Когда заговорили пушки

– Сиплый? «Ты как?» —тревожным шепотом произнес непострадавший боец.

Раненый провел рукой по комбинезону с ненавистью, но и с уважением глядя на тела погибших, вновь буквально ожгло болью. На руке липкое. По боку течет кровь. Пальцы нащупали вспоротые одежду и кевларовый жилет. Силен швед, умирая едва не достал. Похоже лезвие порвало кожу на боку и глубоко вспороло левую руку. Возможно, надломлены ребра.

– Ерунда, но этих, – раненый махнул рукой на тела, – придется убирать без меня. Задел с_уко.

– Куда же ты лезешь? – убедившись, что жизни напарника ничего не угрожает злобно прошипел первый, – Блин мало тебя майор имел, кто же лезет так близко?

– Да – махнул рукой раненый, – так получилось…

Отряд спецназа заворачивает за угол забора вокруг двухэтажного кирпичного дома. Капитан Лофтус настороженно вглядывается в тревожную тьму и изо всех сил вслушивается в звуки ночного города. Ничего и никого: тьма, заборы, луна в небе и тявканье перелаивающихся дворовых собак. Что-то не нравится, но что именно не понять. Только инстинкт бывалого диверсанта буквально взвывает от тревоги. Слишком гладко, слишком все без помех. Осторожно идут дальше. До первой цели: арсенала, осталось всего пара сотен шагов. Не верится, что московиты могут быть столь беспечны. Все изменилось в один страшный миг. Никогда не слышимый шведами ранее низкий и грозный рык, отдаленно напоминающий звук работающего паровика, разорвал в клочья ночную тишь. Вспыхнувшие на ветвях растущих вдоль высоких заборов деревьев огни, превратили ночь в день, ярко осветили крадущихся шведов. Растерянность длилась всего несколько мгновений, пока зрение приспособилось. На дорогу впереди и позади отряда, словно чертики из табакерки с рычанием моторов выкатились известные по докладам имевших несчастье с ними встретится боевые повозки мастерградцев. Перегородили дорогу, сверкают доброй сталью. Тонкие дула скорострельных фузей в особой башенке наверху качнулись, беря шведов на прицел. Лофтус почувствовал, как у него похолодели ноги, а спина покрылась холодным потом. Сердце на миг остановилось в груди. «Нас как дураков поймали в засаду! Но почему, как? Но все это потом. Сейчас необходимо вырваться из подстроенной коварными московитами ловушки. Ни вперед, ни назад нельзя, путь закрыт».

Лофтус вскинул руку со шпагой вверх и выкрикнул команду. Шведы птицами взлетают на заборы и тут же падают сбитые добрыми ударами дубинок появившихся над заборами бойцов. Шатаясь, диверсанты поднимаются с земли. Один сидит, раскачиваясь, обеими руками держит окровавленную голову. Двое остаются лежать без сознания. Переборщили хозяева с «приветствием» незваных гостей.

Коротко прогрохотала скорострельная фузея перекрывавшей путь боевой повозки. Землю перед отрядом перечеркнула пыльная очередь попаданий.

– Незваные гости, – послышался ниоткуда громовой голос по-шведски, – спецназ Мастерграда предлагает вам сдаться, иначе вы будете уничтожены. Бросаем оружие и садимся посередине улицы на корточки!

Солдаты, те, кто в сознании, сгрудились вокруг командира. Одна надежда на него. Он не раз вытаскивал их из смертельных ловушек. Шведы начала восемнадцатого века – это совсем не то толерантное нечто в штанах, неспособные защитить жен и детей от насильников, приверженцы «голубых» ценностей, какими их знали пришельцы из двадцать первого века. Жесткие как сталь, бесстрашные убийцы и верные сыны лютеранской веры, фанатично верящие в собственную «исключительность», они были достойными продолжателями традиций викингов. Шведы не дрогнули.

Капитан Лофтус затравлено оглянулся, ему хватило пары мгновений чтобы понять безнадежность положения. Место засады подобрали хорошо. Вокруг высокие заборы, за ними вновь спрятались русские бойцы, дальше мрачные громады каменных зданий, окна закрыты железными ставнями. Спастись невозможно. Слишком хорошо московиты подготовили ловушку… Но если нельзя спасти жизнь, то еще можно спасти честь!

Капитан вложил клинок в ножны и взял в руки пневмобаллонный карабин. Перекрестился. На лице решительность и обреченность.

Вновь послышался громкий голос:

– Сдавайтесь или будете уничтожены!

Повисла напряженная тишина только откуда-то издали ветер доносил испуганное тявканье собак. Рука капитана в длинной, почти до локтя черной перчатке махнула в направлении боевых повозок русских.

– Framаt!

Лица бойцов ожесточились. Погибать в цвете сил не хотелось, но долг перед королем и Швецией они помнили. Первым навстречу боевой машине Мастерграда молча бросился капитан, за ним остальные. Тихие щелчки выстрелов из пневмобаллонного карабина разорвали ночь в клочья. Пули бессильно рикошетировали от стальной туши боевой машины. Несколько секунд русские молчали. Затем дуло мастерградской БТР окутало алое как кровь пламя, загрохотало. Грудь капитана Лофтуса наискось перечеркнула ярко – алая цепочка попаданий. Мертвое тело отлетело назад. За ним избиваемые оружием грядущих веков рухнули на землю остальные шведы. Ни один не остановился, ни один не дрогнул. Вода в лужах под трупами потихоньку наливалась розовым…

Грохот пулемета прекратился, лишь легкий дымок все еще вился из дула. Люк на БТР откинулся назад. Вылезший на броню человек в форме танкиста ошалело огляделся. Вот это звери, силен швед… Ни один не сдался. Добыча мастерградцев лишь двое пленников, потерявших сознание от добрых ударов русских засадников.

