Тонкости

Тонкости
Олег Ашихмин

Рассказы о том, что в жизни всё решают нюансы и детали. В любом деле есть тонкости, которые переворачивают всё с ног на голову. Даже привычную картину мира. Рассказы и истории о том, как обычная фраза, какая-то подробность или, случайно замеченная деталь, могут изменить ход событий.

Финн

Род Егора по отцу шел из казаков. Все его предки по мужской линии были с Дона. И не просто с Дона, а с Верхнего Дона, из тех самых легендарных мест, которые с таким блеском, так мастерски были описаны в добротном и колоритном романе «Тихий Дон». Егор считал, что каждый русский должен прочитать эту книгу, впрочем, как и многие другие, но именно там, без пафоса и красивых слов, очень доходчиво выведены главные устои – то, как надо относиться к труду, к семье, к ратному братству, к Родине, как прожить жизнь честно и счастливо.

Егор не верил, что «Тихий Дон» написал Шолохов. По его версии, создал этот роман, безусловно, человек, живший до революции в тех краях, наверное, с хорошим столичным, а может даже и европейским образованием, знающий и разбирающийся в вопросе, а вместе с тем, искренне любивший казачество и Донскую землю.

И, правда, до сих пор в среде филологов и лингвистов идут споры об авторстве знаменитого «Тихого Дона».

Не раз задумываясь, а точнее много думая об этом, Егор приходил к мысли, что автором романа мог быть талантливый, блестящий офицер царской армии, сгинувший в мясорубке революции, гражданской войны или став жертвой красного террора, репрессий, а может безвестно, в нищете кончивший свой век в эмиграции в Турции, Греции или Франции. В те лихие годы было множество вариантов, как пропасть достойному человеку.

Егор был уверен, что у рукописи, впоследствии ставшей уникальным литературным явлением, наверняка была какая-то пронзительная история. Без драмы, крови и горя тут не обошлось.

Как известно, рукописи не горят, – Но, все же! – удивлялся Егор, – Как, текст смог выжить в годы, когда рушилась империя? Был голод и война, тотальный хаос!? Когда миллионы судеб летели в топку истории? Удивительно, как вообще роман был опубликован в Советской России, ибо такой объективной оценки «красного» произвола, беззакония и безнаказанности, ни до, ни после не было, ни в одном литературном произведении?

Объяснение у Егора было только одно, – Видимо, настолько ярким, мощным и уникальным культурным событием оказался «Тихий Дон», что даже преступная, кулацкая идеология, описанная в нём, ужасы гражданской войны, не карикатурный соцреализм, а настоящие страсти, когда из мести вырезались целые семьи и станицы, даже это не помешало роману выйти миллионными тиражами в самой «залитованой» и «зарегламентированной» советской стране с ангажированными творцами.

Первый раз «Тихий Дон» Егор прочитал еще в школе. Весь масштаб произведения он тогда конечно не оценил, но ему было приятно, найти некоторые подтверждения тех историй, которые ему в детстве рассказывала бабушка. Например, что земли Верхнего Дона, на самом деле, были всегда плодороднее, нежели глинистые почвы в низовьях могучей реки, а потому, в станицах Верхнего Дона, откуда корни семьи, жили самые зажиточные и богатые казаки, неутомимые труженики и отчаянные рубаки, знавшие и звон монет, и звяканье «Георгиев» на груди. Горячий, искренний народ. Правда, и на расправу короткий.

Бабка Егора, Маруся, была пятой и самой младшей дочкой в семье. Не дал Бог Егорову прадеду Андрею сыновей в помощники. Однако, женив своих старших четырех дочерей, получил он восемь крепких рук в свое хозяйство. Прадед и без того жил крепко, а когда помог зятьям да дочкам на крыло встать: дома поставить, землей и скотиной обзавестись, то совсем семья расцвела. Жили дружно, вкалывали не разгибаясь с утра до ночи, жили себе поживали, да добра наживали.

