Истории о любви

– Они настоящие или как? – Не то чтобы мне стало по-настоящему интересно, хотя после такой встречи с человеком, которого ты помнил как выдающегося лузера, уже мало чему можно было удивиться.

– А ты сам решишь… В общем, слушай.

Любовь: прерванный полёт

Её никогда особенно не привлекал Париж. Не то чтобы он ей совсем не нравился – нет, такого, разумеется, не было. Просто она не понимала стонов и вздохов, издаваемых знакомыми и просто случайными людьми по поводу него. Хуже было, по её мнению, пожалуй, только восхищение юных сикушек от поездок в Турцию. Впрочем, может быть, такая позиция нормальна для самостоятельной женщины из России, которая, что самое главное, сделала себя сама.

Утро близилось к полудню, парижское солнце вкупе с пейзажем радовало глаз. София (скорее даже непроизвольно) поглядела налево. Там, в метрах двадцати от неё, шла игра, уже минимум как лет десять позабытая в России. Банальный «напёрсток», ушедший в прошлое вместе с китайским «Адидасом», малиновыми пиджаками и прочими прелестями постсоветского бытия. В Париже, городе, имеющем ничуть не меньшее право, чем Рим, именоваться вечным, этот вид промысла не только продолжал существовать, но даже вызывал неподдельный интерес у публики. Несколько пожилых американских пар, стайка туристов то ли из Японии, то ли из Кореи – София плохо различала их – не только с интересом наблюдали за игрой, но даже делали ставки. Один из явно подставных – а уж ей, выросшей в далёком и далеко не самом тихом Челябинске, это было очевидно, – показался ей знакомым.

«Не может быть», – подумала она.

Подставной лет сорока, в красном джемпере и видавших виды джинсах, в душе стебался над разыгрываемыми. Ещё бы, бог знает когда великий О. Генри описал всю эту примитивную по своей сути технологию отъёма денег, а вы, господа америкосы-пиндосы, даже не читали его! Ну, ставьте же свои кровные, заработанные пенсионные доллары и евро, ставьте!!! Тут как раз подошла его очередь. Он подошёл к фанерке, протянул своему напарнику – молодому благообразному негру в светлом пиджаке – пятьдесят евро и приподнял стаканчик. Шарика там, естественно, не было, и он картинно поднял обе руки вверх, как бы взывая к небу. Японец или кореец, кто ж их разберёт, протиснулся к «станку» и на ломаном английском начал что-то говорить негру. В общем, ещё один клиент дозрел…

Артур, а именно так звали подставного в красном джемпере и джинсах, обернулся направо. Не то чтобы он почувствовал опасность, хотя… В общем, его взгляд встретился со взглядом Софии.

«Ни фига ж себе», – его, несмотря на жизненный опыт, буквально бросило в жар.

– Играй без меня, Анри, – шепнул он стоящему рядом напарнику, выходцу откуда-то с островов в Тихом океане.

– Учти, Саид вычтет у тебя, – невозмутимо ответил тот. Он вообще был невозмутим, особенно в общении с Артуром – то ли потому, что не раз слышал о загадочной русской душе, то ли просто потому, что был вообще невозмутим, почти как истинный ариец.

Артур вышел из толкучки, образовавшейся вокруг «станка», и быстро пошёл вслед за уходящей Софией. Он обежал её и, стараясь быть максимально спокойным, просто сказал «привет».

– Вот уж кого я не ожидала здесь увидеть…

– Взаимно. Слушай, а давай выпьем кофейку, знаю здесь одно место…

Эти слова дались Артуру очень нелегко. Наверное, уже давно ему не было так трудно говорить. Раньше, лет пять назад, голос задрожал бы, а теперь нет – жизненный опыт всё-таки сказывается.

Через несколько минут они уже входили в маленькое, чисто парижское кафе. Стоявший у стойки хозяин, араб лет пятидесяти, радушно приветствовал Артура, сделав комплимент его вкусу.

– Какими судьбами тут? – вымученно спросил Артур, когда он и София уже сели за столик у окна.

– Всё на редкость банально, Артур, – она смахнула прядь волос с лица, – решила позволить себе немного приятного. Я ведь здесь всего в третий раз… Даже в своей тёзке Софии (тут она немного улыбнулась) я бывала куда как больше.

