Петр III. Загадка смерти

Честь, в службе снисканну, свободой
Не расточил, а приобрел;
Он взглядом, мужеством, породой,
Заслугой, силою – орел.

Поэтому тяжесть принять решение о вызове Павла Петровича в Петербург взял на себя именно такой выдающийся человек.

Петербург – Гатчина

До решения доктора Роджерсона и собрания вельмож об ударе у Екатерины II пытались не говорить. «Между тем, – пишет Массон, – императорская фамилия и остальные придворные не знали о состоянии императрицы, которое держали в тайне. Только в одиннадцать часов – в это время она обыкновенно призывала великих князей, – стало известно, что она нездорова, а слух, что императрица больна, просочился лишь в час пополудни. Но об этой новости говорили с большой таинственностью и робкими предостороженостями – из-за боязни себя скомпрометировать»

.

О болезни Екатерины должны были почти немедленно узнать все ожидавшие в ее приемной (статс-секретари, обер-полицмейстер и др.). А.М. Грибовский в своем дневнике под 6 ноября записал: «Кончина императрицы и сетование о ней разных лиц. Я не решился первый дать знать о том. Награда тем, кои его об этом уведомили». И несколько ниже Грибовский замечал: «Производство и награды Павла I гатчинским и бывшим в опале у Екатерины. Гнев его противу бывших при ней»

.

Грибовский не сообщил Павлу Петровичу о болезни Екатерины II. Но действительно ли он не решился на это или ему запретили – выяснить сейчас трудно. Т.П. Кирьяк пишет о том, что «в начале приключения и пока оставалась надежда к жизни всеми мерами старались скрыть смятение при дворе…»

. Точно не известно, как повел себя обер-полицмейстер – бригадир Глазов (его имя упоминает Грибовский), который должен был немедленно обо всем доложить Н.П. Архарову. По-видимому, он этого не сделал. В списке наград, которые были пожалованы в день коронования Павла I, его имя отсутствует, а упоминается петербургский обер-полицмейстер статский советник Е.М. Чулков. Последнему было пожаловано 300 душ и орден Анны II степени

. Известно, что Чулков в конце октября 1793 года был назначен петербургским полицмейстером и помощником Н.П. Архарова. 18 ноября 1796 года он был пожалован в статские советники, all декабря назначен петербургским обер-полицмейстером

.

«К великому князю-наследнику от князя Зубова и от прочих знаменитых особ послан был с известием граф Николай Александрович Зубов…» – пишет Ф.В. Ростопчин. Итак, решение о срочном вызове Павла Петровича было принято. Далось оно нелегко. Что, если к приезду великого князя его мать придет в себя и увидит, что ее предали? Заключение доктора Роджерсона и мнение А.Г. Орлова-Чесменского сыграли тут решающую роль. Многие поняли, что теперь нельзя терять времени; скорее, скорее показать свою лояльность к будущему императору, зная его характер, и быстрее всех – даже быстрее официально посланного Н. Зубова – известить Павла Петровича о случившемся.

Массон называет шесть посланников, прибывших одновременно в Гатчину к Павлу

. Ростопчин насчитал их около двадцати! «Не было ни одной души, – пишет он, – из тех, кои действительно или мнительно, имея какие-либо сношения с окружавшими наследника, не отправили нарочного в Гатчино с известием; между прочим, один из придворных поваров и рыбный подрядчик наняли курьера и послали»

. Если верить павловскому камер-фурьерскому журналу, в Гатчину до приезда Н.А. Зубова прибыл с известием о болезни Екатерины какой-то офицер. Один из современников событий, Р.С. Трофимович, пишет, что это был капитан Бурцев, пожалованный за свою расторопность Павлом в подполковники и получивший кроме того в награду тысячу рублей. Де Санглен в числе первых прибывших в Гатчину называет Ильинского; это имя упоминается в КФЖ – «граф Август Ильинский»[122 - При большом дворе он был 28 сентября с графом Потоцким.]. Правда, он постоянно был вместе с Павлом Петровичем и поэтому не мог приехать в Гатчину с известием.