– Вот бы ты внучёк посмотрел, какие у отца кони были! Одних только жеребцов двенадцать, да кобылок с десяток. А кони всё Орловские, – любила вспоминать Егорова бабушка. Глаза её сразу увлажнялись от неуемного горя. Сколько лет прошло, целая жизнь, а не простила коммунистам старая казачка ни крови родной, ни нищеты на чужбине. Раскулачили её семью, как и всех в Верховьях Дона. Однако, мелькнув в глазах, горькое мгновенье проходило. Начинали светиться мудрые почти выцветшие глаза Егоровой бабки. Горда она была отцом своим и семьей, – Я хоть и маленькая была, – продолжала она уже с еле уловимой счастливой улыбкой на бархатном морщинистом лице, – А помню, как брал отец меня на руки и говорил, смотри Маруся какие красавцы, Орловцы! Хоть в подводу, хоть под воеводу. Слышал, внучёк, когда такое выражение?

Егор хлопал глазами.

– Это значит, что хоть воду, хоть сено в подводе на нем вози, хоть парад под генералом принимай, – объясняла она, – В работе неутомимая, Орловская порода, сильная, выносливая, статная, ну а красоты какой эти кони были, я уж и молчу, – рассказывала баба Маша, внуку в самом начале девяностых, тогда еще нищему студенту, пока смутно представлявшему, что такое частная собственность. Не та, что украли, или на откатах и распилах сколотили, а та, что заработали, острым умом и саленным потом, приумножили от отца к сыну, когда подряд несколько поколений в достатке живут, на чужое не зарятся, своим гордятся, знают цену труду и успеху.

– Каждая лошадка, внучёк – это как «мерседес» сегодня. Вот и прикинь, как мы жили. А главное, как бы мы сейчас жили, если бы не комуняки.

В то время Егор ел раз в день и по пять остановок ходил пешком до университета, а после лекций еще пять обратно. На автобус просто денег не было, вот и тренировал ноги, сердце и легкие и в дождь, и в мороз. Ох, и зла бывала сибирская зима. В семь утра, перед рассветом, мороз достигал своего пика, а он, потомок богатых донских казаков, в заношенной старой куртке, в худых ботинках, бежал в университет, по полупустым улицам с заиндевевшими домами и деревьями. Именно бежал, потому что идти пешком, было совсем не выносимо, холод пронизывал до костей… С утра только голый чай, поэтому быстро уставал, в перепонках стучит, сердце заходится, вечно голодный, поэтому сил как в пустой батарейке, но бежать надо. Так и пробегал Егор несколько зим, тренируя не только ноги, но и волю. Круто завернулась в девяностых его жизнь, да и не только его. Отчаянье, безнадега, нищета.

Про «мерседесы» баба Маша пример привела более чем наглядный. Можно даже сказать сногсшибательный. В голове Егора – это не укладывалось. По его меркам богатые люди имели «мерседес». Очень богатые два. А тут Двадцать!

Гордился Егоров прадед Андрей Ябров своими конями, да вот такая злая ирония, они-то его в сырую землю и свели.

В девятнадцатом году, когда после революции с Германского фронта Егоровские деды, те самые Ябровские зятья, кавалеры «Георгиевских крестов» и наград царских, в свою станицу вернулись, посчастливилось всем четверым с Первой мировой живыми прийти, к земле, к женам, к ребятишкам, думали они жить как прежде, пахать, сеять, скот да коней разводить, детей воспитывать, жен баловать, и все вроде стало образовываться, как однажды прискакали казаки, те, что за красных были, голытьба с Нижнего Дона в папахах с красными околышами и начали под уздцы Орловцев со двора выводить, на нужды революции и трудового народа.

Прадед Егора был не робкого десятка, тот еще рубака и защитник Отечества. Вышел на крыльцо с винтовкой наперевес, шмальнул в воздух и приказал коней вернуть на место.

Красные всех мужиков в семье собрали и расстреляли у ворот. Коней забрали, а женщин с детьми грудными да малыми сослали в Сибирь. Так Егорова бабка, маленькая казачка, в возрасте шести лет попала в Новосибирск, где ее приютили и вырастили чужие люди. Матери её и другим сестрам повезло меньше. Все они сидели, кто-то умер в лагерях от холода, болезней и голода, а кого-то расстреляли, как кулаков и врагов народа. Судьба детей их, Егоровых теток и дядьев, неизвестна, но скорее всего, тоже была незавидна. Вот так взяла советская власть и истребила под корень целую семью трудяг, хлебопашцев и настоящих хозяев, знавших цену труду, слову, порядку и достатку.

