А где взять воды, не сказал, ушел, хмуря русые брови и кругля синие маленькие глазки. Вася обошел вокруг вагончика, но воды не обнаружил. Тогда он набил снегом пустую жестяную банку из-под помидоров, валявшуюся под столом, взялся щепать полено, долго не мог развести огонь, а Валя все валялась на койке, закутавшись в рваное ватное одеяло, и не желала выползать на холод.
– Ты че, не умеешь? – хриплым со сна голосом спросила она. – У меня бабка за пять секунд печь затопляла. И я могла. Потом разучилася.
Вася посмотрел на нее и ничего не ответил. И снова зажигал спички. Наконец огонек занялся.
– Я, – сказал Вася, распрямляясь, – знаешь сколько кострлов на своем веку зажег?
– Сколько? – поинтересовалась Валя, следя за ним из своего кокона.
– Столько, сколько положено индейцу.
Валя почтительно замолчала.
Вася поставил банку со снегом на печку.
– Дерьмо, зараза, проклятье, – заругался он. – Разве за полчаса тут управишься? Мы что, в армии? Или на заводе?
– А ты служил?
– Нет.
– А на заводе?
– Нет. Нет. Нет. Я с детства люблю одно.
– Что?
– Чего нет.
– А чего нет? Чего? Ну чего?
Вася усмехнулся.
– Скажи – и тебе захочется.
– Фуджик, пожалуйста, ну скажи.
– Волю вольную. Врубаешься? Как твои сорок калек… Хотя небось богомольцы. А это уже рабство. Где ты научилась этим песенкам всяким?
– А? А?.. Ммм… Ммм… – Валя зевнула. – В туалете.
– Хыхыхыхыхы, – Вася смеялся. – В консерваторском, наверное? У Сани Муссолини мамка уборщицей в консерватории работает, так он приобщался к классике… пока грибов не обожрался и не попробовал какой-то пруд перейти, как ваш боженька. Затонул.
– Не-а. На Соборной горе. Там был врытый в землю туалет, теплый, просторный, хороший, с коридорчиками, мы в них спали, и нас не выгоняли святые отцы. Генерал говорил, что это прям бункер. И водичка – пожалуйста, мойся скоко хошь. И розетка. Мюсляй включал кипятильник, чай варили, вьетнамскую эту лапшу заваривали. Вку-у-усно.
– Хыхыхыхых-хы, – смеялся Вася. – Ляпота. Русь святая. Оказывается, вон где она. А Никкор что-то, мол, куда мы едем, на поиски ее. А она уже здесь. Хыхыхыхых-хы. Хыхыхых-хых. И все хорошо. Попы на лимузинах, патриарх на вертолетах-самолетах-поездах с часами, за которые можно пенсионеру десять лет жить. Или какому-нибудь поэту-художнику, они народ не требовательный. Или…
– Мне! – воскликнула Валя.
– И тебе, – сказал Вася, вставая и уходя.
Вернулся он с большим комом снега, опустил его в банку.
– Наверное, это он и постарался? – весело спросил Вася.
– Чего?
– Ну, святую такую Русь учредить для вас на той горе? Он же тут у вас много лет служил, делишки свои обделывал с продажей сигарет, водки. И с тех денег да хоромы-туалет отгрохал? Хыххыхыххыхых.
– Кто?
– Да патриарх ваш!
– А ваш?
– Что?.. Наш? Мой патриарх – Бакунин. На все времена. Форевер. А если копнуть глубже, то Чжуанцзы.
Валя выпростала из своего кокона руку и перекрестилась.
– Ты как гусеница, кстати, в этом одеяле. Может, превратишься и в бабочку. У китайского патриарха есть про это. Мол, однажды он уснул и приснился себе бабочкой, а когда проснулся, не мог врубиться, то ли он в самом деле Чжуанцзы, которому лишь приснилась бабочка, то ли он все еще бабочка, которой снится Чжуанцзы.
Валя перестала креститься и шептать молитву и удивленно уставилась на Васю.
– О-о-о, – протянула она.
– Ага, – отозвался Вася.
Валя понемногу выползала из одеяла. Железная печка быстро согревала настывший за ночь воздух в вагончике. И наконец, она скинула одеяло и, проведя рукой по лицу, потянулась. Вася, глядя на нее, хмыкнул.
– Как по-писаному… Ну и кто там у вас пел-то?
– Мартыновна, – ответила Валя. – Она этих песен знала уйму.
– Откуда?
Валя пожала плечами. Волосы у нее были всклокочены, как у льва грива или у рокера с бодуна. Вася отвернулся.
– Фуджик, – позвала Валя, когда они уже пили вчерашний разогретый чай. – Крилю не ругай, а?
– Какого?.. – спросил Вася и вдруг сообразил. – Патриарха?
– А то буду крыть твоего Буку.
Вася засмеялся.
– Ну и пожалуйста. Они уже померли. И полиция их не охраняет, как твоего Крилю. Хотя охранять его должны серафимы шестикрылые. Нет – полицейские с автоматами, как босса политического, а не батюшку. Хыхы!.. Ладно, Вальчонок! Жизнь покажет, кто, чей патриарх прав. Но только фишка-то в чем? В том, что… Ну, не будем об этом. А то еще ляпнешь.
– Скажи, не ляпну.