Путешествие само по себе

– Добро. Сейчас уходим в наш стан, готовиться к набегу. Вышата, Мокроус останетесь, смотрите, всё примечайте. Дружина явится к сумеркам. Бить поганых станем ночью.

Оставив наблюдателям все наличные харчи и заранее приготовленные овчины, мы углубились в лес и почти час продирались по заснеженной чащобе, возвращаясь в стан. А там уже разросся небольшой посёлок. На плотно утоптанной полянке появились ещё три шалаша, навес и коновязь для трофейных лошадок. Горели костры, булькали котлы с варевом. Все приоделись в трофейные шмотки и походили на монголов. Дружинники поблёскивали доспехами и шеломами. Кстати, надо всё это замаскировать, извёсткой или мелом замазать и белыми тряпками прикрыть.

Отдав приказ Колояру готовить бойцов, я отправился к волхву. Он возился с ранеными и заметно устал. Ясный перец, в его годы такие нагрузки – не шутки. Я вытащил из чехла К-генератор. На индикаторе 55% заряда. Я удовлетворённо кивнул и машинально пощупал запасные аккумуляторы в кармашке разгрузки.

– Славно, Артур, что явился. Уязвлённых исцелить надобно.

Надобно, значит, исцелим. И я принялся настраивать прибор. На троих хватило получаса. Благо режим отработан. Завтра будут, как новенькие. Закончив, я отозвал волхва в сторону:

– Важное дело предстоит. Мыслю отравить поганых. Надобно сильное средство, да побольше.

– То большой грех, Артур, боги не одобрят, – смутился волхв.

– А одобрят боги смерть тысяч русских людей? Одобрят гибель сёл и градов, слёзы и кровь жён и детей?

– Я… Я дам тебе зелье. Губительное зелье и сильное. Возьму грех на душу.

– Я тебе грех отпущу. Что за средство?

– Болиголов, белена и ещё кое-что посильней.

– Годится. В каком виде средство?

– Вельми тонкий прах.

– Отлично. Мелкий порошок – то, что нужно.

Оставив недовольно ворчащего волхва готовить отраву, я отправился в стан. Первым делом я отыскал Колояра и приказал ему навести на снаряжение зимнюю маскировку и укрыть все блескучие детали зброи или оружия. Тот сначала набычился и начал возражать, что изгаляться над зброей и оружие недостойно настоящих воинов. Я не стал давить, тут свои представления о правилах ведения войны. А, когда десятник выговорился, я терпеливо объяснил смысл тихого и скрытного проникновения во вражеский стан для победы над превосходящим противником. Колояр сопел, кряхтел, качал головой, но согласился и отправился готовить дружину.

– Боярин Артур.

Я обернулся к подошедшему Бранибору:

– Здрав буде, боярин Бранибор, вижу, ты уж поправился.

– Благо дарю, боярин, твоими молитвами чудом исцелился. Хочу вопросить: примешь ли мою роту. Я животом тебе обязан, и люди мои тебе верят, бают вельми ярый ты воин.

– Но ты ж боярин, ровня мне, и я не вправе тебе указывать.

– Я точно ведаю, або так надобно. Примешь ли роту?

– Приму.

Принеся клятву верности, довольный Бранибор отправился к дружинникам.

А дружина теперь, действительно, превратилась в грозную боевую единицу. После трёх столкновений с монголами трофеев вполне хватило оснастить бойцов приличным оружием, доспехом и тёплой одеждой, а полтора десятка отличных степных луков и полные тулы стрел могли дать неплохую плотность обстрела.

Едва начало смеркаться, как я повёл дружину к монгольскому стойбищу, где нас дожидались Вышата с Мокроусом. По дороге я продолжил обдумывать схему боя, решив застать монголов ночью врасплох, напасть тихо и взять их в ножи. В этот раз я впервые надел все детали своего кевларо-арамидного доспеха. Двигаться стало труднее, но зато будет шанс уберечься в дерзкой и опасной ночной схватке с непредсказуемыми последствиями. Конечно, соотношение тридцать пять против двух сотен серьёзно тревожило, но выбирать не приходилось. Я так и этак прикидывал сценарии боя, и всё время выходило, что мы отчаянно рискуем и лезем прямиком тигру в пасть. Однако неумолимые обстоятельства не оставляли нам выбора, поскольку орда вот-вот снимется и уйдёт из-под Москвы на северо-восток. Вы спросите: причём здесь орда, ведь Симеон Ионович говорил только о конкретном месте вокруг святилища? А притом, что я так чувствовал и понимал. Здешняя реальность буквально вывернула душу наизнанку и прополоскала, удалив всякую цивильную дрянь. Я снова стал отчаянным бойцом полковой разведки, будто вернувшись в свои армейские годы. Может быть, это и была моя судьба? Может быть, только здесь и сейчас определилась моя истинная глубинная суть? Не убийцы, но защитника. А знания, навыки и оружие из будущего лишь давали мне дополнительные возможности.

