Его лягушка-царевна

Его лягушка-царевна
Олег Фомин

Рассказ одном из путешествий землян к незнакомой планете, где ученым удалось обнаружить новую форму жизни. Три экземпляра иносуществ доставлены на в биолабораторию Центра. Там под руководством биолога Свирина и его помощника проводятся исследования трех инопланетных существ. Ученые дали им условное наименование "коконы"

Олег Фомин

Его лягушка-царевна

1.

Наверное, вы любите теплой июльской ночью, оказавшись на бесфонарных окраинах мегаполиса, постоять, задрав голову, и полюбоваться угольно-черным небом, будто перечеркнутым алмазной полосой от края до края. Мой прадед любил…

Я не смотрю в небо. Любое чудо рано или поздно становится обыденностью. С тех пор как человек впервые шагнул в космос прошла добрая сотня лет, и космические машины добрались до миров, еще недавно недосягаемых для самых глазастых (ушастых, я бы сказал) телескопов. Небо каждой новой планеты оказывалось либо невероятным, либо невероятно красивым. Так что земное небо стало, скорее, черной дырой в огромную шахту, куда ныряют звездные шахтеры, чтобы добыть такие нужные для землян ресурсы. Небо, засвеченное рекламой и прожекторами, утратило статус романтического объекта, а небожители лишились места жительства. Кстати, дерзкая мечта человечества – познакомиться с братьями по разуму – уже не мечта. Это тоже ресурсы. Биологические.

Разведывательная группа последней экспедиции, отправившейся к планете К-13 в созвездии Пероники отчиталась о своей находке. Новая форма жизни получила условное название «коконы». Эти существа и в правду напоминали гигантских куколок бабочек.

Сколько бы ни путешествовали люди по далеким мирам, встреча с новой планетой – это всегда непознанное. Если планета была необитаема, то ученые всякий раз поражались унификации мира: каждая неживая планета походила на тысячи таких же, как она, забытых Богом уголков Вселенной. Если же планета оказывалась обитаемой, человек не переставал удивляться тому многообразию форм существования жизни, которое перед ним открывала природа. Нет-нет, да и появлялась вновь в головах человечества мысль, давно уже покинувшая эти головы. Наука так далеко раздвинула горизонты познания и так прочно вошла в умы, что места для Создателя в там не осталось. Но необычные растительные формы, микробы, чей мозг превосходил человеческий; существа – непостижимо красивые и столь же непостижимо отвратительные, которые ели то, что нельзя есть, и ели друг друга, и ели людей; они жили в раю и там, где нельзя жить, – все это воскрешало мысль о Всевышнем. Кто, если не он?

Планета К-13 была из последних. Минимум кислорода, низкие температуры и много жидкости. Только это была не живительная земная влага, а жалкое ее подобие – вода, наполненная растворенными солями металлов и насыщенная газами. Она падала с неба внезапно вылитым тазом и также стремительно превращалась в лед, который рассыпался мелкими серыми кристаллами солей, покрывая ими всю поверхность планеты. Стоило только ненадолго снять шлем и отключить датчики биотелементрии на скафандре (что было, конечно же, запрещено, но почти всегда и всеми нарушалось) как в тот же миг эти кристаллы впивались в глаза, проникали в ноздри и в глотку, разрезая плоть на тонкие полоски. Но в сумрачном свечении Пероники грани кристаллов переливались всем цветами радуги, завораживая путешественников. А вот флора не поразила космических путешественников великолепием: блеклые пучки каких-то очень уж живучих растений переплетали своими корнями эту кристаллическую почву.

Когда наши ребята впервые высадились на планету, для них все как-то удачно складывалось. Уже через несколько секунд на поверхность плато, ставшего посадочной зоной для корабля, выкатился первый кокон. Ярко-розовый, совершенно гладкий на вид, теплый и бархатистый на ощупь. Он был, как стало ясно позже, среднего размера. Этот мешок каким-то непонятным образом передвигался по поверхности плато, будто его несло ветром. Но ветра не было. Зачем этой скучной планете такое романтическое создание, как ветер?

