Петр III. Загадка смерти

. По этому поводу в Тайной экспедиции было заведено дело, но там ограничились лишь показаниями доносчиков, которые могли многое напутать.

27 мая Ф. Хитрово подтвердил, что считал все происходящим от А. Орлова, а не от Григория, правда не назвав того глупым. Он сказал, что предлагал схватить одного Алексея Григорьевича, а «не всех

Орловых отлучить», то есть убить. Это явно противоречит рассказу Дашковой об основном желании Ф. Хитрово убить Г. Орлова. 28 мая он признался, что говорил Несвицкому о желании убить всех Орловых, не дожидаясь возвращения императрицы, «как скорее при удобном случае». Принимая всю вину на себя, Хитрово отрицал как существование других участников подобной акции, так и приготовления к ней. Эти же показания он подтвердил и в допросе по пунктам 31 мая.

На очной ставке с Ржевским Ф. Хитрово рассказал о том, откуда он узнал об обещании Екатерины Панину быть правительницей. В деле записано: «Когда он был на карауле при покойном бывшем государе, тогда случилось ему говорить о порядке восшествия государыни на престол с А.Г. Орловым, то он (Орлов. – О. И.) сказал, что Панин сделал было подписку с тем, чтоб быть государыне правительницей и государыня на то согласиться изволила, и когда изволила придти в день восшествия на престол в Измайловский полк, тогда, объявя про ту подписку, бывшим при этом капитанам Рославлеву и Ласунскому, то они доложили государыне, что они на сие не согласны, а поздравляют государыней самодержавной императрицей, после чего велели солдатам кричать ура!»

Это чрезвычайно важное показание. Оно, скорее всего, преднамеренно ложно. Алексей Орлов, ревностный противник (вместе с братьями) идеи регентства, вдруг открывает Хитрово, человеку близко стоявшему к Дашковой и, следовательно, знавшему «самые разумные» ее проекты (вспомним, что Дашкова говорила с основными заговорщиками об этой идее), такую подробность воцарения Екатерины. К чему бы это рассказал хитрец Алексей Орлов? Если это было известно Хитрово (что более вероятно), то сам рассказ терял смысл, если же Хитрово этого не знал, то Алексей Григорьевич совершил предательство, так как обстановка в первые дни переворота была взрывоопасной. Но все происходило, скорее всего, не так. Поэтому А.Г. Орлова и хотели убить. Екатерина в феврале 1763 года говорила об Орловых: «Люди, окружающие меня, малообразованы, но я им обязана тем, что есть, и я уверена, что они меня не продадут»

.

Упомянутого эпизода со словами Екатерины Панину о регентстве, а потом истории в Измайловском полку совершенно отрицать нельзя. Возможно, что принятие предложения Панина было тактическим ходом Екатерины перед переворотом. Не исключено, что особую роль тут сыграли Н. Рославлев и М. Ласунский. В конце февраля 1763 года они вдвоем обратились к императрице с просьбой денег. Екатерина тогда писала своему секретарю И.П. Елагину: «Иван Перфильевич, ты имеешь сказать камергерам Ласунскому и Рославлеву, что понеже они мне помогли взойти на престол для поправления непорядков в отечестве своем, [то] я надеюсь, что они без прискорбия примут мой ответ, а что действительно невозможность ныне раздавать деньги, тому ты сам свидетель очевидный»

.

Но кто же мог еще рассказать о случившемся в Измайловском полку Ф. Хитрово? Прежде всего Н. Рославлев и М. Ласунский, а вероятно, и сама Дашкова. После отказа в выдаче денег такое было вполне возможно. Тогда возникает вопрос: почему Хитрово приписал этот рассказ А. Орлову и не изменил этих показаний в последующих допросах? Ответ тут, вероятнее всего, такой: Хитрово (и лицам, с которыми он был связан) очень хотелось столкнуть Екатерину и ее основных помощников.

И действительно, Екатерина II, ознакомившись с показаниями Ф. Хитрово, в какой-то момент заколебалась. Об этом можно судить по небольшой недописанной и зачеркнутой приписке к письму В.И. Суворову от 31 мая: «А гр. Ал. Гр. спросить можно сверх того, каким образом оный…» Однако затем, вероятно почувствовав смущение от подобного вопроса, Екатерина, не докончив фразы, ее тонко зачеркнула (так, что было видно написанное) и вручила это письмо, не переписывая и не исправляя, самому А.Г. Орлову для передачи В.И. Суворову

. Факт примечательный! Необходимо отметить, что в показаниях С. Хитрово, также говорившего об обещании Екатерины Панину стать правительницей, нет ссылок на А. Орлова

.

