Места силы Русской Равнины. Том 4. Места силы 91—111. Шаманские экскурсы. Часть 1

С горы Мусоргского открывается много холмов.

И все они так или иначе лысые

Как я сказал, жизнь Мусоргского, определяется взаимодействием в его душе ребенка и офицера. В зависимости от того, кто из них побеждал, судьба композитора делала повороты. И, конечно, эта борьба отражалась в его музыкальных сюжетах. Скажем, сюжет «Годунова» – это победа ребенка (царевича Дмитрия) над убившим его Борисом (Фрейд сказал бы «Отцом»). А сюжет «Хованщины», наоборот, победа гвардейцев Петра над детской вольницей стрельцов и раскольников. Так вот каждый раз, как в душе побеждал офицер, Мусоргский не мог писать музыку. Потому что регулярность бесплодна, музыку может писать лишь ребенок в душе композитора. Для победы ребенку нужен союзник.

О «союзниках», неких существах нечеловеческой природы, которые могут принимать человеческую форму, много интересного сообщает Дон Хуан (см. тексты Кастанеды). Скажем, настоящий шаман, умеющий видеть, а не только смотреть, легко отличит союзника от человека. Человек – яйцо, а союзник – нет. Он только принимает форму человека, какого видит каждый профан. Союзник, впрочем, может принять и любую форму, но это уже теория. А практика заключается в том, что союзник помогает магу войти в такое состояние, из которого можно вершить магический праксис. Дон Хуан называл своего союзника Дымком, потому что тот появлялся, когда шаман курил трубку со всякими травками. Но отрицал, что Дымок находится в трубке или курительной смеси. Курение – только условия для контакта с союзником.

У Мусоргского тоже был союзник. Назовем его пока Водка, хотя Римский-Корсаков предпочитал говорить, что Модест «наконьячился». Это не имеет ничего общего с профанным алкоголизмом. Здесь дело не в питие, а в том – кто и что за ним открывается. Алкоголь – только условие контакта с союзником, пропуск в мир духов.

Мусоргский. Слева направо – фото, портрет работы

Ильи Репина, скульптура в исполнении Виктора Думаняна

Когда Модест Петрович соединялся со своим жидким союзником, он белкой скакал по мысленну древу, шизым орлом улетал в облака, внимал демонским трелям Баяна. Нет, телом-то он оставался в трактире «Малый Ярославец» (любимое место силы композитора в Питере), но шаманской душой улетал в платоновские небеса и внимал звукам божественных сфер. Запоминал! Ведь не мог же он в грязном трактире среди забулдыг – во имя всех гильдий и биллей! – нанести божий глас на бумагу. Сочинял, когда возвращался домой, точнее – приходил в себя. Поэтому многое терялось. Но и то, что шаман успел записать, выворачивает ухо наизнанку. Ибо он сумел запечатлеть, как стонет подколодный Змей русского духа[4 - См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».], пробитый георгиевским копьецом[5 - См. Том Первый, главу «Восемнадцатое – Перынский холм».].

Но, даже слушая Мусоргского, обычно мы до конца не слышим этой боли. Ибо ее адаптировали к чинным концертным залам и оперным сценам. В оркестровке, мол, русский гений был слабоват, не знал, как добраться до сердца почтеннейшей публики. Офицеры от музыки его переписывали, прилюдно издевались над ним, особенно – вот мудак! – Цезарь Кюи. И все же у Мусоргского сквозь нормативную музыкальную лексику можно расслышать бодрящую матерщину расхристанных русских богов.

Для этого, правда, надо отвлечься от оперной русскости. Ибо все эти Годуновы, Хованские, стрельцы и юродивые – лишь маски, в которых являются боги на сцене. Их мнимо исторический облик лишь искажает смысл послания русских богов, звучащего в этой чудовищной музыке. А послание было простое и ясное: «Блоха? Ха-ха!»

Душить блоху, паразитирующую на мужике, боги начнут уже вскоре после смерти Мусоргского. Дон Хуан бы тут сказал: надо было заранее слышать грядущее, а не просто сидеть слушать музыку. Надо было услышать взвизги Змея-Юродивого, переходящие в буйство маньяков нуминоза[6 - См. Том Второй, главу «Шестидесятое – Шамордино».] под Кромами, понять, чем напугал Громовержца-Бориса плетущий нить судьбы Пимен: «Увидел божий свет, и внучка, и…» Что «и…»? У Пушкина: «и могилку». А у Мусоргского это слово растворяется в звуковом кошмаре, душащем царя. Ибо это именно царь вдруг прозрел и видит – неизбежное. То, что он видит, мы слышим.

