Сухие бессмертники. Боевик

Поводив Тотьку, Полина снова нырнула в постель. Простыня успела остыть, по животу, по внутренней стороне сухощавых бедер проскочил озноб. Ни с того, ни с сего пришло желание прогулять денек. К черту этот институт. Все равно башка ни черта не варит. А там, глядишь, и вовсе отпадет нужда вставать по будильнику. Придется покидать тюремную койку по звонку. Если ублюдок все-таки подвернется под горячую руку. Повременил бы он пока с охотой на женщин… Вот опять грублю. Господи, не думала, что во мне столько грязных слов…

"А ведь этот с… субъект – тоже мужчина. – Спокойно подумала Полина. – Что в нем такого? Странно. Обыкновенный. Ничего примечательного. Отличается лишь тем, что мозгами его управляет Демон сладострастия, а нормальный мужик своим умом живет. Ничем, Казалось бы, думаю о мужчинах "вообще", а, выходит, думаю только о нем. Не Он растворился в толпе мужиков, а все они растворились в Нем. Вот это новость! Сильный пол я начинаю постигать не с лучшей стороны, не на лучших примерах. Подонка я знаю лучше всех других мужчин вместе взятых".

Каравайникова сознавала, что Мир мужского сообщества знала лишь с внешней, казальной стороны. И это ее вполне устраивало. До поры, до времени. Мир этот не отличается эстетической глубиной. Скорее он плоский, в культурном смысле примитивный, одноцветный, мир насилия.

Боже мой, не слишком ли часто я стала думать о мужиках. Зачем прибавлять своей жизни разочарования и скорби от лишнего знания.

Да, в неглубоких недрах мужского сообщества происходят вулканические процессы. Дурной силы – хоть отбавляй. Это могло бы гораздо раньше вызвать у меня прилив чисто интеллектуальной любознательности, если бы эти "мужские" процессы имели творческое направление. Никак нет, бурлят в том вулкане любовные страсти. Женщины и только женщины подогревают кровь меньшей половины человечества. Обладать как можно большим числом особ прекрасного пола – вот все чем озабочен мир мужчин, этих пожирателей красоты. Что в этом поучительного для неглупой женщины? Нет, кое-какие их повадки нам знакомы по рассказам обабившихся женщин-сослуживцев, но внутренний механизм мужских побуждений такой незатейливый, что просто не интересен.

Теперь Полина меньше опасалась вдумываться в смрадную половину быта мужиков. Жизнь заставляла получше узнать мужскую натуру. Она была просто безграмотна в обращении с мужиками более глубокими, чем служебные. Уже первый опыт преследования врага показал: без этих знаний добраться до Негодяя и прикончить его будет проблематично. Внутренние движущие силы мужчины потому кажутся примитивными, что она не удостоила достаточного внимания тайные пружинки этих живых механизмов. Но если почувствовать чем дышит мужик, понять ход его мыслей, логику поступков, тогда появится шанс вычислить зону охоты мерзавца, ах, ты, боже мой, врага, врага, в самое ближайшее время.

Боже ж ты мой! Что ж это будет!? Неужели поиски могут затянуться на недели, а может быть, и на месяцы? Выдержит ли сердце такую длительную гонку? Не окажется ли мера ненависти чрезмерной?

Во дворе зарычал первый мотор. Как ни странно, автомобилисты уезжали на работу раньше, чем остальной трудящийся люд, хотя были в транспортном смысле не обременены расписанием и передвигались быстрее общественного транспорта. Полина натянула одеяло на голову. Никто не заставит ее сегодня пойти на работу. Разве что после обеда.

Зашаркал метлой дворник, молодой парень. Он напрочь смел с ресниц остатки благословенной утренней дремоты. В позапрошлом году такой вот молодой парнишка повесился в дворницкой. Милиция обнаружила у него в чемодане под кроватью кипу исписанных пачек амбарных бланков. Исписаны листы были с обеих сторон мелким убористым почерком от корки до корки. Никто не подумал, что это были романы… И этот новичок тоже, поди, в тайне кропает нечто завиральное.

