Тротиловый эквивалент возмездия-1. Предназначен в палачи. Боевик

Так что же это получается? Значит, все-таки Серафима любила!? Да не понял красавчик Коробейников изощренной женской любви?

Александр вошел в мастерскую как побитый пес. Преступление его было непростительно, но он все же вошел.

На Серафиме был обляпанный зеленой глиной белый халат. Как обычно, ничего кроме халата не ней не было. В студии было невыносимо жарко. По багровому лицу мастера струился пот. Косметика оплыла и хорошо было видно, что Серафима недавно учинила себе пластическую операцию. Моложе она, пожалуй, не стала, но горделивый всегда четкий профиль стал еще симпатичнее… И мягче… Так она и форму носа изменила…

Серафима была поддата, сонная и не в духе. На подиуме, застланном шикарным малиновым бархатом в развязной позе две обнаженные фигурки спали или делали вид что спали… Упитанный мальчишка лет четырнадцати и пухлявая девчонка моложе его, но хорошо развитая в груди и в бедрах. Около стены стояли две пары марлевых ангельских крылышек. И две застеленные раскладушки. Тоже понятно. Серафимой овладевала религиозная дурь…

– Поставь на плиту кофейник. Я пока занята. Эти маленькие свиньи тискаются по наглому и не хотят заснуть. Специально назначила ночной сеанс, уже три часа ночи. А они не спят. Эта мартышка украдкой дрочит парня. Шишка вскакивает и композиция нарушается. Да я и сама начинаю возбуждаться… Сволочи! Как не поймут, что мне заказано надгробье, а не эротическая композиция для борделя.

За спиной Серафимы хихикнули. Открылся карий глазок и девчонка показала Александру развратно красный язык. Вот чертовка!

– Ладно, ладно пялиться… Воще-то мы спим втроем… Уступить что ль тебе девчонку на ночь? Или будешь четвертым?… Вот не знаю как все поместимся на диване… Хотя можно стулья приставить…

– Сима, не мудри. – Веско обронил Александр свою рассудительную мужественно короткую фразу. – Трахаться я буду только с тобой. Соплячку оставь себе на завтра.

– У, ты какой противный! Ладно, вари кофе, я еще полчасика поработаю с этой шпаной и разгоню их по раскладушкам.

Александр не сомневался, что мозги у Серафимы уже заклинило и работать она не сможет. Он поспешил к холодильнику, нашел кусок сала. Он резал эту хохлацкую благодать толстыми кусками и глотал, глотал почти не прожевывая. Серафима едва ли даст ему поесть перед "тем как". Все их встречи начинались с траханья. Едва ли Серафима изменит своей привычки сегодня.

Так оно и случилось. Уже через пятнадцать минут Серафима погасила в студии свет, плотно прикрыла двери и стала сбрасывать прилипший к телу халат. Не похоже было что эта кобылица вспомнит, как ей необходимо перед еб..й принять душ.

Холодея от одной мысли, что после Светки он может не удовлетворить эту тигрицу, Александр выставлял на стол шампанское, бутылку шотландского джина, нарезку семги, трепанги, шоколад, тресковую печень…

На Серафиме были одни прозрачные плавки. С живота срезано сало, бедра подправлены скальпелем… Ножки стали загляденье. А груди, груди! Объем из как минимум удвоился… Ну, дает, блин, Симка!

Но Серафима не потащила озабоченного сержанта в койку. Она сбросила со стола карандашные наброски, села в резное кожаное кресло, твердо поставила на стол локти и сложила буйну голову себе в ладони. Сквозь вымазанные глиной пальцы проскользнула маленькое-маленькое зернышко слезинки. Александр чуть ли не на цыпочках приблизился к ваятельнице и осторожно провел рукой по затылку.

– Киска моя…

– Да пошел ты…

Серафима оттолкнула жалеющую руку сержанта и побрела в ванную. Через двадцать минут, преображенная, потрясающе молодая и благоухающая духами, она проплыла, покачивая бедрами, в свое кресло, закинула нога на ногу, Закрыла атласную коленку полой махрового халата и щелкнула пальцами. Александр кинулся к инкрустированному бронзой настенному шкафчику, достал пачку сигарет Пьер Карден и передразнивая фатовской жест Старухи щелкнул зажигалкой у нее перед носом.

– Не забыл, негодяй! Хорошо я тебя вышколила. Хотела бы я знать, кому-то ты такой накачанный теперь достанешься.

– А что еще делать в казарме? Тренируюсь в спортзале до третьего пота. Бокс, Самбо, всего помаленьку…

Серафима сделала глубокую затяжку, выпустила дым в виновато улыбающееся лицо сержанта и настроение ее опять начало портиться.

Коробейников поспешно выстрелил шампанским, наполнил старинные темно-зеленые кубки. Один поднес грозной ваятельнице. Серафима отпила глоток, поморщилась и отставила кубок от себя подальше.

