Цивилизационные проекты различаются по отношению к проблеме гомогенности/гетерогенности. Мы можем говорить об ориентации на гомогенные (однородные) и гетерогенные общества. Гомогенность не может быть абсолютной, она всегда какая-то – социальная (в идеальных коммунистических проектах), расовая (в национал-социалистических), религиозная (в теократических). По отношению к волюнтократии гомогенность означала бы сообщество только людей с пробужденной Волей. Но реальные общества всегда в той или иной степени гетерогенны.
В ответ на поставленный в практико-политической плоскости вопрос, гомогенизация общества или гетерогенизация, НС выбрал принцип исходной (антропологической) однородности, гомогенности, либерализм постепенно пришел к радикальной гетерогенности (отсюда и права меньшинств, и поощрение миграционных процессов), коммунизм пытался начать движение к принудительной социальной гомогенности при этнической и расовой гетерогенности (унификация).
Волюнтократическая гомогенность – формирование круга людей, принявших в качестве одной из главных задач земного существования пробуждение Воли и действия в обусловленном мире с этой позиции, действия, понимаемого как религиозный долг.
Волюнтократическая гетерогенность – солидарность со всеми проявлениями Сознания как такового. Признание ценности других форм Сознания и стремление расширить зону взаимодействия Сознания с внесознательными факторами. Тогда Сознание понимается как тот исходный пункт, с которого и начинается действие.
Переход к Технологиям до настоящего времени явственно демонстрирует технологическую унификацию различных цивилизационных типов. При этом до сих пор принцип внутренней гетерогенности сохраняется как некая очевидность.
Но и ориентации технологических цивилизаций могут не совпадать: различия можно усилить и технологически создать разные типы цивилизаций, не соприкасающихся между собой. Этому препятствует «горизонтализация» культуры и общая секуляризация – технологические различия, не имея под собой ценностной основы, легко устраняются по принципу отбора наиболее совершенных технических решений. Раньше противопоставление цивилизаций и сообществ друг другу происходило по какому-либо признаку – религиозному, идеологическому, культурному, расовому. Но Технологии подводят под этими различиями черту, выстраиваясь в такую последовательность, которая ведет к технологическим линиям, независимым от этих различий. Собственно, мультикультурность и уравнивание полов и сексуальных ориентаций является лишь символическим отражением этого процесса – техногенез становится автономным и не зависящим от человеческого материала. Представления о власти цифры и искусственного интеллекта – из этой же области. Различия (метафизические и ориентационные) между людьми становятся второстепенными, поскольку социальные структуры начинают упорядочиваться не по ценностному, а по технологическому вектору. Различия людей определялись ответом на вопрос «зачем?», который в технологическую эпоху вытесняется вопросом «как?».
Различия вносит волюнтаризация. Она вводит новое ценностное разделение, имеющее свои религиозные истоки, но отражающее их в своей специфической форме: различие людей с пробужденной Волей и людей, принципиально ориентирующихся на обусловленность различными факторами. Это различие, в свою очередь, будет подкрепляться и технологическими ориентациями. V-Технологии будут непонятны людям обусловленности: то, что создается с позиций необусловленной Воли, радикально отличается от того, что может создать обусловленный различными факторами интеллект.
Уже сейчас понятно, что можно сделать из позиции ниже жизни – превратить мир, в котором живет человек, в компьютерную метафору. И что можно сделать из позиции выше жизни – позиции Воли: усилить жизнь и увеличить ее разнообразие.