Полина выбралась из теплой постели, чтобы взглянуть, нет ли чего общего в облике юного дворника, с обликом прошлогоднего самоубийцы. Она почувствовала, что теперь будет внимательно наблюдать за дворником, не повторит ли он судьбу прежнего непризнанного гения из дворницкой.

"Ох, эти мущинки! – Зевнула Полина. – Себе покоя не дают и других страдать заставляют. Какие-то они все слишком резкие, бесцеремонные. Понятно, они тоже люди, тоже человеки, но… Сплошное увы и ах!

Забавно, но и старая, и новая литература Каравайниковой казались более живой, более красивой, чем личности мужчин-писателей и поэтов, писавших эту литературу. Это же честолюбцы, маньяки воображения. Недаром они прячут своих жен, даже домашнее интервью дают, ни словом не обмолвившись о своей спутнице жизни. Стыдятся за их серость? А может быть, это жены стесняются своих знаменитых, но неказистых мужей? Эти Интеллектуальные Титаны до смешного не похожи на Прекрасного Принца Женской Мечты, навсегда завладевшего каждым женским сердцем. Ведь и я переболела этой бабской дурью. К счастью, в легкой форме. А может быть, эти Титаны еще и в любовном смысле не ахти? Оставляет ли писательская мания достаточно сил для утоления любимой женщины?

Наши пииты только о бабах и умеют хорошо писать. Не слишком ли в их крови женских гормонов? Живость и живописность их писаниям придают исключительно их похотливые чувства к женщине, сдобренные льстивым сиропчиком комплиментов. О чем бы еще могли писать мужчины, если бы не вдохновляющее присутствие на грешной, грубой, грязной Земле Милых дам. Таких изящных, поэтических созданий, милых чаровниц, фей мужских грез о Прекрасном, о Подлинной Красоте.

У Полины зачесалась правая бровь. Густая, не выщипанная по моде, изящно изогнутая бровь. Она покосилась на зеркало, и зеркало с готовностью подтвердило: Ты Красивая! Ты очень красивая!

"А что бы осталось от мой красоты, если бы ее облапали мужики? – Каравайникова кокетливо изогнула бровь и подмигнула своему отражению. Нет, нет, увольте, господа! Мой священный долг оставаться непорочной Весталкой Красоты. Вечной Весталкой Красоты. А не замученной семейным бытом утолительницей презренной мужской похоти. И надо еще посмотреть, кто более важен для эстетики я, девственная Невеста Бога или "нормальная" женщина, порабощенная мужчиной и своими материнскими инстинктами. Много ли радости в этой пресловутой "нормальности", если женщина так выматывается за день, что теряет всякий интерес даже к сексу. Ну, чем отличается такая женщина от меня, не познавшей нормального оргазма? Ну, чем!?"

Нет, нет и нет! Если на то пошло, сами мужики не способны творить произведения в полном смысле совершенные. Без женского руководства они – слабаки. Женщины – это пища их таланта. Мы даем мужчинам эстетические ориентиры в их поэтическом бреду. Женщина – кладезь вдохновения мужчин. Куда бы их завела поэтическая мания, если бы не путеводный образ Прекрасной Дамы, мреющий сквозь туманы и хляби заумных метафор. О, Господи!

Так-то, господа! Куда вы денетесь? А как перестали после 17 года боготворить Прекрасных Дам, так и полез в изящную словесность физиологический натурализм, жестокость, прелюбодеяния и мозглявая абстрактность. Но на сексе далеко не продвинешься, на поклонении Прекрасной Даме замешаны все современные сюжеты. Этот образ слишком прекрасен, чтобы олицетворять "нормальную" женщину. Это символ. А символом не должны повелевать низменные страсти. Разве я не больше подхожу на роль Символа? Не больше "нормальной" женщины, задерганной прозой жизни? Да эти бабы больше думают о любовных утехах с мужиками, чем о Красоте. Это же очевидно.

