Операция «Царский ковчег». Трилогия. Книга 3. Соединяя берега

– Очень приятно! ? Сказал Ковалёв.

– Итак, господа, мы вас слушаем. ? Произнёс Попов.

Олег и его сёстры изложили историю жизни своего отца, как спасённого Цесаревича Алексея и выразили готовность предоставить себя лично для любых научных исследований, с целью: подтвердить происхождение своего отца. Заведующий судебно-медицинской кафедрой профессор Попов В. Л., просмотрел часть документов и фотографий из семейного архива, и проявил интерес к этой проблеме, а именно: к проблеме идентификации личности Филатова В. К., как Цесаревича Алексея. Попов тут же решил, что этим надо заниматься. Он сказал:

– Где же Вы были раньше? Пришли бы вы раньше, нам бы не пришлось вскрывать гробницу Георгия Александровича.

Ольга предложила профессору написать письмо в Университет города Дюссельдорфа профессору Вольфгангу Бонтэ, который в то время возглавлял там кафедру судебной медицины, и одновренмённо являлся президентом Международной Ассоциации судебных медиков. Предварительно семья дала согласие на такие исследования на территории Германии. Профессор Попов тут же согласился и в присутствии семьи оформил соответствующий текст от имени Военно-медицинской академии.

Ольга провела все необходимые переговоры, и получила положительный ответ. Теперь необходимо было получить такое же согласие со стороны русских учёных. Профессор Попов В. Л. и кандидат медицинских наук Ковалев А. В., которые в начале 90-х годов входили в состав первой Правительственной комиссии, занимавшейся расследованием убийства Царской Семьи на Урале в 1918 году, заявили, что данная версия требует того, чтобы специалисты занялись её проверкой серьёзно. И в письме они подтвердили свои соображения. Они писали, что после обращения семьи Филатовых на кафедру судебной медицины с заявлением о том, что их отец Филатов Василий Ксенофонтович, является спасшимся Цесаревичем Алексеем Николаевичем Романовым, сыном последнего Императора России Николая II, они решили обратиться к немецкой стороне с предложением о сотрудничестве. Поскольку данные, имевшиеся у них, позволяют сделать им вывод о том, что необходима экспертная проверка версии семьи Филатовых, с привлечением специалистов в области судебной медицины, генетики и других областях, требующих особых познаний. Письмо было незамедлительно передано в Университет им. Г. Гейне. Перед поездкой был произведен забор крови у Лидии Кузьминичны Филатовой, супруги Василия Ксенофонтовича. Цель исследований была такова: попытаться выделить из крови детей Филатова ДНК их отца, без исследования его биологического материала. Это было связано с тем, что Генпрокуратура в лице прокурора-криминалиста Соловьева В. Н. отказала в принятии иска от семьи по поводу рассмотрения вопроса о тождестве личности Филатова Василия Ксенофонтовича и Алексея Николаевича Романова – сына последнего Императора Всероссийского – Николая II.

Со стороны семьи последовало приглашение генетику Иванову Павлу, предварительно согласованное с господином Бонтэ. В известность также был поставлен и прокурор-криминалист Генпрокуратуры РФ г-н Соловьев В. Н.

