Путешествие само по себе

– Ратиться могут два десятка, остатние телом и духом ослабли, негодны для сечи.

– Знают ли люди оружие и зброю?

– Кто роту даст, те знают и володеют. Копьё, сулицы, щит, топор. Семеро стрелки отменные.

– Добро. Роту приму.

Через час на безлюдном стойбище сиротливо догорали костры, среди которых валялись раздетые остывающие тела карателей. Все бывшие полоняне, двигаясь след в след, перебрались к хижине волхва. Пятеро последних из числа опытных охотников, тщательно заметали, заваливали и маскировали следы.

Возле хижины царило необычное оживление. Рознег отправил под крышу слабых и хворых, коих набралось двадцать один человек. Остальные утеплились, поставили шатёр и принялись устраивать ночёвку снаружи под южной стеной хижины. Навалили толстый слой лапника, бока прикрыли валежником и засыпали снегом и спереди разожгли три костра из сушняка, чтобы не дымили, и как они разгорелись, для долгого жара уложили поверх толстые брёвна сухостоя.

В это время я уже занимался здоровьем боярина. В конце концов, врач я, или погулять вышел? По моей просьбе освободили красный угол, Бранибора положили на лавку и принесли всевозможные светильники от лучин до грубо слепленных восковых свечей и масляных гасничек. Пока я готовил боярина к обследованию и лечению, остальные временные обитатели хижины сгрудились полукругом. Пусть смотрят и привыкают к тесноте, ведь и ночевать будут нос к носу, как шпроты в банке.

– Уважаемый Рознег, – позвал я волхва, – мыслю, что можно исцелить боярина, рано ему в ирий. Начни целить ты, а я подготовлюсь.

Волхв удивлённо вскинул лохматые брови, метнул в меня взгляд, посмотрел на раненого и кивнул. По моему требованию Бранибора раздели, оставив только набедренную повязку. Волхв из-за пазухи достал какой-то амулет и начал ритуал, а я принялся настраивать прибор в режим регенерации, лечения и восстановления и отправил мужиков приготовить лубки и холстины для перевязки.

Через четверть часа Рознег распрямился, смахнул со лба пот, и устало уселся на лавку. Теперь мой выход, и я начал осмотр. Да-а, помяли мужика изрядно. Весь правый бок заливала лиловая синева, скрипели два ребра. Переломы. Слава богу, без смещения, а то бы обломки проткнули лёгкие. Предплечье сломано. Глубокая рана на левом плече. Рваная рана на левом бедре. Десяток небольших рассечений. Все раны воспалены, но без признаков гангрены. Очень хорошо. С удивлением заметил, что после манипуляций волхва состояние боярина заметно улучшилось. Он порозовел, и дыхание стало спокойнее. Я немного призадумался, ведь сначала мне предстояло вправить и зафиксировать переломы, а это очень больно. И тут услышал голос волхва:

– Артур, этот отвар утишит боль, – он протянул чашку с мутным содержимым, – то мак, к коему добавил хмель и синюху.

Отлично. Опиум с седатором и нейролептиком, то, что надо для неглубокого наркоза. Боярин с трудом и, морщась, выпил, а через четверть часа заснул и расслабился.

– Вы, двое, – указал я на мужиков покрепче, – держите боярина за ноги и тулово. А вы несите лубки и холстину.

Полчаса мне хватило, чтобы сопоставить переломы и обработать раны. Потом я достал К-генератор. Сначала облучил небольшие рассечения, которые начали исчезать, оставляя небольшие шрамики. С большими ранами провозился дольше, а с переломами тем более. Перевязывать раны не пришлось, холстиной перетянул лишь грудь, чтобы не потревожить едва сросшиеся рёбра. Завтра можно будет снять и эту повязку.

Примерно через час я закончил, напоследок обработав почки, сердце и печень. Устало разогнулся и увидел, что вокруг в полной тишине плотной стеной стоят люди и явно со страхом и удивлением таращатся.

– Ну, вот и всё. Боярин почти здоров, а уж то, что не помрёт, это точно.

Едва я это проговорил, как все кроме волхва грохнулись на колени и запричитали молитвы и обереги. В состоянии полного обалдения я заорал:

– А, ну-ка, встать, мать вашу с перебором!! Вы что совсем с ума посходили?! Встать, я сказал!! И помочь боярину.

