Сухие бессмертники. Боевик

– Я не пожалею ни сил, ни времени…

– Все, все, уважаемая, прощайте!! Ради всего святого, не впутывайте вы меня! Да, а кто вам дал мой телефон?

– Фадей Капитонович, 09 это справочная. – Заметила Полина не без иронии.

Господи, вот так всегда! Ну, что ж я за ехидна! Погибаю, а ехидство все при мне.

И опять Фаддей Капитонович побоялся показаться черствым. Сквозь испуг в его голосе проступило мучительное сочувствие.

– Хватит, уважаемая, надсмехаться. Не хочу вас знать! Я экстрасенс, а не поп! Кладу трубку…

– Я Полина Каравайникова, подруга Клары Закревской.

В трубке что-то булькнуло.

– Господи! Полиночка! – Вскрикнул экстрасенс. – Виноват, – не узнал! Так можно свихнуться… Кого же вы грохнули, несчастная вы моя?

"Ну, что за мужики пошли. Хуже бабы". – Поежилась Полина Каравайникова.

– Увы, еще не грохнула. – Саркастически ухмыльнулась Полина.

– Ангел мой, так вы, в самом деле, еще никого не убили!? Слава тебе, Господи! Да что, собственно, случилось-то, душечка?

– Сегодня, наконец, вот, решила пойти и расправиться с ублюдком, но не чувствую, что от этого мне будет легче.

– Наоборот, будет еще противнее. Кровь можно смыть с рук, но не с души… Умничка, что позвонила. Лапочка моя, не надо на себя наговаривать. Какой из тебя убийца. Ты же – сама кротость. Я-то знаю.

– Я тоже ошибалась на свой счет.

– Полиночка! Перестань меня разыгрывать. Захотелось пощекотать нервы? В конце концов, если душа горит, дай своему обидчику по морде и дело с концом.

Полина рассмеялась горьким смехом

– Вам легко увещевать, Фаддей Капитонович. Вы не знаете подробностей.

– И не хочу знать, моя хорошая. Пройдет минута слабости, ты пожалеешь о своей откровенности и возненавидишь меня за то, что доверила мне свою тайну… Давай лучше останемся друзьями. Сейчас мы что-нибудь придумаем… Э-э-э. Так сказать, все разложим по полочкам… Возможно, выяснится, что убивать-то вашего недруга и не надо. Себе дороже выйдет.

Каравайникова поймала себя на том, что речи экстрасенса целительным бальзамом проливаются на смятенную душу. Полина начинала опасаться, что рациональные доводы увещевателя обезоружат ее. Экстрасенс размягчит ее ожесточившееся сердце, и тогда пропадет решимость совершить возмездие. Она не хотела расстаться со своей решимостью. Она выстрадала свою жестокую решимость. Теперь она нужна была ей как воздух. Возмездие одно теперь ставило реальную цель, одно наполняло жизнь смыслом.

– Вы забываете, что у каждого человека есть долг перед Справедливостью! – Сердито выпалила Полина.

– Милая! Вы умная, славная женщина! Существо милосердное! И потом, хватит этих расхожих баек про Справедливость. А то вы не понимаете, что ваша Справедливость – это махровый самосуд. Это американские ковбои придумали Справедливость Расправы. Им нужен повод, чтобы показать себя крутыми парнями.

Это был удар, как говорится, ниже пояса.

– Я не смотрю вестерны. – Напомнила озадаченная Полина.

– А я их изучаю как патологическое явление нашей цивилизации. Цезари предавались оргиям распутства, а эти мордовороты предаются более изощренным оргиям, оргиям произвола под видом борьбы за Справедливость.

Каравайникова потеряла выдержку. Ей захотелось накричать, обозвать болтуна. Получалось, что экстрасенс намеренно упрекал ее в жестокости, хотя она хотела только Справедливости.

"Конкретное человеческое несчастье экстрасенс использовал, чтобы продемонстрировать гуманизм своих моральных убеждений. – Кричал возмущенный рассудок Полины. – Опять этот призрак, опять этот бесхребетный гуманизм, заболтанный краснобаями-теоретиками жизни! Они витают в прекраснодушных грезах, их Справедливость милосердная, но теоретическая, и это прекрасно, когда ты не являешься потерпевшей стороной! Это позволяет бесконечно обольщать себя надеждами на лучшее будущее, на смягчение человеческой натуры. Я сама витала, пока меня не опустили на грешную землю. Жестко опустили. Не по своей воле я потеряла прекраснодушие, меня насильно превратили в практика жизни и Справедливость моя стала практической Справедливостью. Справедливость взывает к моему сердцу здесь, на земле, загаженной негодяями".

– Вот уже почти месяц брожу по городу как… грязная мразь. Я стала бояться людей. Я больше не чувствую себя порядочной женщиной! Каждый может схватить за руку, затащить куда-то… Это невыносимо! Если я не найду этого мужчину, я сойду с ума. Я должна его выследить! Не могу и не хочу терпеть унижение всю оставшуюся жизнь. Но самое тяжелое, нет во мне прежнего равновесия. Меня раздирает борьба души и сердца. Душа плачет, умоляет смириться, а сердце требует действовать, действовать, действовать…

– Я вас понимаю. Душа живое существо, в нас она как плод в чреве беременной женщины. Мы навечно беременны душой.