И вот осенью шестнадцатого октября 1994 году Олег и его сестра Ирина вылетели рейсом Аэрофлота из г. Санкт-Петербурга в г. Дюссельдорф. Прежде чем им удалось осуществить эту поездку, понадобилось, чтобы прошел не один год. Уже не было в живых их отца, но осталась память о нем, и его завещание, в котором выражалась его воля – рассказать миру правду о судьбе его семьи. И его дети, и его жена, и друг Лидия Кузьминична, выполнили этот долг. Для этой цели дети Филатова В. К. и отправились в Германию по приглашению Университета им Г. Гейне. Полёт проходил на высоте 11.000 м, в течение 3 часов. Обычно люди либо что-то читают в полете, либо слушают музыку, а Олегу не хотелось делать ни того, ни другого. Он думал о том, сколько еще предстоит сделать для того, чтобы, очевидные истины, стали доступными для понимания любому человеку, и о том, как их примут в этой стране, городе, институте. Олег думал и о том, как будут развиваться события, связанные с этой темой, темой установления личности его отца Филатова Василия Ксенофонтовича, как Цесаревича Николая Алексеевича Романова, и каковы будут её последствия. Три часа пролетели незаметно. Самолет прибыл в аэропорт г. Дюссельдорфа около полудня. Стояла теплая осенняя погода. День был ясный. Некоторое время им пришлось ждать автобус, и только третий привёз их к аэровокзальному комплексу. Он оказался большим и светлым зданием из стекла и бетона. Войдя вовнутрь аэровокзала, они увидели странную картину. На местах, где работал обслуживающий персонал, почти не было видно немцев. Там в основном работали турчанки. Для себя он сделал вывод, что для немцев работа на этих должностях не престижна, и что у них на сегодняшний день достаточно сбережений для того, чтобы позволять себе отдыхать где-нибудь на острове Майорка. И действительно, расписание полётов говорило о том, что в этом направлении немцы летали пять раз в неделю. Олег и его сёстры не сразу сориентировались, к какому выходу нам надо идти. Наконец, им объяснили, и они вышли за стены аэропорта, где их ждало такси, около которого стоял Вернер Гавриш, их друг.

Он был первым и единственным иностранцем, которому отец открылся как Цесаревич Алексей. Вернер беседовал с отцом при жизни и оставил воспоминания о нем как о цесаревиче Алексее. Знакомство отца и Вернера состоялось в 1984 году благодаря тому, что родная сестра Олега Ольга и Вернер собирались пожениться и конечно, Ольга решила познакомить его со своими родителями. Тогда Вернер работал на строительстве Астраханского газоконденсатного комбината инженером по шефмонтажу, где он представлял в течение семи лет немецкую фирму «Маннесманн». Но в этот раз он принимал у себя.

Ольга Филатова вместе со своим другом Вернером Гавришом, 14 сентября 1994 года передала профессору Бонтэ письмо от профессора Попова В. Л. и кандидата медицинских наук Ковалева А. В.

А незадолго до этого в своём очередном послании в адрес Олега профессор Бонтэ просил, чтобы Олег информировал профессора Попова В. Л. о его заинтересованности в совместной работе. В нём он сообщил также, что у него имеются результаты исследований, проведённых русским генетиком П. Ивановым, и что он готов провести соответствующие анализы крови семьи Филатовых. Он выразил также уверенность в том, что профессор Попов В. Л. сможет провести соответствующие антропологические и одонтологические исследования. Далее он отметил, что немецкая сторона, гораздо лучше вооружена в этих научных областях, чем Россия и попросил Олега также сообщить ему о дальнейших шагах, которые предпримет профессор Попов В. Л.

После проведения предварительных переговоров между заинтересованными сторонами последовали приглашения профессорам Попову В. Л., Балину В. Н., Трезубову В. Н. и кандидату медицинских наук Ковалеву А. В. посетить Германию с деловым научным визитом.

В приглашении профессор писал кандидату медицинских наук Ковалеву А. В., что институт заинтересован в совместной научной работе и ее конкретизации. И что требуется подробнейший рабочий разговор, в котором будут установлены все детали. Основным пунктом в рабочем разговоре должны были стать возможности идентификации с помощью антропологических, одонтологических и серологических, то есть генетических методов.

Но здесь не обошлось без противодействия лиц, не заинтересованных в данном сотрудничестве. Профессору Попову В. Л. было сказано руководством, что данная поездка не будет иметь смысла. Проще говоря, его не пустили, не отпустили и его коллег на работу в заграничные учреждения, сославшись на уважительные причины.

Немецкие ученые надеялись до последнего момента, что развитие событий пойдет по положительному сценарию, то есть что они совместно с русскими учеными смогут провести эту трудную, но интересную в научном и историческом плане работу. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Бюрократы от науки победили, и Бог тому свидетель, немецкая сторона сделала все, что было в её силах для установления истины.