31 мая на прямой вопрос Суворова (в письменной форме) о том, на самом ли деле он имел умысел на жизнь графа А.Г. Орлова и его братьев, о чем сказал во время допроса, когда в комнату вошел сам Алексей Григорьевич, Хитрово ответил утвердительно, прибавив, «токмо к тому никакова умыслу, ни намерения не имел, а говорил безо всякого умыслу просто от себя; ни с кем в том согласия не имел»

. Это признание Хитрово выглядит странно; на душевнобольного он не походил. Есть только одно объяснение подобной «откровенности»: он хотел прекратить это дело, приняв всю вину на себя, и тем вывести из-под удара своих вдохновителей и сообщников.

Примечательно, что вынесение вопроса об убийстве А.Г. Орлова в пункты допроса было инициативой императрицы. 29 мая она писала Суворову: «Понеже Всеволодской мне сказывал, что Хитров винился при вас графу А.Г. Орлову, когда сей последний нечаянно вошел к вам, признаваясь, что он умысел имел его убить, надлежит вам в той повинной взять подписку…» Сформулировав далее пять вопросов к обвиняемому, Екатерина указала Суворову: «…И точно выведите то их предприятие в убийстве гр. А.Г. Орлова»

.

31 мая, получив дополнительные допросы Хитрово, императрица писала своему верному сподвижнику: «Главный ваш предмет должен быть: 1. Вывести, кто сообщники были проекта скаредного убить графа А.Г. Орлова. 2. Кто начальник и в чьей голове [этот план] родился?» Любопытно, что только третьим пунктом Екатерина II поставила вопрос: «Чего они намерены были сделать против меня, если б я не принимала их представлений?»

В личной беседе с императрицей Ф. Хитрово, как говорилось выше, сознался в том, что хотел убить четверых братьев Орловых, и признал своих сообщников в том виновными.

Что заговор был шире, чем первоначально казалось, Екатерина поняла из эпизода, о котором поведала в письме к В.И. Суворову: «Когда же Хитрово арестовали, тогда Пассек и Барятинский приехали к Орловым и сказали, что будто говорят по городу, что Орловых убить хотят, а меня свергнуты, а когда я об этом их спрашивала (это в дело не вошло – О. И.), от кого они такие речи слышали, тогда сказали от сержанта, а тот от гренадера, а сей от незнакомого дворника, и из сего видно, что они дело супцонировали (организовали. – О. И.) или, лучше сказать, знали» (курсив наш. – О. И.)

. Обращает на себя внимание: убить Орловых, чтобы свергнуть императрицу. Екатерина II хорошо поняла программу-максимум «дела Хитрово».

После 4 июня императрица, по-видимому, перестала внимательно читать протоколы, а в помощь к Суворову поступили князь М. Волконский и князь П. Черкасский. Протоколы начал писать писарь. 14 июня состоялся приговор Ф. Хитрово, а 17 июня – братьям Рославлевым и Ласунскому. С заговорщиками Екатерина II поступила относительно милостиво. Федор Хитрово по именному указу «за известное ея императорскому величеству преступление» был сослан в свое село Троицкое Орловского уезда, чтобы «там жить ему за присмотром безвыездно», где и скончался в июне 1774 года.

Н. Рославлев был направлен на Украину к генерал-поручику Мельгунову для какой-то «порученной от ея императорскаго величества комиссии». А. Рославлев также «для секретной и весьма нужной комиссии» был послан в крепость Святого Дмитрия, а М. Ласунский – в город Ливны расследовать притеснения, чинимые тамошним воеводой. Известно также, что 26 июля 1764 года М. Ласунский именным указом был по его прошению уволен «от военной и статской службы с чином генерал-поручика», а А. Рославлев с тем же чином ушел в отставку в начале февраля 1765 года. О том, что произошло с братом последнего, Николаем, мы узнаем прежде всего из письма последнего от 12 августа 1763 года к И.П. Елагину, начало которого опубликовал С.М. Соловьев. Н. Рославлев писал: «Государь мой, братец, Иван Перфильевич! Если, братец, хочешь помочь беднейшему и несчастливейшему человеку, так единого ради человеколюбия прошу, чтоб меня отсюда вывесть, хотя умереть поближе к Москве, а я очень болен, кровь из горла идет, и с постели не встаю, лечить же некому, худой самый лекарь, жена, бедная, также больна да притом брюхата…» По-видимому, Рославлев послал еще и прошение императрице, по которому 11 октября 1763 года «состоялась высочайшая резолюция» Сенату, согласно которой Николай Рославлев из-за болезни увольнялся от военной и государственной службы с получением чина генерал-поручика. По-видимому, на его судьбе не сказалось дело по поводу якобы бывших у него разговоров с Мельгуновым