Коконы приняли сначала за растения, этакое перекати-поле, но очень скоро стало ясно, что это не растительная форма жизни. А какая?! Ни рта, ни уха, ни руки, ни ноги, ни хвостика, ни плавника – ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы точно сказать, что это живое существо.

Месяц спустя миссия К13 была завершена, они возвращались.

– Может, эти коконы станут научной сенсацией? – простодушно сказал худощавый молодой человек, запирая отсек космоплана с контейнерами, куда поместили пленников. – Тогда мы все получим Нобелевскую премию!

– По шнобелю мы получим, если не довезем их в целости и сохранности, – скептически парировал ему человек лет 40-45, судя по всему, руководитель научной группы. – А если довезем, все равно получим…

– …по шнобелу, – продолжил фразу, соглашаясь со старшим товарищем Кир, и машинально скосил глаз к носу. Нос приветствовал его веселым прыщом.

На планете коконов было много, они появлялись внезапно и внезапно исчезали куда-то. Были очень большие и маленькие, с баскетбольный мяч. Легко и необъяснимым образом перекатывались по поверхности планеты неизвестно зачем, неизвестно как. В общем, кроме того, что это живые существа, ответов у экспедиции не было. Только в условиях стационарных земных лабораторий можно было разгадать эту новую загадку природы, с которой в очередной раз столкнулось любопытство человека. Если бы только природа дала человеку знак: а хочет ли она, чтобы все ее загадки были разгаданы?

В лабораторном отсеке корабля под присмотром биолога Свирина и его помощника, старшего лаборанта по прозвищу Кир Великий, летело то самое ярко-розовое существо, которое первым выкатилось на посадочную площадку. Оно было самым большим, из взятых на борт, в соседних отсеках размести еще двух поменьше: одно темное, почти шоколадного цвета, а другое – золотистое, самое маленькое.

– Колобок, колобок, я тебя съем! – противно подхихикивал другой лаборант, Паньков, и тянулся пухлыми блестящими губами, будто и правда собирался съесть этого инопланетного колобка.

Шоколадный и золотистый были под его присмотром.

2.

– Кир, – командовал Свирин, – остаешься за старшего, я в комиссию с отчетом о Розовой. К моему возвращению, пожалуйста, кровь, мочу на анализы.

Эта была такая ежедневная шутка-пикировка, которой они обменивались и которая означала забор внутренних сред организма Розовой для исследований. Зонд с тонкой иглой был введен глубоко в тело существа, позволяя постоянно брать из организма вещества и тестировать их в онлайн режиме на стендах лаборатории. Правда, исследования большей частью оставались безуспешными. Существо обладало ДНК, отдаленно сходной с человеческой: у нас, у человеков, она в виде двойной спиральки, а у Розовой походила на звенья цепочки. И… все. Все дифрограммы, цистороскопирии и прочая научная абракадабра не давали результатов: земные реактивы не взаимодействовали с внутренней средой организма кокона, он нейтрализовывал любой химпрепарат до состояния обычной воды. Собственно, ничего удивительного, именно так их организмы выживали в условиях планеты К-13, переполненной химическими соединениями разной степени ядовитости. Они их просто перерабатывали в воду, а уже чистая вода потреблялась организмом.

Кир мотнул в ответ шефу головой и направился к лабораторному отсеку.

– Время гигиенических процедур, – подумал Кир и усмехнулся, беря в руки губки и растворы, – время помыться-побриться. Ха-ха, а если «он – она – оно» – девушка? Стесняется, наверное, когда я ее тру. Может, ей больно или щекотно?

Кир улыбнулся чему-то своему весьма двусмысленно, но озорно и по-доброму.

– Надо будет поаккуратнее. Де-вуш-ка!

Эта мысль улыбнула Кира, и он продекламировал: «Моя космическая возлюбленная!»