Итак, после всех переговоров 16 октября, в Германию прибыла только семья Филатовых. Ученые остались работать на своих кафедрах в институтах и академиях.

Олега и Ирину из аэропорта доставили в отель «Остваль», название которого переводится с немецкого языка на русский, как «Восточный вал», где они прожили с 16 октября по 23 октября. К этому времени сестра Олега Надежда, которая к этому проживала в Штуттгарте, приехала в Дюссельдорф вместе со своим мужем Петером. А Ольга со своей дочерью Ольгою жила в Крефельде и приезжала в Дюссельдорф вместе с Вернером к 11 часам утра. Утром к 10 часам Олег и Ирина шли на первый этаж в ресторан. На завтрак им подавали булочки со сливочным маслом, горячий кофе, сыр, мясо-фарш, фрукты, настои из трав. Погода в те дни в Дюссельдорфе стояла солнечная. И она способствовала тому, что телевизионщики могли работать с ними на улицах города каждый день. Дюссельдорф – это небольшой город с населением в 600 тысяч человек. В центре города находился парк с многочисленными зелёными насаждениями. Этот парк был не единственным в этом городе, их было много. Город состоит в основном из двух-трех этажных домов. В центре города стоят «высотки», где располагаются офисы контор. Ведь это центр электронной промышленности Германии. Ирина и Олег побывали помимо самого Дюссельдорфа в г. Крефельде. Город Крефельд находился недалеко от г. Дюссельдорфа. Таких городков в Германии много. Они соединяются между собой трамвайными путями. Трамваи, которые курсируют между городками, очень просторные, в них даже имеются вагоны со столиками, где во время поездки можно подкрепиться завтраком, если едешь рано на работу. В них ездит в свои школы очень много детей, причем можно встретить и японских и африканских детей. Местность здесь ровная, без холмов. Вокруг простираются зеленые поля и небольшие зеленые рощицы. Почему небольшие? Потому, что между ними находятся заводы, которые и занимают основные площади.

Как-то проезжая с Вернером по такой местности в трамвае, Олег обратил внимание на то, что рядом с полями, где пасутся коровы, находятся заводы, которые сильно дымят трубами. На что Вернер ответил ему, что это обычное дело. – «Это абсолютно безопасно, Олег. У нас рядом с такими заводами находятся поля, на которых выращивают ту продукцию, из которой готовят «детское питание». Такое объяснение всё-таки вызвало у Олега недоумение. Ещё он обратил внимание на то, что земля в лесопарках разбита на квадратные метры. В каждый метр забит железный костыль с номером, и он поинтересовался у Вернера, почему так сделано. Он ответил, что землю берегут, и поэтому вся она находится на учёте. Но земля стоит очень дорого. Олег понял, что земли просто не хватает. Такая ситуация с землей сложилась не только в самой Германии, но и в других странах Европы. Свободных земель осталось мало. Обращал внимание на себя тот факт, что именно там, где нельзя расширять производство за счёт приобретения новых земель, владельцы предприятий, которые располагаются именно на этих территориях, стараются не рушить старые цеха и не строить новые. Если специалисты определяют, что здания фабрик или завода еще прочны и пригодны к использованию, то для увеличения объёмов производства их владельцами устанавливается современное оборудование и предприятие продолжает работу. Однако промышленность развивается и требует новых площадей, а их не хватает, поскольку не хватает земли. Будущим владельцам предприятий приходится платить за землю втридорога, постоянно совершенствовать производство, что и происходит. В связи с этим многим из них приходится располагать своё производство в других странах или покупать товар в этих странах.

Олег и Вернер обсуждали и другие темы, в частности о дорогах и автомобилях. Утром в Германии, когда все едут на работу, на автострадах творится что-то невероятное. Автомобилями запружено все дорожное пространство. И на самом деле, всё выглядит так, как будто никто никуда не спешит.