. А. Ржевского «не в полном уме» сослали 15 февраля 1763 года «под надежным караулом Тобольской епархии в Долматов монастырь»

.

Ну а что же Е.Р. Дашкова? Екатерина Романовна рассказывает, что 12 мая у нее родился сын, а через три дня ее муж получил через секретаря императрицы Теплова записку следующего содержания: «Я от всей души желала бы не забыть заслуги княгини Дашковой вследствие ее собственной забывчивости; напомните ей об этом, князь, так как она позволяет себе угрожать мне в своих разговорах» (ГИ. 87).

Заметим еще одну явную несообразность в рассказе Дашковой (возможно, преднамеренную): записку императрицы она якобы получила 15 или 16 мая, но тогда еще не было «дела Хитрово», так как письмо Г.Г. Орлова о заговоре было передано Екатерине II 24 мая (а отослано, скорее всего, 22 мая). Согласно камер-фурьерскому журналу, Екатерина II выехала из Москвы 12 мая, 13 она заезжала в Тайнинское, 18 мая в Троицкую лавру, а 23 мая прибыла в Ростов

.

Записка императрицы предназначалась мужу Дашковой, имя которого также упоминалось в «деле Хитрово». По рассказу княгини, она вызвала сильное раздражение князя Дашкова. Екатерина Романовна рассказывает, что Панины пришли к ней и рассказали о записке, принесенной Тепловым. Дашкову якобы больше, чем несправедливость императрицы, рассердило то, что Теплов заставил встать с кровати и выйти на улицу ее больного мужа. «Самому же письму я не удивилась, – писала княгиня, – имея врагами Орловых, можно было ожидать что-нибудь в этом роде. Мне хотелось прочесть послание, но генерал Панин[97 - Граф Петр Иванович.] сказал: “Князь сделал, что, по-моему, следовало: отвечал достойно и твердо, а письмо разорвал”» (86).

Трудно поверить, чтобы князь Дашков разорвал записку императрицы, да еще, вероятно, в присутствии ее секретаря. По-видимому, Панины таким образом старались успокоить разгневанную Дашкову. Согласно показаниям иностранных дипломатов, князь Дашков, как участник заговора, был послан в Ригу. Это соответствовало наказанию других участников: удалению из столицы под видом важного поручения. Самой Дашковой было запрещено появляться при дворе

. Дидро она призналась, что ее «спасли от ареста только болезни родов» (ГИ. 375)[98 - Скорее всего, сказано для красного словца.]. Однако Екатерина Романовна превратила ссылку мужа в особую императорскую милость. «Екатерина II решила, – пишет она, – послать части под командованием человека, который с усердием к службе соединяет независимость от авторитета Орлова» (87). Дашкова, несомненно, говорила неправду, ибо хорошо знала, что в это время императрица действительно собиралась выйти замуж за Григория Орлова.

Княгиня не успокоилась и в дальнейшем. Граф Бекингемшир, сообщая о своем разговоре с Екатериной II, писал: «Исходя из этого, а также имея точную информацию, что княгиня[99 - Тут же английский посланник писал: «За несколько дней до того, как императрица выехала в Ригу, мне дали знать, что княгиню Дашкову в мужской одежде видели в бараках конных гвардейцев».] использует все свое искусство, чтобы отвращать сердца не только м-ра Панина, но и многих других, от ее персоны и правительства, она (императрица. – О. И.) имеет намерение выслать ее из Петербурга[100 - Несколько выше Бекингемшир замечает: «В разговоре, который состоялся у меня в Царском Селе с ее императорским величеством о княгине Дашковой, она уверяла меня, что эта дама не останется в Петербурге более двух месяцев».], возможно, это решение к нынешнему времени приведено в исполнение».

