Ливень

У девочки на глаза навернулись слёзы. Она поняла, куда клонит мать.

– Ты хочешь его отдать обратно?

– Да. Чтобы он научился всему.

– Он и здесь научится.

– Это очень долго, Регина.

Девочка, надувшись, молчала и вот-вот готова была расплакаться.

– Там Пушку будет лучше учиться и веселее. Там же живут его мама и братишки с сестрёнками.

– А когда он научится сторожить, мы его заберём обратно?

– Ты же знаешь, как сильно нам нужен охранник. Когда ты уходишь в школу, а я на работу, за нашим домом никто не следит. А вдруг воры залезут?

– И что же нам делать? – совсем тихо спросила девочка.

– Дедушка нам привезёт другую, уже выученную собаку.

Регина громко зарыдала и убежала в свою спальню.

– Так нельзя поступать! – донеслось оттуда, а Таня схватилась за сердце, сама едва не плача от жалости к дочке, да и к Пушку тоже.

Привезённая дедушкой собачка была тоже маленькая и симпатичная, но, в отличие от Пушка, ещё и бойкая. Она довольно быстро в течение дня признала хозяев и, завидев их, высоко подпрыгивала и виляла хвостом. Она за милую душу уплетала колбасу и всё остальное, что ей давали, и играла с Региной. Регина бурно веселилась, а Таня по этому поводу тихо радовалась и думала, что на этот раз им повезло с собачкой. Но она ошибалась.

Как только все ушли со двора в дом, солнце село за горизонт, а на небе повисла луна, – округа огласилась собачьим воем.

«Это ещё что такое?» – подумала Таня и побежала во двор, но как только она вышла, вой прекратился, и собачка вновь радостно запрыгала и завиляла хвостом.

Поспать в эту ночь не удалось и во многие следующие ночи – тоже. Вой сменялся звонким лаем и обратно, а способа прекратить это не находилось. Что только Таня ни пыталась сделать. Она скормила маленькой собачке не один килограмм дорогой колбасы, кричала на неё и ласково уговаривала – всё было бесполезно. Съев колбасу, пёсик снова начинал свой концерт; едва Таня забиралась под одеяло и закрывала глаза, как звонкий лай или заунывный вой прогонял сон прочь. Просто в голове не укладывалось, как эта маленькая тварь может выть и лаять ночь напролёт, и не только ночь. Утром, когда Таня и Регина уходили из дома, концерт продолжался и не прекращался до тех пор, пока кто-нибудь из них не возвращался домой.

У всех соседей уже лопнуло терпение и они грубо ругались, грозили отравить безмозглую шавку, не дающую покоя ни днём, ни ночью, или написать сердитые жалобы во все мыслимые и немыслимые инстанции, после которых на Танечку обрушатся земные и неземные кары, и что самое ужасное – с такой ненавистью смотрели на несчастную женщину, словно это она собственной персоной выла и визжала сутками напролёт. Оставалось непонятным, как это только она не вспыхивает синим пламенем под злобным жаром соседских взглядов и не проваливается оттого же под землю, а уж в том, что она теперь, вместе с разнообразными дальними родственниками, старым котом Васей и всеми сколь-нибудь относящимися к ней существами, проклята до седьмого калена, не приходилось сомневаться ни на йоту.

– Но что же мне делать? – порой совершенно теряясь под злобными нападками, спрашивала она. – Ну, может, она привыкнет и перестанет выть?

– Скорее, луна свалится с неба к тебе в огород и прибьёт эту чёртову шавку, чем она сама поумнеет и заткнётся.

– Но я же не могу её выбросить или убить.

– Интересно, почему это ты не можешь?

– Потому что нельзя так поступать с живыми существами.

– Че-го-о? – матерная тирада, от которой у Тани уши в трубочку сворачиваются, а лицо делается пунцовым, – а с нами можно?

Сама Танечка почти не спала уже много ночей, зато на работе вырубалась прямо на ходу. Она уже почти не носилась по ночам во двор, пытаясь успокоить собаку, но и спать под такой аккомпанемент не могла. Она то плакала в подушку от бессилия, то ворочалась, ругая себя за то, что не может пойти и просто вышвырнуть собаку за ворота; и за то, что нет мужчины в доме, который взял бы ружьё и пристрелил эту сволочь; и ещё за то, что она такая невезучая. До того невезучая, что не может даже выбрать себе нормальную собаку, что только травмирует ребёнка своими действиями… и себя… Соседи – чёрт с ними, переживут как-нибудь.

А собачка не собиралась прекращать свою вокальную деятельность, и в какую-то из ночей Танечка, не выдержав, пошла во двор, открыла настежь калитку и отцепила собаку:

– Иди отсюда. Иди куда хочешь, никто тебя не держит.

Но не тут-то было. Уходить пёсик, как и замолкать, не собирался. Он шмыгнул под дрова, потом в другой укромный уголок, но в руки не давался и пределы двора не покидал. А то! Здесь и колбасу дают, и слушателей вокруг, фанатов, так сказать, как у звезды какой, и внимания море. Зачем же уходить отсюда? Наоборот. Надо расстараться ещё больше, раз выгоняют.

Устав от безуспешных попыток поймать и вышвырнуть безмозглую собаку, Таня вернулась домой с тайной надеждой на то, что, может быть, теперь отцепленный этот тупой пёс заткнётся наконец. Но думать так было наивно.

Пёсик устроился прямо под окном и завыл с переливами и повизгиванием. Соловей прямо. Монсеррат Кабалье. И Таня со стоном накрыла голову подушкой, а позже взяла телефон и, невзирая на поздний час, набрала номер.

– Дедушка, умоляю, забери у меня эту собаку. Она меня с ума сведёт.

Регина мужественно переносила разлуку со второй собакой. Она не плакала и ничего не говорила, лишь вздохнула и смирилась. В её маленькой и светлой головке строились простые и логически верные умозаключения. Лежащие на поверхности и напрашивающиеся, но порой невидимые взрослым людям из-за тысяч доводов и сомнений.

– Мама, – потом спросила она, – а почему она всё время выла? Ей было плохо у нас?

Таня, ищущая объяснения для дочери, ухватилась за эти слова, как за соломинку:

– Да, она, наверное, очень хотела домой.

– А дедушка повёз её туда, где она раньше жила?

– Да, туда.