Все стоят и ждут, когда впереди рассосётся «пробка». Как-то Олег спросил у одного из водителей: «Скажите, пожалуйста, если Вам придётся долго стоять в автомобильной „пробке“, Вы ведь опоздаете на работу?» – Глядя на него с невозмутимым видом, он ответил: «Ничего, это не страшно. Насколько минут я опоздаю, ровно настолько я и задержусь на работе». Мимо скоростных автомобилей с торжествующим видом проскакивали велосипедисты. Они улыбались и помахивали руками, чем вызывали ворчание у водителей авто. Олег спросил у Вернера: «Скажи, пожалуйста, сколько у Вас населения?» Он отвечал: «80 миллионов человек, но ты знаешь, Олег, у нас 60 миллионов автомобилей. Это плохо, потому что воздух не очищается. У нас все заасфальтировано. Это очень плохо, потому что когда выпадает много осадков в виде дождя, то воде некуда деваться и бывают наводнения. Это издержки нашего индустриального общества. И плохо то, что у нас нет своего газа и нефти. Точнее, кое-что есть на побережье Северного моря. Но этого мало. Мы завозим нефть из Марокко, Саудовской Аравии, а газ получаем из России. Однако 80% предприятий этой отрасли контролируют американские фирмы. Это тоже издержки нашего общества». Что касается других проблем, которые можно было бы обсудить, сравнивая их с теми проблемами, которые существует в России, то они, собственно говоря, в Германии никого особо не интересуют. Разве что проблемы поставок энергоносителей и долга России. Это, наверное, единственная проблема, которая волнует сердца и умы немецкого правительства в отношениях Германии с Россией, не считая вопроса немецких переселенцев.

Пока Олег с сестрой Ириной были в Германии, Вернер каждый день водил их на обед и на ужин в новый ресторан. Держателями этих ресторанов являются представители разных стран, и все они уживаются в этом городе, всем хватает места, посетителей и денег. Это было интересно, так как каждый ресторан представляет свою национальную кухню.

Однажды Вернер пригласил их в немецкий ресторан. Угощали пивом с сосисками. Причем в начале пили светлое пиво, а затем их угостили тёмным пивом. Олег спросил у Вернера: «Вернер, скажи, пожалуйста, в чём заключается отличие в употреблении этих сортов пива?» – «Понимаешь, Олег, если ты пьешь светлое пиво, ты настоящий немец, ты северянин. А если ты пьешь темное пиво, ты также настоящий немец, но южанин. А если серьёзно, то я так считаю, что тёмное пиво – лечит сосуды, а светлое пиво – почки».

В другой раз Вернер пригласил всех к себе домой в гости. Гости сидели в его уютной квартире, в г. Крефельде, пили пиво и беседовали обо всем на свете. Вернер вспоминал о своём детстве, учебу в Университете, свои поездки за рубеж, и работу в разных странах. Говорили, конечно, и о России. Ольга вспомнила о домике на юге, где в последние годы они жили с отцом, там бывал и Вернер. Обращаясь к нему, она сказала: «Знаешь Вернер, я думаю и ты, и все присутствующие, согласятся со мной, что, размышляя уже в зрелые годы о жизни отца и матери, начинаешь многое понимать в их поступках и словах, глубже оценивать их мудрость.

В моей памяти так и остался мой дорогой отец: хромой, худой, жилистый, искалеченный, человек с лицом святого. Лицом ясным, мудрым, задумчивым, светящимся необыкновенной добротой, но всегда печальным.

Бывало, приедешь из города с полными сумками домой, а он ждет у калитки, вздыхает: «Ох, ма! Олечка приехала». Пропустит меня вперед, а сам стоит, напряженно вглядываясь в даль, как будто ждёт ещё кого-то.