Гора Мусоргского от Пошивкинского погоста.

Удобное место, сильное, лысое. И есть объект культа –

памятник Мусоргскому господствует над округой

Мусоргский умер со словами: «Все кончено. Ах, я несчастный!» На его надгробье в Питере даты: «Род. 16 марта 1939. сконч. 16 марта 1881». Это неправильно – настоящая дата рождения Мусоргского 21 марта. Ошибка пошла оттого, что композитор всем говорил, что родился 16-го. Аберрация памяти. Но почему? Да по тому же, почему изменился сюжет «Годунова». Нечто в душе композитора знало дату его смерти и подбрасывало ему на язык всякий раз, как он говорил о рождении. И что же это за нечто? А союзник, с которым Мусоргский мало-помалу отождествился. Настоящее имя этого существа, конечно, не Водка. И даже не Дионис, но – Пимен. В опере он убивает Бориса, а в жизни – Мусоргского. Либретто «Годунова» оказывается сценарием жизни его создателя, осознавшего смерть ребенка в своей душе. Мусоргский изначально печенками чуял, что Пимен убьет его, и отразил это в опере. Он также знал день своей смерти, но считал его днем рождения.

Незадолго до кончины Пимен привел своего подопечного в госпиталь. В эти оставшиеся до смерти дни Репинна скорую руку написал его портрет. Портрет Модеста, но в то же время – и его союзника, Пимена, проконьяченного духа Жисца. Портрет шамана. Сами судите, насколько похож этот портрет на фотографию композитора.

А что касается памятника на Жижицком озере, то – что ж, он вполне вписался в приозерный ландшафт. Местным ведьмам сам бог велел водить хороводы вокруг этого запятнанного спермой времени бронзового чудовища. И бесноваться под ним на зорьке под музыку Мусоргского.

Девяносто второе – Старая Рязань

Может, кто-то не знает: современный город Рязань назван так только в 1778 году, а до того назывался Переславлем. Точнее – Переславлем Рязанским. Основан он был в 1095 году выходцами из южной Руси, где есть город Переяславль (ныне Переяславль-Хмельницкий), стоящий на реке Трубеж, впадающей в Днепр. Переславль Рязанский тоже стоит на реке Трубеж, но – впадающей в Оку. Ясно, что эту речку, впадающую в Оку, пришельцы переименовали. Примечательно, что в России есть еще один Переславль, стоящий на реке Трубеж. Переславль Залесский на Трубеже, речке впадающей в Плещеево озеро[7 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят второе – Ярилина плешь».].

Успенский собор в рязанском кремле.

Не так уж давно этот город назывался иначе

От Рязани до старой Рязани километров 60 по реке

А собственно Рязань, город бывший когда-то столицей Рязанского княжества, располагался километрах в шестидесяти ниже по Оке от современной Рязани, напротив Спасска Рязанского, неподалеку от впадения в Оку реки Прони. Эта Рязань основана 1096 году. Теперь от нее осталась только маленькая деревенька Старая Рязань. И мощное городище с высокими валами над обрывистым берегом Оки. Место духоподъемное. Очень советую там побывать, постоять над обрывистым берегом, посмотреть на пространства, открывающиеся за Окой. Тут как-то был неистовый Виссарион Белинский и написал: «О, с каким восторгом, с какой гордостью, стоя на помянутой крутизне, я обозревал сии восхитительные виды. Эти места достойны, чтобы на них стоял столичный город».

Преображенская церковь на подоле в Старой Рязани

Видно, дух места пронял критика по самые гланды. А насчет столицы – о, как хорошо, что эта Рязань не столица. Место осталось чистым, нетронутым, свежим, почти заповедным. Тут надо благодарить хана Батыя. В 1237 году он пришел на Русскую равнину, чтобы завершить некоторые дела, оставшиеся недоконченными со времени экспедиции 1223 года. В частности расквитаться с теми, кто перед битвой на Калке соучаствовал в убийстве монгольских послов (таких вещей монголы не прощали). Рязанские князья не имели отношения к этому преступлению, но пришельцам надо было как-то финансировать экспедицию. Хан послал к рязанским некую жрицу и двух чинов с требованием дать лошадей и провизию. Можно было откупиться (10% доходов было стандартной ценой у монголов), но князь Юрий Ингваревич собрал подручных, и они соборным разумом постановили ничего не давать. Сказали: «Убьете нас, все будет ваше».