И с этим зеркало было согласно. Сейчас оно особенно мягко передавало черты прекрасного лица хозяйки своей. Тонкий, почти "римский" нос так изящно окрыляли тончайшие, чудно прорисованные, чуть ли не прозрачные ноздри. Они так трогательно напоминали хрупкие крылышки голубой бабочки. Да, да! Бабочки, собравшейся изящно взлететь на высокий лоб, на чистый, как лепестки ромашки, лоб. Бабочка собиралась полюбоваться этим благородным лбом, любовно вылепленном Создателем на радость человеческого глаза. Создатель не мог не постараться, создавая себе земную Невесту.

Впрочем, и наши дамы хороши. Идут на поводу у мужчин. Потакают их разнузданности. Верят им, когда половую распущенность мужчины трактуют как веяние эпохи демократии, открытости и равенства. Нет, какие мы, женщины, все-таки, дурочки. К эмансипации рвемся. Осмеиваем ханжество, а получается, что проповедуем половую вседозволенность, от которой сами страдаем в первую очередь.

Вот и допрыгались. Послеперестроечные авторы не способны написать ни одного правдивого романа о чистой, возвышенной любви юноши и девушки. А о беднягах поэтах и говорить нечего. Вместо того чтобы создавать Вечные, нетленные стихотворения, поэты унижают свое дарование, рифмуя для торгашей, для их бесчестной рекламы предметы интимного женского туалета и прочую дребедень. Эти хлюсты-бумагомараки способны лишь копировать в своих слащавых опусах прелестные женские образы из классических романов романтической поры. Но как они ни румянят своих современных эмансипированных героинь, от них, все равно, разит распущенностью и плебейством.

Слово эмансипация было для Полины – почти ругательным. Оно свидетельствовало об утрате женщинами главного качества их очарования – самостоятельности, гордой независимости, без которой не сохранить и женственности. Теперь дамы завоевывают свое "женское счастье" так оголтело, с такой коварной, улыбчивой агрессивностью, словно выступают на корриде в качестве матадоров. Их не смущает кровь поверженных конкурентов. Для них жертвы любовного коварства – всего лишь быки, мясо. Фу, как это противно. Зачем оно нужно, такое грязное счастье.

" Я же вот не воюю за свое "женское счастье. Что дала мать-природа и на том спасибо". – Привела Полина зеркалу самый убедительный для нее довод.

– Я никому не изменяю, не отбиваю богатых мужей, не толкаю супругов на преступление ради того, чтобы осыпать себя брильянтами или, на худой конец, купить норковую шубу. Я не подсиживаю коллег, чтобы хоть на ступеньку продвинуться по службе, не продаю свое тело боссу за прибавку жалования… И счастлива, черт меня побери! Счастлива! И счастье мое чистое, как постель девственницы".

Это была очень удачная мысль для начала дня.

"И начнем мы его с двойной чашки кофею". – Фыркнула Полина.

Полина повернулась перед зеркалом одним боком, другим, и, весьма собой довольная, прощально помахала услужливому отражению ручкой.

"Как же много я потеряла, мало общаясь через зеркало со своим прекрасным двойником… Вот уж он врать мне не будет".

Она решила еще немного побаловать себя нежным бездельем и нырнула в постель.

Выпрыгнула из теплой постели, босиком прошлепала на кухню. В ручную мельницу насыпала кофейных зерен сорта Арабика, и стала глубоко вдыхать распространившийся по кухне волнующий аромат кафе.

"Впрочем, чему тут удивляться. – Философски рассуждала Каравайникова, пригубливая обжигающий божественный напиток. Прежде всего – я женщина. С большой, между прочим, буквы. Если бы я не верила в это, где бы я сейчас была после того, что надо мной учинили. На дне Москвы-реки или болталась бы в петле на березе где-нибудь в Измайловском парке.

Да что там говорить! Даже милашка Пушкин не сумел показать миру всей прелести, всего многообразия женских чувств. Он подражал моде на бледные эфемерные создания, с их страстью к обморокам. Бедняжки верили, что слабость здоровья в глазах грубых мужчин свидетельствует об особой тонкости чувств, об особой поэтичности образа Прекрасной Дамы. Увы, Пушкину были неведомы глубины женского скрытного ума. Блеск его – блеск отполированной модой поверхности. Но сколько магии в этом блеске. Посмотрела бы я на его героинь, если окунуть их в помойку нашего быта. А я вот, хоть и унижена, хоть и брошена на колени, но – жива и не просто надеюсь снова стать с колен на ноги, я надеюсь своими руками покарать плохого человека. А на это не каждый мужчина способен.