***

Противостояние между православным большинством и католиками, тлевшее на подвластной полякам территории западной и центральной Украины, то и дело прорывалось наружу искрами восстаний, взаимных налетов и убийств. Католическая шляхта отказывалась признавать даже минимальные политические права православных подданных, но пока существовала внешняя угроза их терпели. По итогам русско-турецкой войны Россия захватила бывшее Дикое Поле, Оттоманская Порта была отброшена за Днестр, а ее вассал Крымское ханство заперто за узким перешейком Перекопа. Мусульманская угроза ослабла и услуги казачьей сабли стали не нужны. Этим немедленно воспользовалось гонористое польское панство. В июне 1699 года постановлением сейма Речи Посполитой казачью милицию расформировали. В августе 1701 года у наказного гетмана правобережного казачества Самуся попытались забрать ранее врученные ему военные клейноды (символы власти): булаву, бунчук, печать и пять пушек. Это стало последней искрой, воспламенившей бочку с порохом давнего противостояния. Поляков не остановило даже то, что терзаемая шведами Речь Посполитая погрязла в междуцарствии. Шляхта никак не могла выбрать нового повелителя взамен погибшего короля Августа.

Не стерпев новой обиды и понадеявшись на силу братского великорусского оружия, казачество и православная шляхта правобережной Украины взбунтовались. Словно бешенный степной пал огонь восстания побежал по хуторам и городкам Подолья. Пришло время говорить саблям и мушкетам. Территорией между Днепром и Збручем с Горынью, овладели страх и паника. Жарко заполыхали шляхетские маетки, гибли или бежали прочь польские паны и евреи. Восставшие взяли штурмом сильную польскую крепость Белая Церковь. Все попытки силой подавить казачье восстание оказались безуспешны.

Окрестности Немирова, небольшого городка под Винницей в Подолии. Серп месяца с усыпанного звездами летнего неба вместе с стоящим на берегу двухэтажным зданием отражается в тихих водах заросшего ряской пруда. Ночь дышит тишиной и миром. Казачий отряд, человек сорок конных, выехал на берег. Неумолчно квакали лягушки, ветер гнул, шумел росшим по берегам камышом. Впереди, на прекрасном аргамаке большой стоимости, ехал высокий худой казак с отвисшими полуседыми усами, но все еще крепкий телом. В ногах монотонно ходили стремена, стремительно строчили конские копыта, о крылья седла терлись занемевшие ноги. Новомодные пистолеты мастерградской работы задвинуты за широкий пояс, их щедро поставлял повстанцам новый гетман Левобережья Кочубей, сабля в ножнах у ноги. Недолгая дорога показалась ему бесконечно длинной. Наконец он поднял руку, конь остановился. За ним – остальные казаки. В сердце старого воина бушевала настоящая буря, которую давно должен был затушить пепел годов, но это только казалось. Наконец он отомстит!

Казаков еще не заметили. Сонно побрехивают собаки за тонувшем в густой вербе и высоком бурьяне, окружавшем двор частоколом, множество груженых возов стояли около дома. Не иначе как хозяин маетка собирался сбежать от разгорающегося костра казачьего восстания. Узкие, без слов говорящие об изрядной доли татарской крови глаза настороженно сузились. Похоже утром хотел удрать клятый лях. Он почувствовал лютую, огромную радость, такой прилив сил, что помимо воли его из горла вырвался повизгивающий, клокочущий хрип. Вовремя я…

– Здесь он пан полковник! – тихонько произнес ехавший позади худой как щепка казак с взглядом бесшабашным и лихим, – сам видел!

– Это хорошо, – произнес предводитель, не оборачиваясь и негромко добавил, – ну здравствуй бывший Михайло – побратим, а ныне поляк Михась. Вот и встретились.

Бешенная, злая улыбка исказила черты лица. Сердце старого казака забилось так сильно, словно было готово разорвать грудь. Видит бог, не от страха – он и тени страха не испытывал, – а от возбуждения.

Рука изо всех сил сжала поводья коня. Он повернулся и махнул рукой:

– Айда панове казаки!

Ночную тишину разорвал оглушительный свист, эхом пронесся над прудом пока не затих вдалеке. Испуганный крик сторожа утонул в предсмертном хрипе, но было поздно. Загремели фузеи доброй мастерградской работы, огненные вспышки разорвали мрак. Конский топот смешался с угрожающим лязгом вытаскиваемых из ножен клинков.

У ворот казаки соскочили с коней, под их дружным напором они со страшным грохотом обрушились на утоптанную до каменного состояния землю. Навстречу грянули выстрелы, но уже поздно, нападавшие проникли во двор. Заблестели клинки в свете полной луны, раздались новые крики и лязг стали. Впереди шли телохранители полковника, рубя каждого, до кого могли дотянуться. Шум битвы вскоре затих. Люди пана Михася храбро защищались, но через несколько минут все было закончено. Во дворе в лужах крови остались лежать несколько человек, оставшиеся скрылись в доме. Из узких окон показались дула ружей, град пуль ударил по казакам. Они дружно прижались к стенам, куда не могли выстрелить их противники.

– Руби двери! – приказал полковник.

Казаки выхватили заботливо припасенные топоры. Зажженные факелы осветили сделанную из толстых дубовых досок и сплошь покрытую огромными гвоздями, от которых зазубривались топоры, дверь. Запертая на железные засовы и похоже еще подпертая изнутри она была трудным противником. «Бам! Бам!» – далеко разносилось по окрестностям. Меняясь каждые несколько минут, казаки бешено рубили и понемногу дверь начала поддаваться.