В мире, в котором смыслы порождаются Волей, нет иерархии высших-низших. Люди различаются по своим качествам, в том числе и по своим фундаментальным ориентациям. Для волюнтократии, понимающей себя как передовой отряд Сознания, все модификации Сознания обладают одинаковой ценностью. Волюнтократия, выходя из позиции Воли, погружаясь в обусловленный мир, действует так же, как и другие люди, входя в те же отношения, но сохраняя свою связь с миром Воли. Здесь нет эксплуатации и презрения. Но ложное самоумаление во имя интересов тех, для кого Свобода не является высшей ценностью, исчезает. Самоумаление означало бы целенаправленное снижение уровня бытия для тех, кто способен жить, руководствуясь пробужденной Волей. Волюнтократия никого не обслуживает и никого не эксплуатирует, но усиливает жизненный потенциал тех, кто предпочитает остаться в положении людей, полностью управляемых Культурой. Волюнтократия усиливает народ и государство, поскольку является их порождением и их частью, но не обслуживает их, а работает на свой проект. Волюнтократия, являясь авангардом Сознания, усиливает все формы Сознания, помогает им в их полноценной реализации, но не позволяет ослаблять себя и возвращать себя в условия обусловленности. Не следует забывать, что народ, породивший волюнтократическое сообщество и государство, в котором оно реализовано, является «матерью» волюнтократии и к этому рождающему началу должно быть соответствующее отношение.
Противопоставление волюнтократии тем, для кого Воля осталась лишь понятием, а не реальностью, – это трагическая дилемма, следствие Искажения, и эта дилемма несет в себе потенциальную опасность реванша Искажения.
10.7. Архетип Искажения. Врагом V-проекта, как и всех других культурно-политических проектов, является их искажение, которое должно быть понято как реализующийся в реальной жизни архетип.
Мир искажен, искажен и человек. Искажение влечет за собой двойственность всего: в каждом позитивном проекте заложены семена искаженной имитации, означающей нечто противоположное декларируемому. Любая культурная форма становится двойственной: форма есть ограничение смысла. Формы связываются с формами, и эта связь, делая их самодостаточными, с неизбежностью искажает первоначальный замысел.
Самое опасное искажение V-проекта – его имитация. Волюнтократия создает предпосылки для максимально возможного развития всех нижележащих страт, поскольку их активность не затрагивает интересов волюнтократии. Но вместе с тем волюнтократия – это власть, хотя и свободная от подчинения текущим страстям. Власть же притягательна для страстных натур, одержимых потребностью власти. А волюнтократия – это именно власть, пусть над одним из сегментов цивилизации, но самым важным. К тому же быть волюнтократом престижно: люди воли всегда ценились выше тех, у кого волевое начало ослаблено. Это порождает стандартное искажение: приток в проект людей активных, пассионарных, но имеющих совершенно иную природу, нежели люди Воли.
Это стремление попасть в высший слой накладывается на извлечение волюнтократией из общего тела народа людей своей породы, и смешения здесь возможны. В мифе о смешении нордической расы с окружающими племенами этот мотив хорошо прослеживается. Волюнтократия на первых порах должна ограждать себя от людей иных качеств, лишь постепенно окружая себя людьми творчества и долга и создавая доктрины, способные придать смысл их существованию, не противоречащий волюнтаристским установкам.
Антропологические различия – это очевидный и неустранимый факт, на котором основаны многочисленные концепции неравенства людей. Волюнтократия вводит свою шкалу неравенства – степень волюнтаризации сознания. Волюнтаризация проявляется в двух характеристиках – преодолении искажающих сознание обусловленностей и личной ответственности.
Но главная ловушка волюнтократии – гордыня, соблазн локального представить себя тотальным. Потенциал такого соблазна для волюнтократии особенно велик. В этот соблазн уже впадал Разум, пока ему не были продемонстрированы его ограничения: вся история, начиная с XVIII века по сегодняшний день, есть демонстрация и силы разума (технологии – от производственных до мыслительных), и его ограничений (невозможность управления организмическими процессами в культуре и социуме, регулярно выпадающие «дикие карты» и прилетающие «черные лебеди»).
Очевидно, существует еще множество потенциальных искажений, которые сейчас невозможно учесть. Выявление искажений и их преодоление – одна из необходимых технологий становления волюнтократии. Поэтому участие Церкви в становлении волюнтократии необходимо и неизбежно.