Юноша стоял у входа в лабораторию. Электроника, сверив его биометрические параметры с базой данных, бесшумно отодвинула бронированную дверь и впустила Кира внутрь.

Отсек, где поселили Розовую, напоминал небольшую холодильную камеру и в отличие от отсека космоплана был достаточно просторным. Коконы хорошо перенесли перелет, быстро, к удивлению исследователей, адаптировались к земным условиям. Но в какой-то момент что-то пошло не так. Что именно пошло не так, осталось невыясненным. Списали на то, что невозможно на одной планете стопроцентно точно воссоздать то, что природа сделала на другой. Бесконечное число раз высчитывали необходимые проценты и комбинации газов для дыхания коконов, перемножали и делили проценты солей для почвы и воды, искали возможность хоть как-то питать их, увы…

Шоколадный и золотистый погибли. Розовая же, напротив, чувствовала себя прекрасно, и, по предположениям ее кураторов, для этого существовал некий неизвестный фактор, который отсутствовал для двух других. Эту третью силу, обеспечивающую Розовой комфортное существование, Свирин с командой безуспешно пытался найти.

Даже самая любимая работа – это все равно работа, но для Кира Розовая стала особой работой, вызывавшей в нем какой-то внутренний отклик.

– Хорошая, мягкая такая, – приговаривал он, протирая ее овальное тело, покрытое пушком. Она не реагировала, а только скользила по поверхности камеры, так что ему все время приходилось за ней поторапливаться. Эти ежедневные протирания и хорошая увлажненность камеры, за которой он постоянно следил, казалось, были те самые критерии, которые требовалось поддерживать, чтобы она могла чувствовать себя хорошо. Кир считал, что именно его трудолюбие обеспечивает ей жизнь, а те двое других погибли из-за нерасторопности и тунеядства Панькова. Ему бы в зоопарке ухаживать за бегемотами.

– Хотя бегемотов тоже жалко… – пробурчал под нос Кир.

Фактор Х, о котором постоянно твердил Свирин и его, Кира, тоже заставлял задумываться.

– Что-то еще… что-то еще… что-то такое… помогает Розовой.

Это что-то то ли было, то ли не было, неизвестно. Но Кир думал, что малейшее несоблюдение режима – особенно нехватка воды и солей – могут погубить его любимицу.

– Почти земной червяк, – подшучивал над ней Свирин – только о-очень боль-шой!

– Ну, не червяк, – отстаивал Кир свою подопечную, – кокон! Коконушечка! Может, у нас появится бабочка неземной красоты!

Свирин смеялся, проводя очередную серию анализов, и даже легонько пощипывал округлый бок кокона.

– Червякус нешевелякус! Это если по-научному.

Кир был красивым парнем, но несколько странным. Ему бы с девушками гулять, а он все жался к ученым мужам. Коллеги подтрунивали: не любишь девушек – становись светилом науки, а то ни туды, ни сюды. Но Кир не занимался экспериментами, хотя мог бы. Окончив с отличием Межгалактическую ветеринарную академию, он уже седьмой год работал лаборантом в Центре космических исследований инобиологии. В его обязанности входило следить за инопланетными существами, доставленными в Центр, обеспечивать их всем необходимым, кормить, делать заборы ежедневных проб и простенькие анализы. Он был их нянькой и, кажется, был вполне доволен этим своим положением.

Ухаживание за существами иных планет и цивилизаций стало его жизнью. Он думал о том, как тяжело им даже при полном отсутствии мозгов и рефлексов оказаться за тысячи и миллионы световых лет от своей хлористой, водородной или еще ни весть какой, возможно, с нашей точки зрения дрянной, а для них жизненно необходимой родины. Про тех, что были с мозгами, он вообще старался не думать, глядя, сколь мучительным оказывалось их пребывание в научном плену. Киру не хотелось их исследовать, не горело в нем это «ВО ИМЯ НАУКИ!». Ему хотелось помочь этим многоногим, многолапым, многоусым, со щупальцами и без существам, доставляемым космопланами из самых разных уголков Вселенной.