Ты помнишь, Вернер, моего отца? Конечно же, помнишь. Ты же жил в Астраханской области. Это Петер, наверное, не представляет себе, каким он человеком был, и как мы жили. Я думаю, Петер, тебе будет интересно услышать это именно от нас. Так вот, село, в котором мы жили 17 лет, расположено на берегу Волги, в ее дельте с многочисленными притоками и ответвлениями при впадении в Каспийское море, с небольшими ильменями, окаймленными камышами и зарослями ивняка. Туда зимой и летом прилетают белые цапли, аисты и другие редкие птицы. На берегах Каспия, в Астраханской области находится заповедник, охраняемый государством. В нём проживают редчайшие виды животных и растений планеты, занесенные в Красную книгу ЮНЕСКО. Летом водная поверхность покрывается белыми кувшинками. Воздух в волжской степи особенный, напоенный влагой, душистой свежестью с цветущих полей. Весной вода в реке прибывает из-за половодья в верховьях Волги и затапливает прибрежную территорию села, поэтому берега укрепляют бетонными сваями от разрушения.

В мае открывался сезон рыбалки, а для рыболовецких хозяйств – путина – время, когда производится лов рыбы.

Река Волга славится особыми породами рыб: осетровыми, воблой, судаком и другими. Мясо осетровых – нежное, бело-розового цвета, ценно своими питательными свойствами, а чёрная икра – на вес золота не только своими питательными свойствами, но и лечебными. Так больному человеку, страдающему малокровием, упадком сил после тяжелой болезни, достаточно небольшого количества икры, чтобы восстановить силы или улучшить состав крови. Так мои родители могли поправить после Севера себе здоровье, питаясь овощами, фруктами, и добавляя иногда в рацион после заболеваний, особенно отец и, младшая дочь, икру и рыбу осетровых пород.

Все жители, от мала до велика, удят воблу, леща, сазана и другую рыбу. Вся река вдоль села и несколькими километрами ниже усеяна лодками и рыбаками. Мы также любили это время еще потому, что в конце, а иногда и в середине мая можно было купаться, загорать – наступали летние каникулы. Ходили с отцом на рыбалку, варили уху, солили и сушили воблу и лещей. Матушка Волга всех кормила.

Лето в Астраханской области необыкновенно жаркое (температура на солнце доходит до +50 С), долгое, с редкими дождями. В деревнях в дневное время люди старались сидеть в тени фруктовых садов, пережидая жару до вечера, чтобы приняться вновь за работу: поливать, пропалывать, готовить ужин и так далее.

В нашем саду, выращенном отцом и матерью, был небольшой водоем, по краям которого росли желтые и сиреневые ирисы на изгороди высокой стеной, вился дикий виноград. Рядом с калиткой рос огромный тутовник, ягоды которого всегда были разного цвета: черные и белые. Далее вдоль дома шла кирпичная дорожка, поднимавшаяся террасой к входным дверям дома, ее поливали несколько раз в день водой из шланга. С правой стороны были грядки клубники, росло несколько розовых кустов, которые цвели до глубокой осени. В глубине сада росли разные сорта абрикосов, вишни, персиков, слив, яблонь. Столовый виноград завивался на крышу летней веранды, затянутой сеткой от назойливых мух и комаров. На веранде пили чай в жару, а после 17 часов обедали. Ночью спали в саду под марлевыми пологами.

Прохладный воздух тянулся с реки, сад наливался ароматом цветущей датуры, табака и роз. Южные ночи – черные, когда не светит луна, а небо усыпано яркими крупными звездами. На таком небе мы с отцом без труда находили созвездия «Малой» и «Большой медведиц», «Полярную звезду», созвездие «Стрельца». Ничто не нарушало тишины, только слышен был где-то редкий лай собак, да ёжик шуршал листвой, таская упавшие яблоки к себе в норку. Под кровом родительского дома всегда спалось спокойно, все тревоги исчезали куда-то, как будто ты попадал под какую-то неведомую защиту, и никакие беды тебе не были страшны. Утром, часов в пять, где-то в ивняке на реке «Хурдун» начинала куковать кукушка. Днем в саду вились пчелы и осы над цветущими помидорами и цветками желтого шафрана и календулы, выглядывавших среди зеленых насаждений. Вдоль дорожек цвели фиалки и анютины глазки. «Наш райский уголок», – называла его моя тетя Оля, сестра моей матери, приезжавшая с дочерью Светланой и внуком Русланом на лето из хмурого Ленинграда.