Мы уже почти добрались до места, когда из снежных потёмок вынырнули две фигуры.

– Слава богам, боярин, вы явились. Мы уж и не чаяли.

– Что значит, «не чаяли»? Неужто помыслили, что брошу?

– Нет… но… – засмущался Вышата, и продолжил: – Здесь ноне полторы сотни поганых. Давеча заявился важный мунгал с десятком в богатой зброе, грозно орал и камчой махал, дале увёл полусотню. Опосля согнали в кучу полон и многих казнили. Днесь варят и жрут конину. Средь них збройных воев мало. С того краю стоит обоз. Мокроус счёл полторы сотни саней с мешками с избытком. Вестимо, жито и овёс со здешних весей охапили. Корм комоням и питща воям.

Очень хорошо. И я прикинул, хватит ли большого увесистого мешка с отравой от волхва. Старик с двумя помощниками весь день толкли зелье в ступе. Волхв ругался и ворчал, пустив на это дело все нужные запасы до последней травинки.

Определившись по месту, мы осторожно приблизились к стоянке. Теперь нам предстояло самое трудное и тяжёлое дело: терпеливо дожидаться глубокой ночи и удобного момента для нападения. И потекли тягучие часы ожидания. Невыносимо мучительно и холодно неподвижно и тихо лежать в снегу в полусотне метров от врагов. И подложить под себя нечего. Какой там подложить, шевелиться и то опасались, чтобы случайно не насторожить какого-нибудь засранца. Даже для моего тёплого облачения это серьёзное испытание, а одетые кто во что горазд дружинники ждали и терпели, греясь незаметным напряжением и шевелением мышц. Железные люди!

Однако вынужденное ожидание не означало бестолкового безделья. Осмотревшись и оценив обстановку, я разделил дружину пополам по семь стрелков и десять мечников. Обе группы скрытно отправились на позиции на противоположные края стоянки. Потом по сигналу моим фонариком обе группы одновременно начнут тихо орудовать ножами. Но сначала предстояло поработать мне. Я так решил, чтобы случайно в потёмках не зацепить бойцов излучением К-генератора, который настроил на сильное торможение нервной системы и на частоту глубокого сна. И в первую очередь мне предстояло обездвижить и усыпить часовых на четырёх постах.

В полночь я тихо и осторожно вполз в лагерь монголов со стороны леса, поскольку возле лесной кромки монголы никогда не держали лошадей. А именно их я опасался больше всего, из-за того, что необыкновенно чуйкие твари могли испортить мне всю обедню.

Первый пост я снял походя. Оба караульных заснули меньше, чем через полминуты. Я опасался лишь, чтобы не громыхнуло упавшее оружие и чтобы злодеи громко не храпели. Теперь предстояло проползти с полста метров до большой поляны, где толпились пленники. Сделать это оказалось непросто, поскольку мой белый маскхалат уже не скрывал на фоне утоптанной грязной площади. Я обругал себя, что не предусмотрел этого раньше. Пленных охраняли четверо, и с ними я тоже управился быстро, и напрягся лишь оттого, что упавший щит стукнул о копьё. Но большое становище всё время шебутилось, и слабый звук никого не встревожил.

Чуть выждав, я пополз к третьему посту возле шатра главаря. Здесь у костра оживлённо беседовали трое вооружённых монголов и что-то жарили на костре. Сначала я замер, опасаясь действовать, но потом успокоился. В ожидании готовности лакомства стражи следили за процессом и сидели лицом к огню, а, значит, их глаза в темноте ничего не увидят. Кто ж так караулит, вояки, мать их в кочерыжку. Я подкрался поближе, и прибор сработал наилучшим образом. Монголы дружно заснули, сидя у костра, так и не попробовав жаркого.

Оставался самый трудный пост у табуна. Кони могли не подпустить меня на дистанцию уверенного поражения. Пришлось ползком сделать крюк и подобраться с наветренной стороны. Проклятые степные кони, приученные чуять опасность издалека, начали было волноваться, но я замер, прикинувшись сугробом, и они успокоились. Вскоре клюющие носами стражи табуна тоже улеглись спать. Потом из вредности я влепил заряд излучения самому беспокойному жеребцу. Тот замер, покачнулся и улёгся на снег.