Типичный ответ самоубийц. Эти шакалы, как видно, решили, что у великого хана есть охота и время с ними в бирюльки играть… Нет! Под яростный клич «Ура!» степная конница опрокинула войско рязанцев, а взять город для монголов, использовавших двухтысячерукий отряд высококлассных китайских саперов, было рутинным мероприятием. На пятый день Рязань пала. Город сожжен, население отчасти перебито, отчасти продано на рынке.

Памятник погибшим при штурме Рязани

стоит на крутизне над Окой

Можно, конечно, говорить о жестокости Батыя. Но только рязанская элита в те времена была хуже всяких татар. Кто были эти князья? Оккупанты, колонизаторы, мразь, одуревшая от безнаказанности и уже полностью морально разложившаяся. Например, в 1218 году рязанские князья Глеб и Константин в борьбе за власть вырезали практически всю верхушку княжества во главе с великим князем Романом Игоревичем. Как написано в «Рассказе о преступлении рязанских князей», во время этой чистки убито «одних только князей было шестеро, а бояр и дворян множество, со своими дворянами и половцами». Зачинщик потом сошел с ума, но – был ли он в здравом уме, когда начинал это дело? И были ли в здравом уме рязанские князья, когда провоцировали хана, не думая о последствиях для мирного населения?

Вид с Рязанского городища. Видны Старая Рязань,

Преображенская церковь, а там дальше

паромная переправа через Оку

Может, и были, да только их не интересовали ни Рязанская земля, ни люди, которые на ней жили. Интересовал их конкретно участок Оки от Коломны (то есть от устья Москвы-реки) до Старой Рязани, где в Оку впадает Проня. Дело в том, что Проня своим истоком почти соприкасается с Иван-озером, которое было тогда истоком Дона[8 - См. Том Третий, главу «Семьдесят седьмое – Исток Дона».]. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть, что были здесь и другие переходы с Оки на Дон, но путь по Проне был самый удобный. А ключом его была Рязань, бойкий торговый перекресток (при раскопках там найдены даже римские мечи). И, конечно, в эти места всегда тянулись щупальца торговых держав. Со средины 9-го века именно здесь проходила граница Хазарского каганата[9 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят четвертое – Дивногорье».]. После того, как в 965 году киевский каган Святослав Игоревич покончил с Хазарией, на Оку пришел капитал с Днепра, поддержанный, ясно дело, военной силой.

На снимке из космоса видно, что Ока как минимум

два раза меняла русло. Похоже, что Проня когда-то

впадала в Оку прямо около Старой Рязани

То есть, по сути, Рязанское княжество было торговой кампанией, контролировавшей, участок Оки от Коломны до Рязани (и далее по притокам). А точнее – охранной структурой этой кампании, крышей, как теперь говорят. Можно даже предположить, что фирменным знаком этой структуры было сочетание «Трубеж – Переславль», но это неважно. В данном случае важно лишь то, что пришлые торгаши не имели никакого отношения к людям (славянам и угрофинам), жившим на этой исконно мордовской земле (само слово «рязань» происходит от «эрзя», самоназвания одного из двух племен, составляющих ныне мордовский этнос), не думали об их интересах и не собирались их защищать. Да и не смогли бы. Ибо никакая охранная структура никогда не может противостоять армии, сплоченной воинским духом.

Рязанское городище просто грандиозно. Дорога от паромной

переправы, вскарабкавшись на плато, пересекает мертвый

город и сквозь пролом в стене уходит на северо-восток

Ведь что такое охранная фирма? Всегда и везде – банда рэкетиров. Архетипика этого – в Библии, где рассказано, как будущий царь Давид рэкетировал некоего Навала («Безумца» в переводе на русский язык). Навал и не знал, а Давид со своей бандой, оказывается, охранял его стада. То есть – не грабил. И за это потребовал плату. Безумец отказался платить, и Давид отправился вразумлять тупого овцевода. И быть бы тому жестоко наказанным, если бы его умная жена Авигея не поспешила расплатиться с Давидом сполна. Но Навал все равно скоропостижно скончался, Авига же стала женою Давида (1 Цар.25.2—42). Поучительно! Но представьте себе того Давида против конной лавы, идущей в атаку. Рассказ о победе над Голиафом можете оставить для внутреннего пользования. А реально – сколько камней ни пуляй в сходящую лавину, она от этого – только крепчает. И сметает все на пути. Вот так и рязанская охранная структура не выдержала столкновения с реальностью конницы хана Батыя.