Все дома в селе построены в основном из камыша, глины и дерева – «камышанки». По старинному обычаю дома обносились высокими заборами, впереди дома палисадник с метровым забором, чтобы не загораживать свет, падающий в окна. В палисадниках обычно высаживали сирень, жасмин, цветы, это очень украшало улицу. Так что любопытным оставалось рассматривать верхушки деревьев.

Отец последние десять лет всё время болел, но заставлял себя двигаться по саду, делал гимнастику, работал физически, колол дрова, когда мог, старался поддерживать форму, вовремя брился, менял рубашки, согревая свое немощное тело, надевал жилетку из оленьего меха. «Ох, ты! Боже мой, доченька, опять я еле можахом» – вздыхал он и принимался за чтение или шахматы, чтобы отвлечься от болей, – «живи, коли можется; помирай, коли хочется». Но, несмотря на это, на голове моего отца копна черных, как смоль, волос (так и не появился ни один седой волос до самой смерти), и лоб был высокий и широкий, гладкий, увенчанный благородной мыслью, только с годами на щеках залегли несколько глубоких морщин. Таким он остался в моей памяти.

Жизнь в селе протекала однообразно. Дни проходили, загруженные работой по дому и в саду у родителей, мама шила людям, папа ей помогал. И, казалось, ничто не сможет нарушить этого спокойствия. Зимой мы всегда ждали, когда кончится холод, и мы перестанем топить печи. К счастью, на юге России зима была короткой и в марте уже ярко светило солнце, прилетали грачи. Мама готовилась к весенним посадкам, отец с палочкой гулял вокруг дома, осматривал, цел ли забор, проверял скворечник. Наконец, наступал долгожданный май, и сад зацветал буйным цветом: цвели яблони, сирень, розовые персики и сливы, абрикосы, тутовник и акация. Все благоухало. Пели скворцы ранним утром. Казалось, что счастье родного дома и надежды на лучшее будущее никогда не покинут нас».

Ирина, сидевшая рядом с Ольгой, прервав её монолог, спросила: «Оля, а ты помнишь, как мы жили в немецкой деревне Претория на Южном Урале? Помнишь, как вечером вся семья собиралась на ужин? Мама приносила душистый оренбургский каравай, испеченный в тот же день в специальной печи, которая стояла на улице, а папа нарезал ломти хлеба. Мы дружно помогали ставить на стол тарелки, кружки, ложки. Ужин был всегда скромным: душистый хлеб, теплый и ноздреватый, парное молоко или молочная каша. Летом овощи и картошка. Колбаса и сыр тоже входили в наше меню. Колхоз имел сыроварню и колбасный цех. Местное население само изготавливало в домашних условиях и сыр, и колбасу. Рецепты по изготовлению колбасы немцам и голландцам передавались от их бабушек и дедушек.

После ужина мы помогали мыть посуду, убираться на кухне, а потом шли с отцом в детскую комнату, где папа рассказывал нам интересные истории, учил играть в шахматы, шашки. К нам по вечерам приходили друзья – одногодки послушать папины рассказы, поучиться игре в шахматы и шашки. Иногда разгоралась целая дискуссия между играющими на тему: кто прав, а кто нет, ну и, естественно, судьей был отец. В возрасте пяти лет я могла уже обыгрывать соседских ребятишек. Особенно мне нравилось, как папа показывал окончание игры в шашки, когда, кажется, что ты уже выиграл, у тебя перевес в игре, а на самом деле оказываешься побежденным. Игра заключалась в следующем: в конце игры «Поддавки», один из играющих остается с большим количеством шашек, у него остаётся примерно, восемь шашек, а другой игрок имеет шашки две. Тебе остается только поддаться, и победа за тобой. Ан, нет, не тут было! Противник выигрывает одну шашку, а тебе приходится за один ход забирать восемь шашек. Играя и в шашки, и в шахматы нужно было учиться думать, учить правила, решать задачи, уметь запоминать защиты, дебюты и так далее. У отца любимыми защитами были защита «Кара-Кан» и защита «Алехина». Но особенно мне запомнились музыкальные вечера в нашем доме. Оля, ты помнишь, как у нас в доме собиралось по 15—20 учителей, а то и больше. Много пели, шутили, смеялись. Столы были уставлены закусками и напитками. Мы принимали непосредственное участие в подготовке таких вечеров: помогали родителям накрыть столы, сбегать в магазин за чем-нибудь съестным. Но в основном было все свое, так как денег не хватало, да и семья была большой. Работали у нас тогда только мама и папа. Гитара и балалайка всегда были на месте. Когда подходили большие праздники, маме приходили помогать ее подруги.

