оную надо сначала открыть, для чего одну руку
освободить, а в другой удержать все тарелки с стаканом;
это не очень удобно, и сердце слегка замирает, —
вдруг уроню или вилку иль ложку, стакан иль тарелку;
думаю, каждый примерно такое же чувство невольно
носит в душе, но никто возражать на сие неудобство
и не пытается. Я не слыхал замечаний к хозяйке
этой столовой. А в целом вполне здесь прилично, замечу
вновь для читателя. Есть, например, зубочистки, салфетки,
есть и солонки для соли и перца, а раньше бывали
хрен и горчица, – теперь уже нет, – видно все же накладно.
Или им лень закупать то, за что они денег не просят
от посетителей, а лишь для имиджа. Имидж – ничто ведь,
как в той рекламе. Особенно нам, россиянам, понятно
это ничто. Для души – это да. Но душа не у всех ведь
так широка, как хотелось бы. Вот и едим без горчицы.
Выйдя на улицу, я, не спеша, на работу направил
шаг свой и даже решил, что чуть-чуть прогуляюсь под этим
солнцем весенним. Навстречу спешили мне люди, а сзади,
из-за спины, огибали другие. И все торопились.
Я же бесцельно прошел до Тверской и обратно, приметив
пару таких же зевак, как и я, наблюдателей жизни.
Впрочем, мы так иль иначе все жизнь наблюдаем. Но надо
и на работу идти. Возвратимся же к нашим баранам.
Да, как обманчива жизнь! Разве мог я представить когда-то,
что заниматься придется мне бизнесом?! Нет, невозможно
было представить мне это! Искусство – вот то, что, казалось,
станет судьбою моею. Но жизнь повернулась иначе.
Кто виноват? И что делать? Что делать понятно, – работать.
Кто виноват – здесь сложнее. Пускай буду я. Так полезней
думать, чтоб в будущем и настоящем ошибок ненужных
не допускать. А ведь мог быть актером. Способности были.
Да и сейчас возвратиться на эту стезю мне не поздно.
Но не хочу оказаться опять в положении бляди.
Сказано сильно, и нужно тут сделать свои поясненья.
То, что искусство актера великое все же искусство,
здесь я согласен. Тому подтверждения есть. Сам я видел.
Есть и титаны средь лучших – Мих. Чехов иль вот Смоктуновский
ранний, пожалуй. У Англии есть Оливье Лоуренс.
Я бы хотел быть не меньше. Иначе нет смысла работать.
Но зачастую актерскую волю и ум, и природу,
ту игровую природу, что суть, а точней даже тайна
творчества всякого, порабощает и пользует в целях
собственных кто?.. Режиссер! Он ломает, кроит вас и режет.
Кто он такой?! Он что – Бог?! Нет, конечно. Он в лучшем варьянте —
малый талантливый, но своенравный. А в худшем – он бездарь.
Вот и представьте как серость кроит под себя вас… Ужасно!
Ну, а представьте, что вы словно Фауст в известной всем сцене
вызвали духов и с ними общались, а к вам в это время
нагло врывается Вагнер с классическим воплем: «Не верю!..»