– А сколько таких семей было? – негодовал Егор, когда подрос, оперился и кое-что в жизни начал понимать, – Сколько разорили, обобрали и поубивали. Всех лучших и самых усердных работяг коммунисты изничтожили, а теперь мы удивляемся, что в нашей стране ни у кого нет уважения ни к личности, ни к частной собственности, если их конечно с автоматами не охраняют, ни к своему, ни к чужому труду.

Егор закончил исторический факультет. Диплом естественно писал о истории Земли Войска Донского. И как историк, он прекрасно понимал, что ни одно поколение должно пожить в России при капитализме и смениться, чтобы люди хоть что-то научились зарабатывать своими мозгами, руками и свою энергию превращать в деньги. Чтобы появились крепкие семьи, не те, что разворовывали страну в девяностые, пилили бюджеты и живут в Ницце, а те, что с нуля заработали и приумножили. Только тогда появится уважение к чужому успеху, потому что оценить его и искренне восхититься им, можно только побывав в этой шкуре, шкуре созидателя и хозяина.

Егор как-то у бабушки спросил, – А могли девку из богатой семьи, выдать замуж за бедного казака? По любви, например. Вот, если б не революция, тебя отец мог отдать за парня из небогатой семьи?

– Нет конечно, – она даже рукой махнула, – Если они бедные, значит ленивые, ничего делать не хотят. Кто свое дите таким отдаст?

Егор прямо восхитился. Бедные, значит ленивые! Как все просто. Никакого тебе невезения, никаких тебе «Кто виноват?» и «Что делать?», нет объективных причин жить в нищете. Хочешь, делай. Работай до седьмого пота и всё будет!

После войны бабушка Егора вышла замуж, родила четверых детей, жизнь у них сложилась по-разному, но у всех были одни и те же важные черты Ябровской породы, все упирались и хорошо учились. Все жили крепко: с дачами, «Жигулями» и «Волгами», с должностями, постами, званиями и научными степенями, поездками в Сочи, Крым и Болгарию, а главное, все были на хорошем счету на работе, ценились как люди, и как специалисты.

– Видимо гены, – думал Егор, – Может, и бабушкино воспитание. Хотя, маловероятно, что она, маленькая казачка, могла помнить или успела впитать в шесть лет уклад семьи, отношение к труду, к инструменту, утвари и хозяйству – всё, всегда должно быть в порядке, почищено, починено и на месте. К деньгам – они должны множиться, а не спускаться. К достатку – это не манна небесная, он заработан в саленном поту. Уважение к мужчине, к кормильцу, первый и лучший кусок за столом, всегда ему, на его плечах и мозгах весь род держится…

Когда Егор, еще был маленьким, лет пяти, не больше, мудрая бабка уже тогда видела в нем казачью породу и хватку. А потому, гуляя с ним на даче, по деревенским улицам, она ему нет-нет да скажет: «Вот видишь, дед Илья какую баню поставил. Аккуратненькая, на загляденье всей деревне. Смотри, как бревна подогнал и проконопатил, венцы сложены как бетонная стена, сто лет стоять будет». Или, возьмет, да слегка построжиться, «Вот ты тапки у кровати ровно поставить не можешь, а папка твой, когда был маленький, всегда свою обувь аккуратно ставил, и одежку развешивал, как положено. Вон у него и сейчас и в гараже, и на даче, и на работе, и дома во всем порядок, так, что ты милок давай тоже смолоду к порядку привыкай». Бывало, совсем удивительные вещи от неё слышал в детстве Егор, «У соседа нашего, дяди Гриши, жена Наталья и хороша собой, и грядочки у неё все по струночке, ни травинки, ни былинки лишней, вот такую внучек в жены брать надо, здоровую, работящую, статную, с титьками, как у Наташки, чтоб опорой и помощником тебе была, а не обузой и гирей на шее», или, «Посмотри, мать твоя, Анна, квартиру и дачу в какой чистоте содержит. Это внучёк великий труд, так, что уважай мамку, поиграл, игрушки разбросал, а теперь собирай. Чужой труд, милок, надо уважать». Егор конечно тогда толком не понимал, к чему все это его старая бабка казачка говорит, но потом, когда пришло время, все это стало родным и понятным.

