Руна смерти

– Мы не знаем.

– А вы кто такие?

– Мы услышали крики…

Крайновски засунул пистолет в кобуру и подошел к одному из стоящих поблизости. Это был молодой парень. Он комкал в руках какую-то тряпку, прислушиваясь к голосам пришедших. По тому, как ввалились его веки, было ясно, что глаза парня выколоты.

Крайновски прошел дальше, оглядывая остальных. Среди них было много женщин и даже дети. В одном месте он увидел сидящую на земле женщину с окровавленным лицом. На руках у нее был ребенок лет трех. Судя по длинным шелковистым волосам, это была девочка. Крайновски нагнулся, чтобы заглянуть ей в лицо, но она уткнулась в шею матери, и он услышал лишь монотонный стон, похожий на нытье обессиленного капризами ребенка. Сама женщина, откинув голову назад, смотрела пустыми глазницами куда-то вверх на черные стены домов. Она сидела совершенно неподвижно и только по тому, как подрагивала ее рука, прижимавшая девочку, было видно, что она жива. Ей было не более тридцати. Ее пышные каштановые волосы были точь-в-точь такими же, что и у дочери.

Крайновски распрямился и тоже поднял голову. Он провел взглядом по рядам пустых оконных проемов. Дома, как и люди, были слепы, но в отличие от домов люди были слепы безвозвратно.

– Оставайтесь здесь, – сказал он двоим мужчинам и женщине, когда вернулся назад. – Я пришлю кого-нибудь, и этим людям помогут. Проследите, чтобы никто не уходил. Для их же безопасности.

Когда немцы вышли из-под мрачного закопченного свода подворотни, он, придержав своего подчиненного, сказал офицеру из гарнизона:

– Идите к машине, майор. Мы сейчас.

Когда майор отошел, он повернулся к оберштурмфюреру.

– Останься здесь и никого не выпускай. Если что – стреляй. Я пришлю людей. Придется прибирать за этой обезьяной. Сегодня их отправили на фронт, и напоследок они, видимо, развлекались.

Он немного помолчал.

– Пришлю также десяток поляков из числа арестованных. И бензин. Сложите всех тут же, включая помощников.

– А что делать с теми тремя?

– Пусть тоже поработают. Потом всех…

Он понимающе тронул эсэсовца за плечо, кивнул и направился к машине. В тот день пришлось послать людей по всему городу – проверить, нет ли где еще сюрпризов этой бригады сумасшедших. Позже Крайновски прочел в списках новых рыцарских кавалеров имя Дирлевангера, который за подавление восстания был еще и повышен в звании до оберфюрера. Крайновски представил себе обезьяноподобного сморчка в генеральской шинели со светло-серыми отворотами и крестом на худой морщинистой шее.

Через несколько дней после этих событий Эрнст Крайновски навестил своего приятеля гауптштурмфюрера Гетха, коменданта концентрационного лагеря в Плашкове, что под Краковом. Гетх организовал в своем большом лагерном доме шумную трехдневную попойку с участием проституток и каких-то дельцов из штатских. Однажды, в одну из ночей, к ним привели заключенного. Охранник втащил за шиворот старика и поставил перед лагерфюрером.

– Вот, Эрнст, познакомься – вычислитель судьбы, как он себя сам называет. – Гетх с бутылкой в руке стал обходить вокруг заключенного. – Знаешь, что этот старик предсказал мне на днях? Что меня уже в следующем году ждет веревка! Ха! Ха! Впрочем, я ему верю.

Старик стоял, комкая обеими руками свой лагерный колпак. Он растерянно улыбался.

– Кто хочет узнать, когда за ним придет костлявая, а? – обратился к публике полупьяный гауптштурмфюрер. – Эрнст! Давай, пока есть возможность. Завтра всех доходяг отправляют в Собибор. И этого тоже. Другого случая не будет.

Чтобы потрафить остальным, Крайновски дал свое согласие. Присутствующие оживились, на пол полетели пробки с новых бутылок, радостно завизжали женщины. Старика посадили за стол и дали бумагу с карандашом. Тогда он вынул из кармана кожаный ремешок и протянул оберштурмбаннфюреру.

– Это нужно надеть на левую руку, герр офицер.

– Еще чего! Амон, ты хочешь, чтобы я подцепил тут заразу?

– Надевай, надевай, – веселился Гетх. – У меня здесь каждый жид продезинфицирован, можешь не волноваться. Они сами следят за своим здоровьем, зная, что малейшую экзему или вошь я вывожу в крематории.

Под аплодисменты окружающих Крайновски позволил надеть себе на руку ремешок с плоскими черными камушками, и старик приступил к исследованиям линий его ладоней. Затем, подслеповато щурясь, осмотрел его глаза и сделал на листках записи.

– Это всё, герр офицер. Результат будет готов утром. Но как я уже говорил, – старик повернулся к начальнику лагеря, – без моих книг и таблиц я мало что смогу.

Гетх махнул рукой, и охранник потащил старика к выходу. Несколько женщин закричали, что тоже хотят узнать свое будущее, но хозяин вечеринки пообещал им продолжить сеанс завтра.

Утром с раскалывающейся головой Крайновски усаживался в машину. Изрядно похмелившийся Гетх уговаривал его остаться. Вдруг он замахал рукой, и к машине подвели вчерашнего предсказателя.

– Ну?