– Душа во мне как нечто постороннее. Она только осуждает, осуждает… Не знаю кого слушать… Вы помните Тиля Уленшпигеля? "Пепел Клааса стучит в мое сердце"?

– Это же средневековье, дикари! Предрассветные Сумерки Цивилизации. Возмутительно, понимаешь ли! Это же надо! Кровь проливается ради торжества Справедливости кулачного права. Вы хотите вернуться в джунгли, к приматам!? Хватит шуток! Хватит крови!

С каждым словом экстрасенс взвинчивал голос. В нем прорезался мальчишеский дискант. Его удивляло, как это умная женщина не может понять таких простых истин. Ему было невдомек, что отчаявшаяся женщина своенравно не желала понимать этих прописных истин, что несчастная и жила только благодаря подпитки энергией ненависти.

– Я не шучу, уважаемый доброхот! – Заорала Каравайникова – Начните вашу проповедь с подонка!

Экстрасенс понял, что увлекся. Он помолчал немного, и голос его снова стал вкрадчиво проникновенным.

– Лапочка вы моя! С ее суровым требованием – пускать кровь негодяев, ваша метафизическая Справедливость жестока до крайности. Ваша Справедливость насилия не порождает мира. Это жалкий способ оправдать мордобой на экране. Не переносите самосуд прерий с экрана в реальность.

– Не забудьте сказать, что моя Справедливость порождает ответную волну жестокости. И простите мой истерический крик.

– Не огорчайтесь, я сам виноват. Я хочу сказать, – вы, Полиночка, не победите, если не будете сражаться с негодяем на равных, не будете использовать его подлые приемы и методы борьбы. Вам придется слишком многое перешагнуть в душе, чтобы стать на одну доску со своем обидчиком. Вы не сможете бороться, находясь с негодяем по разные стороны баррикады. Вам придется бороться на одной стороне, на его стороне, бороться без благородных правил дуэли, применять самое гнусное оружие – коварство и притворство.

– Я не боюсь. Мое дело правое. – Перебила Каравайникова досадующего собеседника.

– Вранье, моя дорогая. Вы боитесь и будете бояться своей Справедливости до самой смерти. Справедливость вам не помощница, она использует вас и бросит в самую трудную минуту. В минуту раскаяния.

– Ну и пусть! – Отчаянно храбрилась Каравайникова.

– Глупо! Глупо! После убийства человек не может оставаться человеком. Это выше человеческих сил. Нельзя стать убийцей на время, на время мести, а потом вернуть себе самоуважение, снова стать нормальным человеком. Кровопролитие заразительно. Убийство – болезнь. Вы никогда не выздоровеете.

Фаддей Капитонович был до отвращения прав. Правота его была такой очевидной, что только кретин мог оспаривать ее. Это обижало. Полина молчала. Молчал и экстрасенс, видимо, наслаждаясь разрушительным процессом его увещаний, ломающих волю женщины.

– Ладно. – Устало проговорила Полина. – Вы правы. Я сдаюсь. Выбора у меня нет. Своим вегетарианским чистоплюйством вы толкаете меня на самоубийство… Это более гуманный способ решить мои затруднения. Не так ли? – Невнятно пробормотала Полина свой последний козырь.

Фаддей Капитонович пропустил мимо ушей бормотание Полины. Мало ли что скажет кровожадная идиотка, чтобы оправдать свою свирепую страсть к насилию. Пожалуй, он считал, что лучше бы его знакомая идиотка совершила самоубийство, вместо того, чтобы унижать свое человеческое достоинство, пресекая чужую жизнь. Неважно в какой по качеству оболочке эта ничтожная жизнь теплится.

Каравайникова закусила губу. Убийство действительно изменит всю ее жизнь. Но иного способа утешить разбитое сердце – не было. Да что там темнить! Бедное сердце жаждало крови негодяя. Меньшим утешиться оно уже не могло. Так велико было причиненное негодяем горе, так велико было отчаяние.

" И я убью его". – Спокойно подумала Полина.

Пора заканчивать пустые препирательства с идеалистом.

Все, на что рассчитывала Полина, она получила. Она ожидала возражений, она желала возражений, она их получила. Уверенность в своей правоте, кажется, только окрепла. Хорошо бы Фаддей переломил ее упрямство, но он слабак. Расхожие возражения бедняги экстрасенса лишь закалили ее мяконькую решимость. Теперь она обладала стальной уверенностью: появился шанс взять себя в руки, покончить с колебаниями, самоубийства она не допустит. Придется смириться и послужить Справедливости в последний раз.

Полина собиралась проститься с тюфяком-моралистом, умиравшим от жалости к человечеству на другом конце провода, но трубка ожила.

– Душечка, если хотите, я приеду. Побуду с вами, а то не дай бог натворите вы беды. Где вы живете?