– Хорошо выглядишь.

– Артур, а разве ты видел меня когда-нибудь плохо выглядевшей?! Да ты вообще меня мало видел…

– Что верно, то верно…

Артур отвернулся к окну, словно стремясь увидеть на улице что-то важное.

– Прости меня. Очень прошу: прости, пожалуйста!

– Да мне-то, в общем, что, – спокойно ответила она, отпив чуть-чуть обжигающего кофе из чашечки, только что поставленной перед ней сыном хозяина заведения.

– Ну, как сказать… – Артур отвернулся от окна и взглянул ей прямо в глаза. – Я ведь знаю, что ты уговорила тогда Алёну прилететь ко мне. Мне до сих пор снится та наша первая поездка по городу. Это напоминало сказку: было уже около полуночи, мы катались по городу, я показывал ей достопримечательности. Ночной город, и мы вдвоём…

Артур отхлебнул кофе и продолжил:

– А потом наша вторая встреча. И поцелуйный заход из кухни в комнату. Мы шли и взасос целовались… Время за полночь, у меня была температура, но я находился на вершине блаженства. И восхитительная ночь потом. Мне реально казалось, что я знал её всю жизнь…

– А здесь-то ты как оказался? – скорее буднично, нежели с интересом, спросила она.

– Как-как… Сначала места себе не находил после расставания с Алёной. Потом с девчонкой одной молодой начал жить. Пару месяцев пожили. Понимал, что не то… Не Алёна, ну вообще… – тут Артур зачем-то поднял взгляд к потолку, словно ища необходимые слова. – А потом друг мой, Володька, позвал в колонию на свидание к авторитету одному съездить. Я того Валеру и не знал толком, так только, по юности помнил чуть-чуть. И криминал мне чужд был тогда. Но поехал. И барышня та с нами поехала. Так она на свиданке тому Валере на шею чуть не бросилась. При мне, заметь…

Артур жадно отхлебнул кофе и продолжил, глядя куда-то мимо Софии:

– Мы потом часа три обратно ехали, я курил всю дорогу. Пачку выкурил, наверное. А по приезде, уже без Володьки, сказал ей всё, что думал по этому поводу. Она тут же собрала вещи, и мы больше не виделись. Уж не знаю, с Валерой тем она или нет. Да и по фигу, если честно… А потом я с евреем одним подружился, через него в синагогу ходить начал. Вообще курам на смех – ну какой я еврей?! Во мне крови-то еврейской – тьфу! У тебя её вроде больше?

– Не без этого, – довольно отстранённо сказала София, сделав маленький глоток кофе.

– А там через синагогу и в Израиль свалил. Родня в шоке вообще была… Я, кстати, очень не люблю выражение «я в шоке». Девчонки из фиговых вузов, помнится, раньше все так говорили…

– Это точно!

– Но они именно в шоке и были… Ну так, покрутился я в Израиле, в кибуце пожил. Апельсины мы там выращивали… А потом вот сюда рванул, благо «шенген». Сначала квартиры с турками ремонтировал, теперь вот тут… А ведь там, дома, и работа была неплохая, и перспективы. Работодатели у нас, конечно, ушлые были. Ни Москва, ни Питер, ни Ханты-Мансийск денег особо не платили, но перспективы были. Но не смог я там больше жить, всё о ней напоминало. А тут и поговорить толком не с кем – что Анри, что Жозеф, что остальные – они ж, несмотря на эту долбаную политкорректность, даже колледж окончить не смогли! Вот и сижу тут, перед тобой душу изливаю. Про поездку в Суздаль с Алёной вспоминаю, про тот кусок торта маминого, что она мне в последний день дала тогда… Водки для полноты антуража только не хватает, типа, русские эмигранты в Париже…

– Бывает, – София пожала плечами.

– До сих пор, наверное, в «Одноклассниках» в профайле у меня мой город родной указан, в «Фейсбук» тоже несколько лет уж не был. Бред. Расскажи мне лет пять назад о том, где и как я буду, не поверил бы… А Алёна как сейчас?

– Хорошо всё у неё.

– Ты позитивная такая…

– Нет, это, Артур, тебе только кажется…

– Может, ещё по кофе? – Артур даже сам удивился, как жалостливо это у него прозвучало.