До нашего времени сохранилось несколько интереснейших записок, посланных Павлу Петровичу в Гатчину 5 ноября 1796 года. Три из них принадлежат перу Н.П. Архарова, две – Н.И. Салтыкова, одна – А.А. Безбородко и еще одна – великому князю Александру Павловичу.

Начнем с Н.П. Архарова. Во времена Екатерины II он сделал довольно внушительную карьеру и к году ее смерти «правил должность новгородского и тверского генерал-губернатора», на которую был определен в 1784 году

. Отношение императрицы к Архарову было двояким. В 1788 году А.В. Храповицкий записал: «Похвалена расторопность Архарова, и что он хорош в губернии (Тверской), но не годен при дворе…»

7 сентября 1790 года секретарь Екатерины II отметил более резкий отзыв императрицы, увидевшей Архарова: «“C’est un intriguant de plus”»[123 - Это еще тот проныра (фр.).]

, – сказано мне. Он год и восемь месяцев здесь не был. “II est mieux la qu’ici”»[124 - Он там лучше, нежели здесь (фр.).]. Согласно «Запискам» А.М. Грибовского, ставшего в августе 1795 года статс-секретарем, накануне смерти императрицы генерал-поручик Архаров был «управляющим в С. Петербурге должностью генерал-губернатора»

. Не исключено, что, зная отрицательное отношение к себе императрицы, еще до смерти Екатерины он был в тайном сговоре с наследником.

В первой записке, посланной в 11 часов утра 5 ноября, Архаров писал Павлу Петровичу: «Ваше императорское высочество, милостивейший государь. Сего числа в девять часов поутру ея императорскому величеству сделался припадок паралича, от которого при всех подаваемых от медиков средств к облегчению следов не видно. Сие важное происшествие должностию поставил донести вашему императорскому высочеству, прибавя при том, что для сохранения в городе тишины и спокойствия приняты мною надлежащие меры. Если же что еще случится, то не оставлю тотчас донести. Есмь с глубочайшим благоговением вашего императорского высочества верный подданный Николай Архаров. Ч[исла]. 5 ноября 1796 года».

В следующей записке на то же имя сказано: «…По отправлении три часа назад моего донесения ея императорское величество приходит отчасу в слабость, так что господин Роженсон ожидает скоро еще чего-либо хуже, и для того должностию моею почитаю еще отправить нарочного, не благоугодно ли будет вашему высочеству поспешить своим сюда приездом. Есмь… Ч[исла]. 5 ноября в два часа пополудни».

В третьей записке Архарова говорилось: «…После отправления от меня к вашему высочеству донесения ея императорскому величеству ни малого облегчения нет, и медики никакие надежды не полагают в предстоящем сем случае. Ея величество по чиноположению церкви исповедована, приобщена и маслом особорована… Ч[исла]. 5 ноября в три часа пополудни»

.

Из приведенных документов становится ясно, почему Н.П. Архаров играл такую важную роль при воцарении Павла I, почему уже 9 ноября он был произведен в генералы от инфантерии, пожалован Андреевской лентой, которую Павел снял с себя, и сделан вторым военным губернатором Петербурга (первым был великий князь Александр Павлович); кроме того, указом императора от 1 декабря 1796 года ему был пожалован каменный дом, купленный у В.С. Попова (стоит заметить, что Ф.В. Ростопчин получил аналогичный дом лишь 18 декабря)

.

А.А. Безбородко и Н.И. Салтыков до 11 часов дня (вспомним первую записку Архарова) не знали, как будет развиваться болезнь императрицы. Они, скорее всего, боялись, что Екатерина придет в себя и тогда преждевременный вызов Павла Петровича может ей не понравиться. Такая осторожность становится понятной, если императрица действительно не хотела видеть своего сына. В противном случае неясно, почему они немедленно не вызвали к серьезно заболевшей Екатерине II наследника престола. Ближайшие сановники императрицы боялись, что пришедшая в себя императрица, увидев Павла Петровича, подумает, что они ее предали.

