Глава 4. Денег много не бывает
Пыльные лампочки в коридоре, включённые и днём и ночью, освещают болотные стены и пол, покрытый потрескавшимся от старости линолеумом. Интересно, где обитает Алёна? Эх, глядеть не наглядеться…
Зашёл в сортир – в нос шибанул запах деспотии. И зачем столько хлорки сыпят? Наверное, туберкулёза опасаются. А где ж газетка-то родная? Ну народ, ничего нельзя оставить. А, вон, уже утилизировали: обрывки торчат из грубо сваренного ящика на бетонном приступке. Типа туалетной бумаги, которой тут сроду не бывало.
Точно, моя газета, – потянулся невольно… О, блин! – острый край разодрал правую кисть. Вот же засранцы, даже зазубрины не сняли.
Смыл кровь под краном, зализал рану.
Теперь в сумке навести порядок. Слитки лучше на дно. Магниты из гнёздышка вытащим, бережёного бог бережёт. Вот сюда вот их, родненьких, за бачок. А, чёрт, палец прищемил. Да что за день-то такой? То железяка вцепится, то магнит придавит.
Ничего не забыл? Да, ежедневник. Листы с прорезью – в мелкие клочья да в унитаз; водичку спустим – плывите себе в Северный Ледовитый.
Интересно, сколько же фантиков мне отсыпали? Три перетянутые резинками пачки. Так. Не понял… Рашенбаксы? Тысячные?! Быть не может, это же… Три «котлеты» по сто бумажек – триста штук. Триста, боже ж ты мой! Катюшка, живём! Какой санаторий, я тебе квартирку в Чехии куплю. Лечись да радуйся!
Стоп. Ну-ка остынь, так не бывает. Всегда есть подвох. И главное – зачем? На что этот пахан рассчитывал? Ага, была охота, хоронить себя тут заживо. Одна хлорка чего стоит, а тогда что на заводах творится?
Ладно, это всё не срочно. Вперёд, на поезд.
Стоп! Сперва безопасность. Денежки в одном месте держать не положено, раскидать нужно. Одну «котлетку» в левый внутренний, другую в задний брючный, третью в сумку, на дно, и слиточками прижмём. Да, в брюки – неправильно, да ведь не в трамвае поеду. Эх, даже присесть перед дорожкой некогда.
Поднял потяжелевшую ношу – и на выход.
Надвигалась гроза. Небо быстро потемнело, с севера набежали мертвенно-чёрные тучи. Сверкнуло совсем близко, и почти сразу – трах-ба-бах! Как не вовремя… Врежет молния в лоб – вот тебе и Чехия.
Ну и где этот завод? А, во-он дымит. Вроде бы должен левее быть. Хотя могу и ошибаться: когда с Пухлым шли, не оглядывался,. Не, остальные-то монстры безжизненно замерли. Пыльные, как паутиной покрытые, над бараками возвышаются…
– Бу-бух! – вновь загремело в небесах.
Двадцать минут до поезда, нужно ускоряться. Слитки тяжеленные, килограмм на пять-шесть потянут. Выбросить? Жалко, блин. Срежу-ка я угол.
Рыжий дым ядовитой змеёй ползёт по земле. Ну точно, лисий хвост.
Что за сарай впереди? «БЫЧКИ В ТОМАТЕ» – магазин, стало быть. А станция-то где? Уже должна бы показаться. И почему дорога пошла на подъём? А куда же пропал тот слепой бетонный куб? Не город, а лабиринт. Как в дурном сне… Да ещё гроза эта чёртова.
Посмотрел на часы: пять минут осталось до поезда. Всё, опоздал. Хоть на станцию попасть, ночь перекантуюсь, не съедят же… Катюшка-то, не зря, выходит, переживала…
Да на хрена мне эти слитки? Германий оставлю, остальные припрячу; во, и сверху кирпичиком.
Как-то неправильно всё идёт; ощущение, что в мысли мои и поступки вмешивается инородная воля. Откуда это – неясно, но как это тягостно – чувствовать себя бессильной игрушкой в чьих то мощных руках. Тряхнул головой – наваждение исчезло.
Взглянул на циферблат – ушёл мой поезд. Что же делать? И спросить не у кого…
«БЫЧКИ В ТОМАТЕ».
Как же так? Ведь я тут уже был!
Продавец в засаленном халате – и единственный посетитель, тщедушный морщинистый мужичонка в чёрной робе. На столике перед ним – полупустой стакан и тарелка. И газетка, сложенная в неширокую полосу. Надо же, именно бычки, и правда – в томатном соусе.
– Слушай, а станция где, – спросил я, – в какой стороне?
– На хер она тебе сдалась? Ссы здесь.
Он не торопясь выпил, закусил.
– Шутка. Что, мил человек, заблудился? И на трамвай опоздал?
– Похоже на то.
– Командированный, однодневник?
– Верно.
– Пон-нятно. Не бзди, пока светло. А хочешь, я тебя до самой станции провожу?
– Послушай, Кощей, – голос у продавца оказался скрипучий.
– Хлебало закрой, не с тобой разговаривают. Ну что, командированный, угостишь?
– Конечно. А что ты будешь?
– Беленькую возьми, рыбки там. Ну и сигарет уж тогда. – Он уставился на мой бумажник. – Благодарю. И рашиков подкинь червончик, всё ж таки я на тебя своё время трачу.
Мелкие деньги у меня всегда под рукой.
– На, держи.
Глаза у Кощея заблестели.
– Благодарствую. Ну что, погнали? А это я с собой прихвачу. – Он завернул закуску в газету.
Варварские трубы, казалось, грозно раскачиваются. Трубы, через которые ничего не выбрасывается. Только один вон заводик и чадит… на ладан. Но где же я дал промашку?
Кощей впереди, идёт не оглядываясь. И опять почему-то в гору. От пота взмок; тут летом и за сорок бывает, потечёт мой галлий… Боже, о чём я думаю.
Снова громовые раскаты, уже далёкие. И посветлело, тучки рассеиваются. Но всё покрывает бурый то ли дым, то ли туман с резким запахом.
Мы на высоком травянистом уступе. Я поднял взгляд: ржавая туча зацепилась за край лиловой трубы. Постой, но вот же ещё дым… Что за чёрт?
Получается, что настоящий завод – вот этот. А с толку сбил дым из первой трубы, зря я вправо забрал.
– Ну что, Кощей, далеко ещё?
– Нет, наверное.
– Что значит – наверное? Столько плетёмся, станция где?
– А уже и прибыли.