И вот настает торжественный момент – приход гостей. Их встречают родители. Приглашенные здороваются, проходят в комнату и сразу же начинаются разговоры: мужчины о политике, женщины о домашних делах, о воспитании детей, о моде. Что характерно, отец больше слушал, чем высказывал свое мнение, или вообще его не высказывал, только соглашаясь и поддакивая: «Ну да, в общем-то, я согласен с Яковом Яковичем».

После нескольких тостов слушали музыкальные номера в исполнении моих родителей и гостей. Под аккомпанемент баяна пели задушевные русские песни, романсы, играли вальсы, танцевали.

В дни каникул или в праздничные дни, люди ходили друг к другу в гости, или в школу, школьный зал был полон людей, все танцевали. Центральным местом также был клуб. Новый год и дни рождения были для нас особыми праздниками. Мы ждали подарков, и сами готовили их для родителей, друг для друга. Наряжали елку всей семьей, вешали электрическую гирлянду, ставили Деда Мороза со Снегурочкой под елку, а потом ждали, пока папа включит её. Она вспыхивала разноцветными огоньками, елка преображалась и становилась еще нарядней. Осенью мы, дети, наблюдали и, если могли, то принимали посильное участие вместе с родителями в домашних заготовках на зиму: коптили мясо, консервировали фрукты и овощи, солили капусту, огурцы, мочили яблоки, варили варенья, то есть вели подсобное хозяйство, иначе было бы не прожить. Я всё удивляюсь сейчас, как это хватало моим родителям энергии для того, чтобы успеть прийти с работы в 14 часов, а то и позже, накормить домашних животных, убраться в доме, приготовить различные закуски».

Спохватившись, что увлеклась воспоминаниями и что она не одна, Ирина закончила свой рассказ. Напротив, в креслах разместились Петер и наша младшая сестра Надежда. Петер – супруг Надежды, Петер до этой встречи лично не был знаком с Вернером, несмотря на то, что Петер и Надежда живут в Германии. Не был он лично знаком и со всеми нами Филатовыми.

Но Надежда продолжила воспоминания Ирины. «Ты знаешь, Петер, – сказала она, обращаясь к мужу, – я слушала сейчас своих сестёр, и вспомнила, как я узнала о судьбе отца. Это было приблизительно в 1977 году. Тем летом я закончила Икрянинскую среднюю школу. Наша семья жила на краю села. Стояло как обычно жаркое астраханское лето. К вечеру жара уже спала, и солнце спряталось где-то в камышах речки «Бахтемир».

Отец и я еще сидели в сумерках за вечерним чаем, когда мама и сестры ушли смотреть телевизор. Света не зажигали, чтобы не привлекать комаров.

Папа, сгорбившись, и оперевшись локтями на колени, сидел на табуретке и тихонько раскачивался. Его направленные к полу ладони с красивыми, длинными пальцами сходились и расходились, неслышно похлопывая друг о друга.

Какое-то время мы молчали.

«А семью то царя после революции сослали», – сказал тихо папа.

«Зачем?» (В то время никто ведь не задавался вопросом, где царская семья, и вообще, были ли у царя дети, – во всяком случае, в школе этого не изучали).

Как бы не замечая моё восклицание, папа молча продолжал раскачиваться на табуретке.

«У него было четыре дочери: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и сын Алексей».

«Их тогда пытались уничтожить, да не удалось. Спасли их, а вот когда вывозили из города, по дороге напали и стреляли в них. И в детей тоже стреляли? Дети же ведь не виноваты?» – спросила я.