Для колебаний у них некоторое время были основания. Массон сообщает, что Екатерина, находящаяся в бессознательном состоянии, благодаря лекарствам «двигала ногой и сжимала руку горничной».

В.Н. Головина, получавшая от мужа из дворца небольшие записочки через каждые два часа (до 3 часов утра), пишет, что «одну минуту надежда оживила сердца, блеснув среди мрака». Об этом же моменте, по-видимому, упоминает Ростопчин, сообщая, что в какой-то момент пронесся слух, что «будто государыня, при отнятии шпанских мух, открыла глаза и просила пить…»

.

Полагаем, что именно поэтому Н.И. Салтыков только в 11 часов начал разыскивать Александра Павловича, но запретил до приезда Павла Петровича входить ему с женой в комнаты бабушки. В.Н. Головина писала по этому поводу: «В пять часов вечера великий князь Александр, до того времени с трудом сдерживавшийся, чтобы не последовать первому движению души, получил разрешение от графа Салтыкова отправиться в апартаменты государыни. Это ему не разрешили – сначала без всякого достаточного основания, но по мотивам, легко понятным для того, кто знал характер графа Салтыкова. Еще при жизни императрицы распространился слух, что она лишит своего сына престолонаследия и назначит наследником великого князя Александра. Я уверена в том, что никогда у государыни не было этой мысли, но для графа Салтыкова было достаточно одних толков, чтобы запретить великому князю Александру отправиться в комнаты бабушки раньше приезда его отца. Так как великий князь-отец не мог замедлить, то великий князь Александр и великая княгиня Елизавета отправились к государыне между пятью и шестью часами вечера. Во внешних апартаментах не было никого, кроме дежурных с мрачными лицами»

. Мы, напротив, полагаем, что это не были слухи, и собравшиеся утром 5 ноября вельможи думали иначе. Поэтому сын Павла Петровича был допущен к Екатерине II Салтыковым только в 5 часов, когда уже не было никакой надежды и когда стало совершенно ясно, что она не произнесет больше ни одного слова.

Александр Павлович решил послать от себя в Гатчину Ф.В. Ростопчина. Последний рассказывает об обстоятельствах своей поездки следующее: «Быв в английском магазине, я возвращался пешком домой и уже прошел было Эрмитаж, но, вспомня, что в следующий день я должен был ехать в Гатчину, вздумал зайти проститься с Анною Степановною Протасовою. Вошед в ее комнату, я увидел девицу Полетику и одну из моих своячениц в слезах: они сказали мне о болезни императрицы и были встревожены первым известием об опасности. Анна Степановна давно уже пошла в комнаты, и я послал к ней одного из лакеев, чтобы узнать обстоятельнее о происшедшем. Ожидая возвращения посланного, я увидел вошедшего в комнату скорохода великого князя Александра Павловича, который сказал мне, что он был у меня с тем, что Александр Павлович просит меня приехать к нему поскорее. Исполняя волю его, я пошел к нему тотчас и встречен был в комнатах камердинером Парлантом, который просил меня обождать скорого возвращения его императорского высочества, к чему прибавил, что императрице сделался сильный параличный удар в голову, что она без всякой надежды и, может быть, уже не в живых. Спустя минут пять пришел и великий князь Александр Павлович. Он был в слезах, и черты лица его представляли великое душевное волнение. Обняв меня несколько раз, он спросил, знаю ли я о происшедшем с императрицею? На ответ мой, что я слышал об этом от Парланта, он подтвердил мне, что надежды ко спасению не было никакой, и убедительно просил ехать к наследнику для скорейшего извещения, прибавив, что хотя граф Николай Зубов и поехал в Гатчину, но я лучше от его имени могу рассказать о сем несчастном происшествии»

. Не рассчитывая только на Ростопчина, Александр Павлович послал в Гатчину еще и курьера, который, по-видимому, вез Павлу Петровичу короткую записку: «Плохо дело. Если будет хуже, я Вас уведомлю. Александр»

.