– Не в радость мне что-то твой визит. Дурная примета возращение к старому. – Недовольно фыркнула Серафима, вытягивая из пачки Данхила сигарету.

" В конце – то концов! Будет тут она мне еще выламываться!" – вспыхнул от обиды Коробейников.

Он тоже закурил из пачки Серафимы. Она проводила его руку ехидной усмешкой.

"Да есть, есть у меня свои сигареты". – Едва не сорвался Александр на крик.

– Зарезал кого, да ограбил? – Еще более ядовито поинтересовалась садистка.

Оставалось врезать наглой бабе в торец, прямо в исправленный хирургом нос и хлопнуть дверью. И куда он пойдет по ночной Москве? Александр сделал глубокий вздох. Пора признаться, что ему негде ночевать. Но хозяйка мастерской его упредила.

– Лады, парниша. Не нравишься ты мне сегодня. Давай мотай-ка ты отседа. – Произнесла стерва задушевным голосом…

За дверями в мастерской рукоплескали в четыре руки маленькие паршивцы.

– Я не прощаюсь, – пробормотал пришибленный хамским отлупом Сашок.

– Это твои проблемы, – Сказала задумчиво художница, раздувая ноздри.

Не сыто блестящими глазами пантера прожгла камуфляжную куртку Коробейникова на спине. Садистка ждала последнего слова провинившегося любовника. Ждала поступка возмущенного мужчины, от которого у женщины злоба сменяется нежностью. Но гордый Коробейников не обернулся, чтобы оставить последнее слово за собой.

Александр вышел вон из мастерской под игривые июльские звезды воспаленного от бессонницы неба Москвы и снова почувствовал как все-таки хороша Свобода, когда сердце не боится одиночества.

Судьба словно решила добить сержанта, сумевшего в Армии отвоевать себе немного привилегий. Через отца, еще до ссоры с ним, Коробейников помог отделенному старшине Кротову пристроить в Кремлевский полк своего сына. Выпускника общевойскового училища. В результате лычки одна за другой как по волшебству сами попрыгали Коробейникову на погоны. Ему даже светили курсы подготовки младших лейтенантов… А тут хрясь!

Едва Коробейников, не отгуляв и половины драгоценного отпуска, заявился в казарму, по двусмысленной ухмылке салаги дневального он сразу понял что фортуна снова лягнула его копытом в зад. Постель его переместилась на второй ярус двухэтажной койки. С привилегированного места у окна в самый затхлый угол, где ночью от ядреного солдатского "бзда" хоть противогаз натягивай. Да там еще и потолок протекал, если дождик посильнее…

Александр схватил салагу за грудки!

– Я сержант! Кто приказал переселить меня в угол? Кто кинул мои шмутки на второй этаж шконки?

– Рядовой Коробейников! – Гаркнул прапорщик Стебельков, врываясь в казарму с бутылкой в руке, с фуражкой набекрень.

– Отставить! Почему не доложились о досрочном прибытии из отпуска по усей по хворме!? В чем дело?

Морда прапорщика Стебелькова сияла от радости.

– Да вот переселили, товарищ прапорщик! – Сверкнул очами уязвленный Коробейников.

– Не журысь хлопец! Был сержантом, стал рядовым! Потом опять станешь сержантом! Это дело поправимое! Айда до биндюжки Ахримчука. Отметим прибытие.

Но вот бутылка со спиртом опустела. Запер старшина Ахримчук свою вещевую каптерку. Посмотрел он на злющие глаза разжалованного сержанта налитые кровью от гнева, покачал головой, отдал ключ от биндюжки прапору.

– Любит Сашок поколобродить. Пусть в биндюжке ночует. Вроде как в самоволку подался.

Стебельков больно хлопнул Коробейникова по спине ладонью.

– Все нормалек, Саша! Теперь новая жизнь у тебя начнется.

Коробейников размахнулся хорошо, но промазал. Вместо хари прапорщика врезался кулаком в деревянную переборку каптерки. Висевшие на соплях настенные часы отыграли на консервную банку с остатками шпротов и фраерские отутюженные брюки залило подсолнечным маслом.

– Мудак! – Засмеялся прапорщик, заклинив руки драчуна в надежных объятьях. – Это же хорошо, что разжаловали! – Зашептал он Коробейникову на ухо. – В наряд будешь ходить. Бабки станут капать!

– За что меня опустили? – Грозно прорычал пьяный в сиську Коробейников.

– Воще-то бутылку должен ставить ты, хлопец. Зарыли наше дело окончательно. Мы отмазали тебя вчистую. Светили тебе десять черпаков строгача. Радуйся, хлопец, что отделался разжалованием. Надо же было и прокурору кусок кинуть. Должен же он принять меры.