Дачная амнистия. Рассказы

Здесь она на мгновение задумалась, очевидно, вспоминая слова, потом всплеснула руками и перевела томный взгляд на Михалыча.

– Ах, хотя, что же это я? В такой чудный день – и Блока? Нет, только Тургенева! В крайнем случае – Айвазовского!

Михалыч млел. У него было ощущение как у альпиниста, взобравшегося на банальную горку, но обнаружившего, что это, оказывается, Олимп.

– Ну, наливайте же, наливайте даме!..

Михалыч деловито открыл бутылку, разлил содержимое по фужерам.

Выпили.

Напиток оказался приторно-сладким, но Михалыч привычно занюхал его хлебом.

Потом выпили еще раз.

Потом пошли разговоры о современном постмодернизме, во время которого Михалыч иногда кивал, проявляя знакомство с темой.

В свою очередь он упорно пытался подвести разговор к свекле, но Эльвира-Элеонора была далека от сельского хозяйства. С таким же успехом на эту тему можно было общаться с балериной.

По мере опустошения бутылки с мартини, беседа становилась все более легкой и непринужденной.

Этому способствовала жара и отсутствие хорошей закуски.

Единственное, он пересел к столу немного боком, чтобы не встречаться глазами с картиной. Казалось, на него сейчас выпрыгнут слоны. И вместе со страдальцем на переднем плане унесут в сюрреалистическую реальность, из которой уже нет возврата.

Теперь они разговаривали почти одновременно. Элеонора закатывала глаза и проповедовала о гармоничном развитии человечества. Михалыч доказывал, что урожай свеклы в этом году будет невиданным. А все благодаря погоде и современным методам агрохимии.

Линии их разговора двигались параллельными, независимыми прямыми и только один раз пересеклись, когда вдруг выяснилось, что Хемингуэй ел свеклу.

При этом оба сразу замолчали и уставились друг на друга.

Потом мартини закончился, и он сбегал за бутылкой самогона.

Он показал, как можно пить из консервных банок, как это делали в армии.

Она попробовала.

Это произвело фурор в ощущениях, и она зашлась здоровым непринужденным хохотом, разбрызгивая в разные стороны самогон и слюни.

Потом Михалыч начал травить пошлые армейские анекдоты, на что Элеонора расплакалась и стала жаловаться на одинокую бабскую жизнь. Она размазывала по лицу черную косметику, отчего стала гармонировать с картиной Сальвадора Дали. И даже в какой-то степени составлять с ней творческий ансамбль.

Потом Михалыч сбегал еще за одной. А когда, распугивая летучих мышей, с чувством проорали «Запрягайте, хлопцы, кони!..», неожиданно подкрался вечер.

Ну а потом все закончилось естественным и закономерным финалом.

Домой Михалыч возвращался под утро. На душе было как-то муторно. Вроде, все прошло нормально, но исчез флер таинственности и мечты. Словно альпинисту сказали, что Олимп – за следующей горкой. А здесь просто контора райпотребсоюза.

Он сел на крыльцо и закурил. Громко трещали цикады.

В кустах раздался шорох и появился Дачная амнистия.

– А я смотрю, ты сидишь. Тоже не спиться?

Он сел рядом.

– Слышь, Михалыч, я повиниться хочу. Это я свеклу у тебя тащил.

– Да? – Равнодушно спросил Михалыч.

– Только ты не переживай: не свекла она вовсе. Я тебе семена табака дал. Ты же знаешь, у меня каждый клочок земли для коз травой засеян. А без курева я – никуда. Ты не обижаешься?

– Нет, – ответил Михалыч.

– Вот и хорошо! – Обрадовался Дачная амнистия. – Только это… В «Моей прекрасной даче» написано, что потом на этом месте лет пять ничего расти не будет. Представляешь, зараза какая! Но нам же спешить некуда?

– Некуда. – Сказал Михалыч. – А ты вот знаешь Сальвадора Дали?

Дачная амнистия покачал головой.

– Который председатель в соседнем кооперативе?

Михалыч вздохнул:

– Эх, ты! Темнота!

– Какая темнота? – Удивился Дачная амнистия, и показал заскорузлым пальцем на светлеющую линию горизонта.

– Солнце, вон, всходит!

Действительно, начинался новый день.

АСТРОЛОГИЯ

Михалыч проснулся от дикого шума. Короткие отрывистые звуки, разные по длительности и тональности, раздирали ночную тишину.

Жалостливо завыли собаки. Летучая мышь потеряла ориентацию и шмякнулась об дерево. Ежик собрался на ночную охоту, но грязно выругался и опять вернулся в свою гору.

– И вострубил седьмой ангел! – Сказал Михалыч. – И сделались град и огонь…

Он сунул голову по подушку. Звуки уже не долетали, правда, голове стало жарко и душно.

Михалыч выругался и встал с кровати.

– Выспится днем, паразит!… А ночью спать никому не дает!..

Затем встал и закрыл окна. Так было потише, хоть и ненамного.

Аналогично поступили остальные дачники. Захлопали оконные рамы, заскрипели ставни.