Клятвенное обещание

Указ Павла I Архарову о выселении Дашковой из Москвы

Указ Павла I М.М. Измайлову о немедленном выселении Дашковой из Москвы

Указ Савину (1)

Очерк третий

Смерть Екатерины II и судьба А.Г. Орлова-Чесменского

Я не хочу, чтобы он забывал 28 июня.

    Павел I о А.Г. Орлове-Чесменском

Кто старое помянет, тому глаз вон.

    Павел I к П.А. Зубову

Разность велику нахожу – разбирать дело по одним разговорам или по доказательствам.

    А.Г. Орлов-Чесменский

Трудно узнать, что в действительности произошло в начале июля 1762 года в Ропше. Прямых свидетельств крайне мало, а слухов и легенд слишком много. Размышляя над загадкой смерти Петра III, мы подумали о том, что какие-то сведения можно получить, изучив судьбы участников ропшинской драмы: что произошло с ними после этих событий, как сложилась их судьба при Екатерине II и особенно при Павле I, называвшем себя сыном Петра III? Не все они дожили до 1796 года: в 1779 году умер Г.Н. Теплов, в 1783 – Н.И. Панин, в 1791 – Г.А. Потемкин. Но еще живы были А.Г. Орлов, Ф.С. Барятинский, П.Б. Пассек, М.Е. Чертков, К.Г. Разумовский, врачи И. Людерс, К. Крузе и др. Как отнесся к ним Павел I? Чем «наградил» он людей, которых молва обвиняла в смерти Петра Федоровича? В этом отношении наибольший интерес представляет судьба графа А.Г. Орлова-Чесменского.

Глава 1

Смерть императрицы

Слухи и легенды

Ф.Г. Головкин, камер-юнкер при дворе Екатерины II, а затем церемониймейстер при дворе Павла I, считал, что на лице Орлова «запечатлелись знаки отчаяния от предсмертного сопротивления Петра III»

. По-видимому, он имел в виду шрам на щеке графа Алексея Григорьевича, полученный значительно раньше, в 50-х годах. Аналогичное мнение высказывали и другие современники – наши и иностранцы. Ничего достоверного о событиях в Ропше, судя по всему, они не знали, хотя жили и встречались с основными участниками развернувшейся там драмы. Не имея возможности проникнуть в тайну смерти Петра Федоровича, некоторые представители высшего общества занимались сочинением легенд, иногда правдоподобных, иногда фантастических. Многие из них дошли до наших дней. О «творчестве» Ф.В. Ростопчина уже говорилось. К подобному сорту людей относилась знаменитая «рассказчица» – Н.К. Загряжская.

Но не только современники стихийно или сознательно создавали различные легенды. Возникали они и на страницах трудов, авторы которых не стремились к дешевой сенсационности. Вот, например, фундаментальное, не потерявшее своего значения и теперь исследование Н.К. Шильдера «Император Павел I» (1901). В нем автор описывает две гравюры, выполненные художником Н. Анселином по поводу воцарения Павла I и ему посвященные. Эти любопытнейшие свидетельства эпохи не могли пройти мимо внимания такого историка, как Н.К. Шильдер. Но легенды прошлого оказали влияние на интерпретацию ученым упомянутых гравюр. Относительно первой, называющейся «Эксгумация Петра III 8 декабря 1796 года», историк пишет: на ней «представлена внутренность храма; на возвышении стоит гроб; поднятую гробовую крышку поддерживает с одной стороны монах, с другой – женщина в царском венце (Россия или богиня, олицетворяющая правду); в правой руке у нее скипетр, а в левой светильник, освещающий дивное зрелище: из гроба поднимается до половины Петр III, протягивающий руку императору Павлу. Подле монаха стоит женщина, изображающая правосудие, и держит в одной руке весы, склоняющиеся к Петру III, а в другой – корону над его головой. Павел Петрович, имея в правой руке своей руку отца, оборотился и другою рукою указывает на Петра вельможам, которые выражают радость и одобрение; позади этой группы царедворцев граф А.Г. Орлов-Чесменский в ужасе как бы отстраняется от видения. От гроба сползают змеи. Перед гробом два крестьянина, из коих один на коленях, а другой, распростертый, лежит на полу; эта группа должна, вероятно, изображать признательный и обрадованный зрелищем русский народ…».