Превращение. Сборник рассказов

Герой связался с некими силами и теперь балансировал между добром и злом, все время находясь на грани.

Артур считал, что наконец придумал нечто стоящее. Он часто говорил: «У меня есть история – осталось найти слова».

Как-то, поймав Артура за творчеством, Сергей Жоржевич потребовал рукопись. А когда прочел несколько страниц, то не только похвалил, но и пообещал помочь с изданием книги. Правда, тогда он был слегка пьян.

Сегодня они, как всегда, подъехали к дому генерального.

В их сторону шел какой-то мужчина.

Сергей Жоржевич тихо выругался, узнав подходившего. Узнал того и Артур.

Гриша – предыдущий водитель генерального.

Артур уже видел подобное выражение на лице и раньше – когда брат узнал об изменах жены. Хоть гневный взгляд Гриши адресовался и не ему, в душе Артура шевельнулось нехорошее предчувствие.

Гриша подошёл ближе. Его лицо хранило следы многодневного запоя:

– Помнишь меня, тварь?! – рявкнул он Сергею Жоржевичу. Его рука скользнула за спину.

Артур понял, что к чему, и кинулся на Гришу.

Прозвучали выстрелы.

Артуру показалось, будто кто-то сильно ударил его здоровенной битой и резко окунул в огромную чашку с кипятком.

Потом боль ушла, и Артур непонимающе смотрел, как к нему подбегают несколько человек. Остальные наблюдали издали. Вокруг образовалась толпа. Кто-то звонил по телефону, большинство делали фото или видео.

А затем боль нахлынула вновь. Болело все, кружилась голова.

Артуру казалось, будто в тело вбили несколько раскаленных гвоздей и начали их расшатывать, поливая рану горячим кофе.

– Артур, держись! Все будет хорошо, – говорил Сергей Жоржевич. Его голос звучал словно где-то далеко и одновременно близко. Но врал начальник, как всегда, неумело.

– С-сергей… – Артур чувствовал, как стучат зубы, как дрожь сотрясает тело.

– Молчи. Держись, дружок. Выздоровеешь, мы издадим твою книгу. Обещаю. И не одну.

Артур на миг улыбнулся:

– Спасиб-бо вам, н-не нужно к-книги. М-моя семья… п-позаботьтесь о них… – дальше говорить он не смог.

Он перестал слышать. Или уже не хотел. Зрение изменяло. Но Артур понял, что умирает не один. В толпе он заметил Демоника. Узнал его сразу и ни капли не удивился. Словно присутствие эльфа-вампира было обычным явлением.

Демоник молча смотрел на него. Сегодня в его глазах не отражался закат, лишь глубокая печаль.

Артур взглянул на лужу крови под собой. Темная, почти черная.

«Нужно использовать для книги», – решил Артур.

Это была его последняя мысль.

Виктория Ари, 30 лет.

– Что пишешь? – подошла она к сыну.

– Свой роман, – гордо сказал Арчи. – Сегодня опять Музык приходил.

– Какой мужик? – встрепенулась Виктория.

– Не мужик, а Музык. Есть Муза – женщина. А есть Музык – мужчина.

– Ого, ничего себе, – на лице Виктории появилась едва заметная улыбка. – И что твой Муз, то есть Музык, сказал?

Она взяла рукопись, написанную детским почерком. Пробежалась взглядом по строчкам и отложила, чтобы слезы не упали на бумагу.

«Багровый закат отражался в его прекрасных глазах…» – начинался роман сына.

СИНДИ

– Синди подожди! – хрипло орет мужской голос где-то за моей спиной. – Вернись тварь, и я прощу тебя. Не вынуждай убить тебя.

И, точно в подтверждение слов хозяина в воздухе раздается ощутимый грохот выстрела, отдаваясь эхом, и распугивая стаю каркающих грачей.