10.8. Преимущества России. Россия, безусловно, предрасположена к волюнтократии.
С одной стороны, историопластика: многообразие малосовместимых исторических форм и еще большее многообразие исторических проектов, требующее упорядочивающего начала. Волюнтократия отменяет господство закона и понятие судьбы. Россия, не любящая законы и время от времени меняющая направления своей судьбы, ближе всего стоит к пониманию возможностей волюнтократии.
В. ШУБАРТ:
«Русскому… присуще стремление к свободе не только от ига чуждых народов, но и к свободе от оков всего преходящего и бренного… Последнее слово русской культуры будет как раз новым словом о человеческой свободе. И чтобы его отыскать, его познать, она должна пройти через все адские муки деспотизма»[110 - В. Шубарт. Там же.].
С другой стороны – исчерпанность проектов при сохранении жизненной энергии и достаточной пассионарности. Этих двух обстоятельств достаточно для прыжка в Над. К этому нужно добавить интенсивное обсуждения темы Иного, За, трансгрессии в русских интеллектуальных кругах. Но главное – опыт непосредственного соприкосновения с Бездной. Те, кто выжил после такого соприкосновения, приобретают особый иммунитет.
М. ВОЛОШИН:
«В едином горне за единый раз
Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз,
А из тебя, сожженный Мной народ,
Я ныне новый выплавляю род!»
М. Волошин. Благословение, 1923
Парадоксальным образом союзником волюнтократического проекта становятся тенденции упадка и деградации – экономический застой, технологическое отставание, сокращение населения, отток за границу интеллектуальных кадров. Все это создает картину непреодолимых тенденций, но именно это побуждает к невозможному действию. Если нет (или почти нет) перспектив на существующем поле, нужно создать новое. Это и означает реальный прыжок в Над.
notes
Примечания
1
А. Зиновьев. Завершение русской контрреволюции. В сб. «Несостоявшийся проект». М., АСТ, 2009.
2
О. Михайлова. Мастерство минулого i мастерство майбутнього. http:// hvylya.net/analytics/society/ministerstvo-minulogo-i-ministerstvo-maybutnogo.html.
В оригинале это звучит так: «Сильне бажання здшснити проект вимагае залучення уах можливих i навЬь неможливих ресурав. Таким «неможливим» ресурсом може ставати i стае минуле. I так вторична пам’ять, як вiзiя минулого, потрапляе в залежшсть вщ вiзii майбутнього. Без ресурсу минулого й майбутне небагато важить; але суттевим е питання пщпорядкування».
3
Г. Почепцов. Коммуникативные технологии, описывая мир, активно создают его. http://hvylya.net/analytics/tech/georgiy-pocheptsov-kommunikativnyie-tehnologii-opisyivaya-mir-aktivno-sozdayut-ego.html.
4
В. Цымбурский. Метаистория и теория трагедии. В: «Конъюнктуры земли и времени». М., Изд-во «Европа», 2011.
5
А. Дугин. Четвертый путь. Введение в четвертую политическую теорию. М., Академический проект, 2015.
6
Pitirim A. Sorokin. Harvard University. Sociology of Yesterday, Today and Tomorrow // American Sociological Review, December 1965, Vol. 30. № 6. – Pp. 833–843. Русский перевод: Сорокин П. Социология вчера, сегодня и завтра // Социол. исслед. 1999, № 7, с. 115–124.
7
Дж. Ло. После метод: беспорядок и социальная наука. М., Изд-во Института Гайдара, 2015, с. 295. Исходный текст: Law J. After Method Mess in social science research. London N.Y.: Routledge, 2004, p. 144. Учитывая качество перевода, приводим фразу в оригинале: «…making anything present implies that other but related things are simultaneously being made absent, pushed from view, that presence is impossible without absence».
8
Там же, с. 313.
9
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., «Книга», 1991, с. 106.
10