– Нет. Спасибо за кофе, кстати.

София поднялась из-за стола, взяла сумочку и пошла к выходу.

Магали

Как это фото появилось в колонии, никто так и не понял. Кажется, действительно первыми его увидели сидельцы из седьмого отряда, где был и Артём. Впрочем, фото это потом обошло если уж не весь лагерь, то большую его часть – потом об этом говорил сидевший в третьем отряде Андрей, с которым Артём учился когда-то в начальной школе. Да и ещё один бывший зэк потом, в областном тубдиспансере на Родионова, тоже вспоминал об этой фотографии и говорил, что видели её и в четвёртом, и в восьмом отрядах.

Самое простое объяснение появления снимка было связано с бывшим сутенёром Димой Бельмондо, как раз и сидевшим в седьмом отряде. Дима, правда, от этого напрочь открещивался и, кажется, был искренен – смысла на середине своего срока (отнюдь не за торговлю девочками, а за разбой, но это уже неважно!) засветить фото своей бывшей подчинённой, да ещё и не получить с этого ровным счётом никакой выгоды, у него не было. Была ещё версия, появившаяся в аккурат перед новым, 1999 годом, что на фото запечатлена проститутка из элитного московского борделя (отсюда и непонятная надпись «МАГАЛИ» с обратной стороны фотографии), а предназначалось её изображение для одного грузинского вора в законе. Всем только непонятно было, почему фото оказалось у них в зоне, тогда как грузинский законник сидел по соседству, и к тому же в конце девяносто седьмого года был этапирован куда-то на Урал. Иначе говоря, где эта фотография провела около года, было совсем не ясно.

Сидевший в четвёртом отряде рецидивист Колька Интеллигент, любивший качественную иностранную литературу (он даже порывался написать детектив в стиле А. Перес-Реверте) и тяжёлые наркотики, даже выдвинул фантастическую версию, согласно которой фото было вброшено зоновскими операми и должно было каким-то очень замысловатым образом расколоть отрицательно настроенных осуждённых и усилить позиции «актива» в зоне. Всерьёз в эту версию, навеянную не только чтением если уж не Перес-Реверте, то как минимум У. Коллинза, а скорее даже употреблением героина внутривенно, поверил, кажется, только рецидивист Смурый, отбывавший в свои почти восемьдесят лет бог знает какой срок. Его, разумеется, уважали, но всерьёз к человеку, путавшему по причине стойкого маразма колымские лагеря с мордовскими, а Бутырку с Крестами, никто не прислушивался.

Впрочем, несмотря на неясность происхождения фотографии, равно как и обстоятельств её появления в колонии, нельзя было отрицать того, что она произвела фурор. Красивая девушка лет восемнадцати-двадцати, одетая в стильный, хотя и на первый взгляд неброский джемперок, навсегда покорила сердца сидельцев. В конце девяносто восьмого – начале девяносто девятого года фото стало своего рода переходящим знаменем. Право взглянуть на него было чуть ли не главной ценностью для основной части осуждённых. Наиболее авторитетные зэки поделили между собой возможность повесить фотографию на несколько дней у себя рядом со шконкой. О встрече с девушкой на фото грезили, кажется, все – причём смотрящий за колонией Петя Горбатый вряд ли отличался в этом от зоновского завхоза, бывшего десантника Вовы Рэмбо. Никто, правда, так и не мог понять надпись «МАГАЛИ» на обратной стороне фотографии. Идеи о том, что это первые буквы фамилии – например, Магалина или Магалинская, или даже Магалий, – отвергались всеми, поскольку следов стирания не было, а прочие буквы, несмотря на то, что фото действительно гуляло по рукам, уцелели и были вполне читаемы. Мысль о том, что на снимке француженка, также не встретила поддержки у сидельцев.

Артём видел то фото всего три раза. Последний раз это случилось двадцать второго января, ровно за месяц до его освобождения. Его товарищ Саня Тюлихов, с которым они в последний год постоянно чифирили вечерами, выменял на полчаса это фото за пачку сигарет у своего земляка-павловчанина.

– Тём, тебе ведь на волю через месяц, – произнёс Саня, отпив чифира.