Люди вскочили и засуетились, а я растолкал мужиков и вышел вон, подышать свежим воздухом и осмыслить произошедшее. Главное, я опять убедился, что прибор работает отменно в разных режимах, и эффект удивительный. Не ожидал. Теперь я имел прекрасный козырь в игре со смертью.

Места в шатре впритык хватило только для пятнадцати человек, все, кто покрепче и я с ними остались ночевать под небом. Ночь прошла тяжко и беспокойно. Не мороз и ветер, а просто ползучий холод не давал спать и расслабиться. Задубев, лёжа на лапнике, я поднялся, разогнал в ногах кровь и фактически всю ночь просидел у костра. Толи дремал, толи спал, толи грезил. Плотно сбившийся на подстилке народ тоже ворочался и потихоньку сползал ближе к огню.

Утром я окончательно убедился, что нужно что-то решать с жильём. Но оказалось, что ломал голову только я, а местные люди точно знали, что нужно делать. Не дожидаясь команды, они с рассвета начали строить жердяные шалаши, покрытые корой и ветками, а сверху засыпанные толстым слоем снега. В этих «чумах» в центре складывали небольшие очаги, дающие достаточно тепла. Дым уходил в дыру и дыхание не отравлял. Жерди на земле, на них толстый слой лапника, а также плетёный и затянутый корой и тряпками притвор на входе кое-как сохраняли тепло. Четыре больших шалаша ощутимо разгрузили хижину волхва, в которой остался десяток самых хворых и ослабевших. В шатре разместились ещё десять.

Не менее сложной проблемой стало питании полусотни с лишком людей. Для начала, чтобы их накормить пришлось пожертвовать одной из трофейных лошадей. Кстати, в перемётных сумах и шатре нашлось немало награбленной монголами меховой одежды и кое-какая пища, что ещё больше облегчило жизнь людям. Там же обнаружились разные ценности, среди которых Рознег узнал несколько вещей из святилища.

– Боярин, дозволь слово молвить, – я обернулся, рядом стоял Колояр, – Давеча вы три десятка поганых побили, полон свели, да перед тем десяток изничтожили. То мунгалам позор. Сёдня ждать их надобно, мстить придут. Так мыслю. Что делать велишь?

Слова десятника для меня не стали откровением. Из их сотни осталось шесть десятков, значит, минимум полсотни головорезов придут за нашими головами. Будут искать следы, и, как бы мы не маскировались, найдут. Для следопыта та маскировка фуфло голимое. Оставалось надеяться, что степняки плохо знают лес и разберутся не сразу. А мы времени терять не станем.

– Добро. С оружием и зброей разобрались? Все ноне оружны и одеты?

– Так, боярин, оружия в избытке, надобно и мужикам вручить. Есть средь них толковые и умелые.

– Действуй, Колояр. Собери всех, потом подели на десятки. Дружинных и мужиков вровень. Особо подготовь лучников, пусть луки подберут по руке и стрелами запасутся в избытке. Скоро пойдём гостей незваных встречать.

Примерно через час двадцать мечников и десять лучников пробирались гуськом, двигаясь к обезлюдевшей просеке. На этот раз мы запутывали следы и, сделав крюк, вышли к вырубке с другой стороны.

Ещё издали мы услышали гортанные крики. Колояр был прав, на просеке суетились и гарцевали полсотни монголов. Мой расчёт тоже оказался верным. Поскольку монгольское войско строилось по десятичному принципу, другая половина сотни явилась мстить и карать. Обнадёживало то, что почти все они не имели доспехов, и слегка напрягало то, что почти все они были одеты в овчинные полушубки, густой мех которых не каждая стрела пробьёт, только узкие бронебойные. Среди суетящихся монголов неподвижно на коне сидел богаче иных одетый воин, из-под меховой шубы которого поблёскивали звенья кольчуги. За ним стояли четыре всадника, видимо, телохранители.

Пешие монголы шныряли вблизи кострища и той части вырубки откуда в лес уходили наши следы. Это был опасный симптом. Нащупают гады кончик верёвочки и потянут, лови их тогда по всему лесу. Я всё время держал в поле зрения главаря, до которого было примерно два десятка метров. Я не опасался тихо говорить, поскольку монголы так орали и издавали такой шум, что сами себя наверно не слышали.