Батый был внуком Чингисхана, который завоевал чуть не полмира, используя не столько даже свою великолепную армию, сколько особенности географии континента. Опираясь на операционную линию степей, которая тянется от Тихого океана до Дуная, он создал как бы империю-шашлык, нанизав на ось степных коммуникаций естественные пространства обитания человека по рекам, текущим в меридиональных направлениях, на юг и на север. Идеальная политическая инженерия, использующая ландшафт, коня, шпоры и воинский дух. Впоследствии нечто подобное сделали англичане, используя море, парусник, порох и дух капитала. Обе империи существуют до сих пор – в виде России и США.

Слева реконструкция первой Рязанской крепости (примерно 1100 год). К приходу Батыя город сильно расширился и занимал уже все территорию, которая помещается на этом рисунке (а также пространства, которые не помещаются). Справа идол, найденный на месте Спасского собора, главного храма древней Рязани. Там было капище,

там и сейчас фонтанирует сила

Князь Николай Трубецкой назвал свой манифест евразийства без обиняков: «Наследие Чингисхана». Там сказано, что именно Россия унаследовала грандиозное сооружение, созданное монголом. Самое интересное в этой политической мифологии (не надо путать ее с убожеством идеологий современных евразийских партий) вовсе не то, что Россия заняла территорию, которую когда-то завоевал Чингисхан. Это – очевидно. Самое интересное то, что Россия наследовала дух, который позволил приобрести эту территорию. Вот как описывает его Трубецкой:

«Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных. Но, подходя к религии, в сущности, именно с такой, психологической точки зрения, Чингисхан не навязывал своим подчиненным какой-либо определенной, догматически и обрядово оформленной религии. Официальной религии в его царстве не было; среди его воинов, полководцев и администраторов были как шаманисты, так и буддисты, мусульмане и христиане (несториане). Государственно важно для Чингисхана было только то, чтобы каждый из его верноподданных, так или иначе, живо ощущал свою полную подчиненность неземному высшему существу, т.е. был религиозен, исповедовал какую-нибудь религию, все равно какую».

Южная оконечность Рязанского городища. Руина – не древняя В самом начале 20-го века была построена церковь в честь (и на месте) разрушенных соборов древней Рязани, Спасского и Борисоглебского. Видны остатки работы археологов. С точки зрения геомистики место весьма интересное, самое сильное место на плато Старой Рязани. По крайней мере, у меня здесь все время звенело в ушах и началась аритмия. Мой биолокатор пес Осман подтвердил мои впечатления: свалился на спину и не хотел уходить. И еще: тут у меня отказал фотоаппарат, так что я не смог снять характерный валун, лежащий на полугоре немного южнее этого места

Правда, будучи человеком православным (то есть парализованным верой в еврейского бога), князь тут же начинает рассказывать о том, что определяющую роль в усвоении наследия Чингисхана сыграло православие… Да очнитесь вы, князь, православие – только одна из религий империи веротерпимого монгола. Хорошо уже то, что оно не слишком мешало усвоению его наследия. Из вашего же манифеста, как божий день, следует, что империя Чингисхана могла возникнуть и существовать именно потому, что ее настоящему богу не нужны ни мечети, ни церкви, ни кумирни, ни пагоды. Ибо молятся ему и ощущают его всегда только в собственной душе. В отличие от бога Авраама, бог Чингисхана непосредственно дан – вне зависимости от языков и конфессий. Он окрыляет! Любого! А конфессии – только культурные формы, отвлекающие человека от бога. Эти формы нужны, но – отнюдь не для окрыления, а просто для таксономии: я вхожу в эту группу, а ты – в ту. При помощи такого социального структурирования человеком проще управлять. Вера тут – вроде формы одежды, но только – внутренней одежды, обмундирования души.

А это уже новая Рязань. Кремль, Спасский монастырь

Во времена Трубецкого считалось, что Чингисхан был веротерпим потому, что был шаманистом. Лев Гумилев доказывал, что объединителя Евразии надо скорей причислять к вере бон, которая, по Гумилеву, является восточным ответвлением митраизма[10 - См. Том Третий, главу «Семьдесят первое – Старо-Голутвин».]. Сам Чингисхан мог молиться Тенгри или Хормусте. Как бы то ни было, все это – только условности, не имеющие прямого отношения к богу, которому поклонялся Чингисхан, и которому поклонялись его соратники и потомки, относившие себя – кто к христианству, кто к мусульманству, кто к чему-то еще. Думаю, что в конечном счете все они были одержимы тем самым небесным богом, о котором один дикарь с Верхнего Нила концептуально сказал: «Будучи везде, он сейчас – здесь» (см. Дивногорье[11 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят четвертое – Дивногорье».]).