– …Значит, все-таки гены, – с удовольствием констатировал сам себе Егор.

А вот отца Егора, бабка воспитывала по-другому. На присказки, наблюдения и разжёвывание времени у неё не было. Дед Егора, муж её, или на производстве две нормы давал, или пил с загулами и драками. Его в тюрьму не сажали только потому, что у него четверо детей было и руки золотые. Когда не пил, редкий был мастер, в общем, обычный непутевый русский мужик, бабке он был не помощник, а на ней были дом, хозяйство и те самые четверо детей, где отец Егора был старшим, то есть и за няньку, и за помощника и за мужика в доме. А ведь и бабка тоже на работу ходила. Раньше все работали.

Отец, Егору ни раз рассказывал, как уходя утром, мать его будила и вручала листок, где было написано минимум четырнадцать-пятнадцать пунктов, что сделать за день по хозяйству: воды натаскать, дров принести, малышей накормить, огород полить, поросятам травы дать, смородину собрать, молоко соседям отнести, в магазине очередь занять… а он сам-то, был ещё ребенок, но выбора не было, надо было все сделать точно и аккуратно, иначе после работы бабка запросто могла взять даже не ремень, а биту от городков и научить расторопности. У неё тоже выбора не было. Надо было семью поднимать. Поэтому Егорова отца никто не учил трудолюбию, аккуратности, вниманию, концентрации. Всё это было выстрадано. Он не мог сделать плохо, а потом переделать. У него просто не было на это времени. Список был такой длинный, а день такой короткий. Вот и Егору он говорил, – Прежде, чем, что-то делать, всегда хорошо подумай. И если уж что-то делать, то делай это лучше всех. Распорядится судьба быть дворником, то бери метлу и мети лучше всех, только так есть шанс вылезти и чего-то добиться в жизни. Мозги, усердие и трудолюбие. Другого пути нет.

Бабкина казачья кровь в отце говорила всегда. От природы сильный, статный, выносливый, точный и аккуратный, упертый и несгибаемый, за словом в карман никогда не лез и промахов никому не прощал.

Например, копаясь в гараже в двигателе отцовской копейки, а «Жигули», как известно тот еще конструктор был, Егор случайно, ронял гаечный ключ, и он насквозь пролетал капот и падал на пол. Еще ключ не звякнул об кафель, а Егор уже отпрыгивал от машины, потому что в голову прямиком летел отцовский кулак.

– У тебя что, в руках мухи е…утся? – прикрикивал он, – Живо поднимай, – уже спокойней говорил отец, и они, как ни в чем не бывало, продолжали работать.

Однажды Егор не увернулся. Не успел и получил кулаком в лоб. Отца аж перекосило. Егор думал, в лице он изменился от того, что, дескать, перегнул. Не стоит так жёстко обращаться с десятилетним мальчиком, который по собственному желанию предложил помощь и, пыхтя, откручивал клеммы с аккумулятора маленьким ключиком на десять. Отец выдержал паузу и засадил Егору еще раз. Он вмиг понял, что глаза отца выражали не сожаление, а самую натуральную ярость. Перекосило его от злости.

– Ты что, не работать толково, не увернуться? Настолько никчемный? – еле сдерживая маты спросил он почти побелевшими губами.

Крутоват был у Егора батя, но его такое суровое отношение к жизни и к людям приносило колоссальные результаты. Егор это видел и пользовался его достижениями каждый день, каждый час, каждую минуту. Семья богато жила, в доме всё было, отец был известным и уважаемым человеком, и детство у Егора без преувеличения было золотое. Отец для него создал такие условия, что он мог стать хоть академиком, хоть Олимпийским чемпионом. С ним занимались лучшие тренеры, лучшие преподаватели и педагоги, он ходил в лучшую школу в городе. При всей суровости, Егор всегда чувствовал заботу отца.