Нет, все-таки, какие мы женщины молодцы. Есть в нас, есть неподдающаяся описанию тайная сила. Мы, вроде, и не лидеры в этом мире, но мир вертится вокруг нас, вглядывается нам в глаза, вслушивается в наши речи, старается угодить. Наша сила – магического свойства. Женщина – движущая сила цивилизации. А если взять наш сермяжный быт? Именно классические литературные образы прекрасных дам остаются единственным украшением серой, жестокой, безнравственной действительности, где царят законы мужской логики и животные их страсти. Жаль, нет спроса на женский своеобразный ум. Ревнуют мужчины, ревнуют…

Вот Чехов Антон Павлович, вот это совсем другое. Чехов хоть и позволял себе говаривать в том смысле, что бабы – дуры, но это всего лишь, дань моде того времени.

А Фаддей Капитонович… Да, Фаддей Капитонович… Он хоть и слабовольный мужчина, но более открытый и понятный чем другие. Послушаешь его жалобы, поразмышляешь о его безответной любви к легкомысленной Клариске и начинаешь кое-что понимать. Начинаешь немного чувствовать, что эти мужчины не какие-то чужеродные существа, не совсем примитивные и грубые, похотливые монстры, но, кое в чем, пожалуй, даже потоньше, поосновательнее женщин.

Чудак этот ясновидец Фаддей. Имя и то чудное. Видит Кларку насквозь, но попался "как кур во щи". Ну что он такого нашел в Клариске? Ну, с чего тут беситься? Эта взбалмошная материалистка только и заботится о своих удобствах в жизни. Эксплуатирует своих несчастных любовников только так, а в постель ложится, как одолжение делает. Или платит натурой за услуги.

И, в тоже время, эта Кларисска ни дня прожить не может без мужика. Бред какой-то! Уж какие-такие особые ласки ей оказывают мужчины? Да после тюрьмы в ней нежности женской не осталось ни капли. Как не понимают этого ее хахали. Пустая, красивая сладкоежка, а на нее мужики бросаются как мухи на варенье. И не глупые мужики…

А бабы? А бабы завидуют Клариске. Называют "настоящей женщиной". "Настоящая" потому, что ей достаются красавцы. Нет, бабы, действительно ненормальные какие-то, иногда. Живут с мужьями, а мечтают о смазливых, избалованных женщинами красавцах. И, правда – мозги куриные…

Назавтра, после работы, усталая Полина еще раз наведалась на 16-ю Парковую улицу. На этот раз место преступления выглядело не зловещим, но жалким. Она уже смелее заглянула в "тот самый" подвал

Дверь по-прежнему была не заперта. За дверью, в трех шагах, была все такая же темнота. Полина съежилась, но тут же взяла себя в руки и стала произносить импровизированные заклинания. Молодец. Девушка! Вперед, умница моя! Не так уж темнота и опасна. У нее только цвет мрачный. А сама она безвредная. Я тоже могу здесь спрятаться, и тогда роли наши поменяются. Посмотрим, каково будет маньяку, когда он почувствует, что началась охота на него самого. Посмотрим, как он завибрирует.

Однако осторожность не помешает. Без спичек или фонарика соваться в эту тихую преисподнюю не стоило. Но Полина вошла в подвал и простояла пару минуток, держась рукой за гремучее сердце. И первый экзамен на храбрость был с грехом пополам выдержан.

На этот раз Каравайникова была более деловитой. Она обстоятельно покружила по прилегающим улицам и дворам, прикидывая, как мог придти сюда объект возмездия и как ретировался после совершения очередного преступления. Где мог негодяй устраивать засады, откуда выслеживать очередную жертву.

Условия для охоты на женщин в старых тесных кварталах были отличными. Ох уж эти зажатые кирпичными пятиэтажками захламленные дворики… А как зловеще выглядят вкривь и вкось натыканные облезлые панельные корпуса с бесчисленными углами, неожиданными поворотами и тупиками. А бесхозные незапертые подвалы с изолированным входом-выходом. Эта бестолковщина прямо-таки искушали на преступление, обещая безнаказанность.