– Колояр, – я шёпотом позвал десятника, – поставь лучников за деревья, по моему знаку пусть они бьют бронебойными стрелами сначала по конным, а, как их завалят, пусть мечут стрелы в лучников и потом во всех иных, и как можно скоро и быстро. Напомни дружинникам о защите и осторожности, монголы стрелять умеют. Мечники нападут по моей команде.

– Слушаюсь, боярин, – и десятник растворился в заснеженных зарослях.

Через десяток минут он высунулся из кустов и кивнул головой. Я достал пистолет, передёрнул затвор и махнул Колояру левой рукой, давая сигнал к обстрелу. Он отвернулся и махнул рукой стрелкам.

В воздухе свистнули десять стрел, через три секунды ещё десять, ещё и ещё. А я тщательно прицелился, держа оружие двумя руками и опирая на ствол валежника. Три выстрела слились в один, ещё пять пореже и прицельно. Главарь завертелся, глядя на падающую с коней охрану, потом взмахнул руками и рухнул вниз, застряв ногой в стремени.

Расстояние в тридцать-сорок метров для лучника – это стрельба почти в упор. За какие-то пять минут распалённые боем и местью дружинники опустошили все тулы со стрелами, а каждый взял по пять десятков. Ответная стрельба была бестолковой и хаотичной, хотя, нужно признаться, стрелы пролетали в опасной близости.

Из полусотни карателей на ногах оставалось около двух десятков, из которых половина сбилась в подобие строя, а иные бестолково бегали в поисках укрытия. Вот и пришёл момент истины для серьёзного боя. Я сменил в пистолете неполный магазин и заорал:

– За мной в атаку! Слава!! За Русь!!

С рёвом мои дружинники выбежали на утоптанный снег просеки и, стараясь держать строй и сдвинув щиты, устремились на ошеломлённых монголов. Началась короткая, яростная и кровавая рубка.

Пистолет сухо щёлкнул и встал на задержку, когда передо мной упал шестой по счёту противник. Дружинники тоже добивали последних врагов. Крики доносились и из леса, куда попытались смыться несколько вражин.

– Боярин, – хриплый голос Колояра чуть дрожал от боевого возбуждения, – нема боле поганых. Всех побили.

– Кто у нас уязвлён и кто пал?

– Ранено трое, один из мужиков пал, – он стянул шлем и тут же напялил обратно.

– Добро. Я к раненым. А вам велю собрать коней, оружие и одежду. Сам всё знаешь. Оставь двоих мне в помощь.

Пока я врачевал, на просеке шла обычная традиционная мародёрка. Напоследок я приказал сложить тела всех карателей ровными рядами по десять во главе с их начальником. Я думаю, что монголы должны впечатлиться.

– Что дале делать будем, боярин. – У подошедшего Колояра блестели азартом глаза.

– Выбери пять человек. Сходим к святилищу, волхв Рознег сказывал, что там главное стойбище поганых и там держат весь полон. Поглядим, что там творится. Только посмотрим, – строго уточнил я, разглядев в глазах десятника воинственный огонёк. – Пятеро со мной, остальные пусть уходят в лагерь, привяжут к двум последним лошадям ёлки и протащат следом.

Проводив взглядом уходящий отряд и нагруженных трофеями лошадей, я обернулся к оставшимся: Колояр, Вышата, Мокроус, Брав и Зорен. Десятник, два разведчика и два мечника, все молодые, выносливые, лёгкие, подвижные.

– Идём скрытно и тихо. Надобно поглядеть подходы к стану поганых. Потом помыслим, как половчее прикончить монголов и освободить людей. Вопросы есть? Нет. Пошли.

Вражеский стан почуяли издалека. Ветерок донёс характерный запах дыма, лошадиного пота, навоза, варёной конины и мертвечины. Я поднял руку, призывая к полной тишине, потом указал пальцем на Вышату и Мокроуса, потом на глаза и махнул в сторону стоянки. Они кивнули и исчезли в заснеженных зарослях кустарника. Остальным я махнул руками ладонями вниз, и мы присели прислушиваясь. Разведка вернулась через час, и мы отошли поглубже в лес.

– В стане изрядно поганых, – проговорил шёпотом Вышата, – сотни две не менее. Токмо шатров два десятка. Комоней без счёта, костров с полсотни. Замятня у поганых вопят, колготятся, видать прознали про наш набег. Полоняне особняком стоят может тыща, иль две, не счесть. Ближе не подойти, комони ихние чуйкие, аки псы.