Когда у них дома по какому-нибудь поводу было застолье, отец всегда отчитывал своих друзей, которые не занимались детьми и пускали дела семейные на самотек. Особенно тех, у кого были сыновья.

– Да вы что, мужики, – говорил он, – Это девочек можно на маму оставить, платочки, чулочки, главное, чтобы дочки были здоровы и счастливы, а с парнем так не пройдет. Сын должен дальше тебя пойти, добиться большего, ошибок твоих не повторить, поэтому парнем надо заниматься, как только ходить начал.

И на самом деле, отец с Егором два раза в день за руку, медленными шажками проходил по два-три километра, когда погода позволяла. Егору еще двух лет не было, он ходить-то толком еще не мог, а отец мужественно терпел. Их прогулки порой занимали по два часа. Бабушка и мама естественно этого не одобряли, но он знал, что делал, – Парень спортом будет заниматься, поэтому не лезьте ни в свое дело.

Егор ни раз слышал, как отец, своим нерадивым друзьям, рассказывал про братьев Кеннеди: « Батя их, – всегда одинаково начинал он, – был бутлегер. Говоря проще, бандит, который поднялся и разбогател на сухом законе в Америке, однако детям он дал блестящее образование. Его сыновья учились в лучших школах, колледжах и университетах Америки и он лично следил за их успеваемостью, ну и спрашивал за промашки со всей строгостью бандита. Как результат, один сын стал Президентом Соединенных Штатов, второй, генеральным прокурором все тех же Соединенных Штатов».

Вот и из Егора отец растил человека.

– Главное, – говорил он, – Чтобы ты не потерялся в жизни, если не дай Бог, со мной что случиться. Ты должен выгрести и всего добиться. Сам.

Отец Егора был человеком незаурядным, с большими способностями и возможно чувствовал, а может и предвидел, что такой расклад возможен. Егор еще был совсем пацаном, а отец заболел и умер. Он всю жизнь ломил на износ, вот здоровья и хватило только на полжизни. Какое-то время семья еще была на плаву, благо был запас, а потом пришлось продавать машину, гараж, дачу… Было тяжело, но терпимо.

Всё кончилось, когда рухнул Советский Союз. Вмести с ним рухнула плановая экономика и семья Егора вместе со всей страной погрузилась в нищету и мрак. Этот период жизни Егор всегда вспоминал с неохотой. Растерянность, неуверенность, страх и гнетущее ощущение, что это еще не все, будет еще хуже. Благо этот ужас продлился, относительно, недолго. Егор выкарабкался и вытащил всю семью. Гены великая вещь! Ну и конечно, все то, что было заложено и привито бабкой и отцом. Девяностые всем, кто не испугался, дали колоссальные возможности и в этой игре Егор не потерялся. Он много работал. Верил в себя и в успех даже тогда, когда ничего не получалось. Всё за что брался, старался, как учил отец, делать лучше всех. В любой работе, даже когда был сторожем, не пропускал никаких мелочей и деталей, всегда был собран и внимателен, был неутомим и несгибаем, в любой ситуации рассчитывал только на себя. В двадцать пять, Егор завел свое дело, а к тридцати годам, заработал-таки свой первый миллион долларов.

Бизнес рос. Егор перевез всю семью в Петербург, купил большой дом с огромным куском земли. Мог и шикарную квартиру в центре, но хотелось пожить с высокими потолками, большим количеством комнат, кошками, собаками, своей бильярдной и спортзалом, хотел почувствовать себя хозяином и крепким мужиком.

– Вот бы мой прадед Андрей оценил и порадовался бы за меня, – думал Егор, – И отец порадовался бы, и бабка. Жаль, что они не дожили. В доме места бы всем хватило.

Двух десятков коней у Егора, конечно, не было, но три машины под навесом стояли и если бы кто-то пришел и начал со двора выгонять его тачки, он бы точно также как его прадед вышел бы со стволом наперевес и защитил бы свою собственность, потому что он её не украл, и, ни в карты выиграл, а заработал потом и мозгами.