Я на ощупь переключил К-генератор на убойный режим, достал фонарик, прикрыл сбоку ладонью, повернул налево, включил, повернул направо, включил. Заметив в темноте движение, я перехватил К-генератор левой рукой, убрал фонарик и вытянул нож. На стоянке замелькали тени, началась большая резня. Пока я упокоил генератором обитателей двух шатров, мои бойцы растеклись по всему становищу.

Сами понимаете, перебить ножами незаметно и тихо полторы сотни врагов практически невозможно. Обязательно, что-то пойдёт не так. В этот раз так и случилось. Две трети монголов уже отправились к праотцам, когда поднялся шум, и подняли его… наши полоняне. Видать не поняли происходящего, или подумали невесть что. Но именно из толпы пленных раздался первый крик и потом гомон. Из шатров стали выскакивать монголы. Вот тут и пригодились полтора десятка луков, и опять пошёл в дело мой К-генератор.

Ошалевшие со сна полураздетые монголы десятками падали от стрел и мечей дружинников. Мой К-генератор тоже продолжал увеличивать счёт мёртвых карателей, но вот пропищал индикатор, что заряд весь вышел, и мне пришлось покрепче ухватить рукоять ножа.

Бой на расстоянии и ножом ощущается совсем по-разному. Ближний клинковый бой вызывает яростный кураж, поднимает со дна души древние инстинкты и напрочь отключает самосохранение. Вот и теперь в горячке ночного боя мне удалось воткнуть клинок в двух или трёх противников, и самому получить десяток ударов саблями и копьями, когда всё закончилось. Шум боя стих, осознание реальности вернулось, и, глядя на картину побоища, я едва сумел сдержать тошноту.

– Боярин Артур, – в потемневшей от пятен крови фигуре я узнал Бранибора. – Поганых всех посекли и побили. Наш верх! – Он говорил громко и возбуждённо, явно ещё не веря в то, что небольшой отряд русичей уничтожил полторы сотни непобедимых завоевателей.

– Добро, – я старался казаться спокойным, – Боярин распорядись, чтобы полоняне сохраняли порядок. Как бы, волю почуяв, люди бед не натворили. Надобно назначить средь них старост и десятских, выявить хворых и слабых, одеть тех, кто особо нуждается, и до утра в шатры поместить. Потом найти питщу и всех накормить.

Он кивнул и исчез в ночи. А у меня пошёл откат. Руки и ноги ослабели, начало подташнивать. Я присел на брошенное у костра седло и подкинул в огонь хворост. Тут меня чуток заколотило толи от холода, толи от избытка адреналина. Незаметно для себя я склонил голову и забылся под тихий треск костра и мерный шум голосов.

Очнулся я в рассветных сумерках, когда слабый свет открыл картину ночного боя. И первое, что бросилось в глаза – это волхв Рознег, распоряжающийся среди множества людей. Потом я обратил внимание, что среди шума и суеты возле меня будто кто-то прочертил невидимый круг, и ближе пяти метров никто не подходил. Конечно, сидя спать – последнее дело, но, как ни странно, я чувствовал себя вполне отдохнувшим. Вместе с пробуждением на меня свалилась куча забот, проблем и вопросов. И первый из них: что делать с полутора тысячами освобождённых? И, словно подслушав мои мысли, подошёл волхв.

– Артур, пора людей уводить, або скоро поганые явятся.

– Эх, Рознег, куда этакую толпу уведёшь? В лес? Так перемрут там все.

– Пошто в лес? К полунощи отсюда и чуть к закату есть гнездо из трёх весей брошенных из-за нашествия. Поболе шести десятков домов, да амбары, да овины. Вельми тесно там бысть, ано не в обиде и не в хладе лесном.

– Правда твоя, Рознег, и впрямь это наилучший выход. Веди людей.

Волхв ушёл, а бывшие пленники зашевелились и потянулись за ним. Те, кто покрепче, несли грузы, мешки и тюки. Что уж они заготовили, то не моё дело. Некоторые из них приоделись, поживившись в монгольских запасах. Вместе с тем я обратил внимание на немалую толпу, окружившую мою дружину. Так, так, похоже, у нас пополнение. Среди них я разглядел Колояра и махнул ему рукой.

– Здрав буде, сотник Колояр.