Пространство для маневра негодяя было слишком велико, чтобы обольщаться скорым успехом. Оставалось надеяться лишь на счастливую случайность. Не может, ну не может, гад, хоть раз не вернуться в подвал. Воспоминания слишком остры, чтобы не потянуть маньяка на место своего преступления. Такова природа этих чудовищ. Это зомби своей гибельной страсти к насилию. Да маньяк просто запрограммирован возвращаться в исходную точку преступления, если основное его наслаждение в том, чтобы утолять похоть именно неестественным, преступным, именно силовым способом.

Обнаружены были Каравайниковой еще три подвала, пригодных для грязных дел. И эти филиалы Ада на земле, по небрежению жилищной конторы, вполне могли служить убежищем для развратных действий маньяка. Подвалы эти Полина взяла на особый учет и решила начинать последующие обходы именно с них.

На этот раз Каравайникова была уже совершенно уверена, что стала не случайной, но очередной жертвой маньяка. Чутье уверенно твердило, что и район этот был не случайным в выборе маньяка. Так хотелось верить, что именно где-то здесь его постоянные охотничьи угодья и, возможно, не первый год он тут промышляет.

Никаких объективных данных для такой уверенности у Полины не было. При серьезном анализе обстановки, можно было с не меньшим успехом доказать и обратное, полную ошибочность "сыскного чутья" очумевшей от горя женщины. Полина, естественно, не догадывалась, что ее спонтанная уверенность объяснялась полным отсутствием криминального и сыскного опыта. Именно поэтому каждое маломальское сомнение в своей правоте ею немедленно отметались. Она уже привыкла к району, где подверглась нападению маньяка, ей было удобно считать этот район охотничьими угодьями маньяка. Ей вполне хватало правдоподобия ее уверенности. Ей важнее было вдохновение, возбуждаемое уверенностью, чем истинность собственных убеждений насчет привычек маньяка. Очень хотелось верить, и уверенность, что она на правильном пути к Полине пришла. А вместе с нею и прилив сил пришел. Вперед, девушка!

В процессе рекогносцировки Каравайникова набрела на промтоварный магазинчик. Весьма кстати. Ведь она тоже была теперь охотником. Было положено начало экипировки для охоты на мерзавца. Полина купила маленький пластмассовый фонарик. Такой не выдает своего присутствия в рукаве преследователя.

Поужинав в компании с Тотькой и Тришкой, Полина посмотрела по телевизору в программе Вести последние новости. Чуть не через слово и ведущий, и персоны из репортажей повторяли: в наше трудное время, в наше нелегкое время… Какая чушь! Эти паникеры просто не умеют поставить перед собой реальную, вдохновляющую цель и мобилизоваться для ее достижения.

Взять хотя бы ее частный случай. Вот когда она обрела уверенность в своих силах, в своих способностях выследить и наказать маньяка – жизнь сразу заиграла всеми своими мажорными красками. Прошло, ну, скажем, почти прошло уныние, разброд и шатание в ее мозгах и сердце. И снова захотелось жить дальше, жить и бороться за свое право на достойное существование в ладу с собой, в гармонии с окружающим миром.

"Что-то хочет возразить, господин скептик? Ну, это мы проходили еще в школе. Что может сказать "мудрость", рожденная трусостью? Что, я вас спрашиваю? Господи, ну, что? Что я фантазерка? Увлеклась и переживаю всплеск эйфории? Нет, уважаемый зануда, я полностью контролирую себя. Согласна, еще возможны рецидивы отчаяния и трусости, но теперь я знаю, что им можно противопоставить. Стоит мне выйти на тропу войны, стоит лишь приблизиться к поганой двери, ведущей в ад унижения, – и конец колебаниям. Раз в жизни человек должен отбросить мещанскую иронию по поводу Высоких слов о Долге. Отбросить и послужить Высшей Ценности Нашей Цивилизации – Справедливости и пройти путь самоотречения, например, совершить Возмездие".