Старик протянул начальнику лагеря листок бумаги с каллиграфически написанным текстом. Тот прочитал, рассмеялся и передал бумажку в окно машины. Крайновски сунул ее, не глядя, в карман, махнул рукой и приказал водителю ехать. Пару раз проблевавшись по дороге и уже подъезжая к Варшаве, он вспомнил про старика и прочел его записку: «Человек со шрамами умрет весной. Через минуту после того, как это случится, часы на башне замка Шарлоттенборг пробьют полдень». Он скомкал листок и вышвырнул его в окно.

В ноябре Крайновски отозвали из Варшавы в резерв рейхсфюрера СС. Ему в очередной раз повезло. Спустя несколько дней Амон Гетх был арестован. Его обвинили в растрате государственных средств, взяточничестве и прочих махинациях. Штандартенфюрер, ведший это расследование, довольно скоро вышел на фамилию Крайновски и даже не поленился съездить в Варшаву. Однако, узнав, что подозреваемый в сообщничестве с Гетхом человек находится сейчас в личном резерве Гиммлера, он не стал копать дальше.

В итоге Гетх сел в тюрьму, а Крайновски отправился во Фленсбург на новое место работы. Перед отъездом он побывал на аудиенции у рейхсфюрера и получил устные инструкции относительно отряда «Морской уж». Ему было разрешено ограниченно привлечь к этому делу и командируемого туда же Амона Веллера – щуплый архивариус оказался неплохим криптографом и мог быть полезен как шифровальщик.

22 января Юлинг совершенно неожиданно получает письменное предписание из Берлина, завизированное самим Мюллером. Ему было велено сдать все дела и в срочном порядке выехать в Восточную Померанию к новому месту службы. Начальник четвертого управления РСХА направлял его в распоряжение штаба формируемой там группы армий, принять командование которой должен был не кто иной, как сам рейхсфюрер СС. 26 января это соединение получит окончательное название группа армий «Висла» и через три месяца будет разгромлено на Одере в последних боях войны.

– Такие вот дела, – сказал Юлинг, прощаясь с Ротманном прямо в его кабинете. – Даже не посидим напоследок. Сейчас еду прощаться со своей Эддой. Оставляю дом пока на ее попечение – там у меня кое-какие вещи, и я заплатил хозяину за месяц вперед. Может, еще будет случай вернуться.

– Тебе что, лишнего дня не могут дать на сборы и утряску личных дел?

– Рано утром в Кольберг уходит «Гриф» – один из наших старых миноносцев, – и Вольфганг договорился, чтобы меня подбросили. Дороги на этом направлении забиты беженцами так что это самый выгодный вариант, – Юлинг пожал руку Ротманну и, немного помолчав, сказал: – Смотри, Отто, докопаются Веллер с Крайновски до Дворжака. За такие вещи по головке не погладят. Это гораздо хуже, чем приютить десять коммунистов или евреев. – Он подошел к дверям и добавил: – Не вздумай только его отпустить.

Через несколько дней, когда Ротманн, вернувшись домой, открывал дверь своей квартиры, на площадку вышел его сосед – бывший моряк – и протянул конверт.

– Письмо, Отто. Тебя не было, и его отдали мне под расписку.

– Спасибо, капитан, – уже предчувствуя новые события, сказал Ротманн. – А кто его принес?

– Почтальон.

– Я понимаю, что не английский парашютист. Как он выглядел? Маленький сухой старичок с протертой до дыр сумкой?

– Ха! Молодая и толстая фрау. Ты что, хочешь определить содержание письма по виду того, кто его доставил?

Гансъорг Дан, так звали соседа, был в своем обычном, видавшем еще времена Веймарской республики, стеганом халате и, как всегда, с костяным мундштуком в зубах. В этом мундштуке несколько раз в день дымилась сигарета, в остальное же время он был пуст, являясь тем не менее неотъемлемой частью своего владельца.

– Нет известий от сына? – спросил Ротманн.

– Жду. Ты знаешь – я не теряю надежды.

– Знаю. Как насчет партии? Помнится, я обещал тебе реванш?

– Только назначьте время и место, господин штурмбаннфюрер.

– Ладно, зайду через часок.

Они познакомились прошлым летом, когда Ротманн, вернувшись из Кельна, где погибли его жена и мать, лежал на своей кровати и размышлял – пустить ли ему пулю в висок или не делать этого ради брата. Это была, конечно, лишь минутная слабость, но иногда и под влиянием минуты человек принимает роковые решения. Как раз тогда и пришел к нему этот неунывающий моряк. Он был в своем халате, с пустым мундштуком в крепких прокуренных зубах и держал под мышкой шахматную доску. Тогда, конечно, игры не получилось, но позже они сблизились по-соседски. Нечасто, но пару раз в неделю собирались то у Ротманна, то у капитана и играли. Играли и разговаривали. Никогда при этом не пили алкоголь. Только крепкий чай, если Ротманну удавалось достать что-нибудь приличное. Именно Дан тогда помог ему выбраться из депрессии, и потом вторично, после известия о гибели Зигфрида.

Собственно говоря, игра в шахматы была только предлогом для общения, которое сводилось к тому, что Дан рассказывал, а Ротманн в основном слушал. Капитану было что рассказать. О славной битве в Скагерраке, где адмирал Шеер задал трепку англичанам (которые на этот счет имели совершенно противоположное мнение), о Кильском мятеже, о самоубийстве остатков Флота Открытого Моря летом девятнадцатого в Скапа Флоу. Ко всем этим событиям он имел личное отношение и рассказывал о них так, будто бы все они были одинаково славными в истории германских военно-морских сил.