купе поезда и вообще, где придётся, да ещё по моей просьбе под аккомпанемент немецких реплик… Главное, что она была инициатором всех контактов, и это никогда меня не отталкивало от неё… Что-то было в ней такого, чего не было в простоватой и всегда влюблённой в меня жене. От моей жены при близости не исходило никаких неприятных запахов, а от этой чертовки, шепчущей возбуждающим немецким языком мне в ухо какую-то тарабарщину, всегда ощущался какой-то слабый запах недомытости интимных мест её тела… но почему это не убивало интереса к ней?!. Я схожу с ума… Я извращенец как… как Наполеон, который в письмах просил Жозефину перед его приездом не мыться несколько дней… Кроме разрыва болезненной привязанности к Ольге, я дополнительно безжалостно добавил ей жизненных проблем из-за потери работы в это трудное время, и теперь не на месте ещё и моя совесть! Мне помнится, что первое время, в особенно холодные зимние дни, она из-за нужды приходила на работу в каком-то стареньком чёрном приталенном пальто на вате с цигейковым чёрным воротником, который закрывал половину её бледного лица в морозную погоду, и только её большие ресницы белые от инея говорили, что эта женщина невероятной изящности и ценности, несмотря на бедненькое пальто на ней…»