Я бегу по необъятному полю пырейника, в надежде сбежать из места, где мне не рады в последние дни. Бегу на полном ходу, не оборачиваясь назад, и не останавливаясь. Желтоватая по-осеннему сухая и колкая трава, бьет меня по голове и ушам, рассыпая надоедливую пыльцу. Но я лишь морщу морду и терплю. Во все стороны разлетаются недовольные кузнечики, и редкие пестрые бабочки. Мой язык выглядывает из пасти, теряя капельки слюны на ходу, и охлаждаясь на ветру. Когти впиваются в твердую потрескавшуюся от засухи землю, а лапы быстры и, несмотря на возраст, никогда не подводят. Дыхалка в норме. Пахнет зайцем, зверобоем и душицей. Уши улавливают треск стебельков и собственное частое дыхание. Такое высокое, невероятно чистое небо следит за мной, как всегда в мудром молчании, а я за ним. Сверху летают птицы. Одинокий Коршун кружит, выискивая добычу. Еще немного и небосвод начнет темнеть. Появятся первые звезды – души усопших псов. На смену заходящему солнцу придет Богиня охоты и плодородия – луна. Ее бледные очертания видны даже сейчас. Подует прохладный ветерок, развеет шерстку. И нет предела восторгу. Чувство свободы сводит меня с ума, и бодрит. Добавляя уверенности моим действиям. Конечно же, по моему следу пустят свору предателей, готовых за миску супа предать товарища, я это знаю. Как и то, что им сейчас не до убегающего старого пса: началась охота. Дюжина лаек загоняла «серого», заливаясь хвастливым лаем.

Я несусь в другую сторону, прямиком к виднеющемуся впереди подлеску. За ним картина зеленеющей, необъятной Тайги.

Лайкам не понять неказистую дворняжку, с большой головой, длинным телом и короткими лапками.

«Бесполезная животина», – так говорил хозяин, поколачивая меня палкой, когда был пьян.

Я не витаю в облаках, подобно неокрепшему щенку, впервые оказавшемуся без поддержки матери, понимая, что не благородных кровей. Меня не кормили чистым мясом и не ухаживали, как за породистым псом. Не позволяли охотиться в общей стае. Я ловил полевых мышей и ел прокисшие объедки с хозяйского стола. Получал угрозы, а иногда и тумаки.

Но даже у меня была гордость.

– Что б ты сдох! – прилетело в последний раз. – Одни проблемы от тебя.

И это после многолетней преданной службы на улице в лютые морозы, дождливые вечера, и знойные дни. Я старый пес названый по воле глупца женским именем, не мог выносить унижения и оставаться при дворе эгоиста, и самодура. И, тем не менее, мой побег оказался третьим. Первые два раза, стыдно признаться, я возвращался домой голодным, лишенный вечернего пайка и здравого смысла. Ощущая пустоту в груди, точно из меня выкачивали воздух, а вместе с ним и все мысли. Впрочем, последовало наказание в виде ошейника и толстого цепка. И это мне, заслуженному собачьему ветерану расплата за сорванные голосовые связки, чуткий нюх и жизнь под открытым небом.

Мое терпение лопнуло, а желание стать свободным – сводило с ума. Я ничего не смог придумать умнее старого проверенного способа, выразить свое несогласие. Я завыл. Да. Да, не выдержал и, вкладывая всю израненную творческую душу, завыл, напрягаясь всем телом. Прислушиваясь к скрипу открываемой двери, и шаркающим шагам. Каково же было мое удивление, когда меня били ногами. Не палкой, или вилами. А грязными кирзовыми сапогами. Потом хозяин знаком выругался, сплюнул и расстегнул ошейник. Убегая, я расслышал:

– Пошел вон!

Но этот жирный пропитый хорек сильно заблуждался. Еще не одному живому существу, я не прощал подобных выходок: ящерицы, пауки и лягушки избегали общения со мной, на собственной шкуре испытав острые клыки. Я поджидал хозяина у калитки, припав к земле телом и приготовившись к прыжку, бросился в нужный момент, кусая необыкновенно мягкую часть тела. Послышался пронзительный крик. Нет, он визжал не хуже испуганного поросенка. И со страху наделал в штаны.

Я ликовал. Получив удовольствие от мести. Мне не доводилось испытывать раньше ничего подобного. Но времени на радостные повизгивания и ловлю блох не осталось и вовсе. Хозяин придет в себя, и тогда проблем может стать куда больше, чем несколько дней проведенных на привязи.

Я убегал по своей воле, окрыленный свободой, чистым воздухом и природой. Но далеко сзади продолжали орать: