Чёрный дом

Когда на следующий день мы вернулись домой, мама уже приехала. У нее закончилась смена в летнем школьном лагере, и я знал, что ближайшие два месяца она будет со мной, пока не закончится лето. Мама привезла несколько огромных пакетов с различными шоколадками, соками, фруктами. Одним словом, она привезла рай.

Мы сидели на кухне. Наконец вся семья оказалась в сборе. Отец сидел с торца стола прям в углу кухни, рядом сидела мама. Бабушку за столом я видел редко. Она всегда стояла напротив стола, уперевшись в кухонный шкаф. В таком положении она была даже во время еды. Отец принялся увлеченно рассказывать о том, как сегодня полдня в доме была милиция, как плакала соседка Соня, жалуясь на то, что еще не рассчиталась с долгами за новый телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр, а их уже украли, потом он принялся говорить о рынке, строить планы на открытие торгового павильона. Бабушка иногда кивала в знак согласия, иногда неодобрительно смотрела, но ничего не говорила. Мама тоже слушала молча.

У соседки сверху, Светки, как обычно, было шумно. Играла музыка, слышался то хохот, то громкая нецензурная брань. Было слышно, как мужчина из Светкиной квартиры кричал в окно, а тем временем в наше окно нервно и противно полузвонко постучала босая нога. Бабушка поспешила открыть форточку.

– Теть Маш, меня татарин зарезать хочет! – прокричала нога. Это был Андрей, старший сын Светки.

Отец открыл окно, и в нем появился сам Андрей. Кудрявый босоногий подросток в уляпанной футболке, размера на три больше нужного, висел на жилистых руках в окне. Отец помог ему забраться в квартиру. Андрей, дрожа, сел на полу к холодильнику.

– Можно попить? – спросил он, глядя испуганными белесыми глазами.

Бабушка дала стакан с водой. Андрей ухватился за него, как ребенок в самую любимую игрушку. Стакан трепыхался в руках, половина содержимого все-таки ускакала на пол.

– Что случилось-то? – спросил отец.

– Татарин, татарин, падла, зарезать хочет! Мать гонит меня из дому, а мне идти некуда, ну татарин и схватился за нож и кричит, что зарежет. Я в окно, прыгать высоковато, я к вам. А он, падла, по спине полоснул, – Андрей продемонстрировал дырку на футболке, под которой виднелась кровавая царапина.

Отец взял из шкафа среднего размера нож, аккуратно прижал его в носок и пошел к выходу.

– Коля, не надо, не ходи! – засуетилась бабушка.

– Я просто поговорить с ним иду. Совсем уже дурак, на пацана с ножом кидается.

Отец ушел к Светке. Бабушка с мамой прильнули со стаканами к стене, чтобы получше слышать происходящее наверху. Андрей продолжал сидеть на полу у холодильника, обхватив руками колени. Его не переставало трясти. Я уселся рядом с ним.

– А пойдем поиграем? – предложил я Андрею.

Он смотрел на меня выпученными глазами, полными ужаса. Ужас наполнил глаза до краев и стал медленно вытекать соленой слезой. Я вглядывался в этого испуганного чумазого подростка с нескончаемым количеством ссадин и царапин, с разбитыми коленями, в грязной и порванной одежде. Андрей неуклюже размазал рукой слезы по лицу и посмотрел на меня, оскалив свои желтые зубы. Лужа от пролитой воды под ним стала больше.

Отец вернулся не скоро и изрядно выпившим. Он молча протопал тяжелыми шагами на кухню, достал из носка нож и сказал:

– Можешь идти домой, татарин тебя не тронет. Завтра скажешь, извинился он или нет.

– Я боюсь, дядь Коль! – проблеял Андрей.

– А ты не бойся. Если хоть пальцем тронет, скажешь мне.

Андрей, уже сменивший промокшие шорты на старые спортивные штаны моей мамы, пошел к себе. Наверху сначала долго смеялись, потом включили музыку и продолжили веселиться.

Прошло почти два месяца. Умер шутливый старичок Петр Алексеевич. Шутил, что догорает этим летом, вот догорел к сентябрю. Тех, кто обворовал квартиру Сони, так и не нашли. Ей пришлось залезть в еще большие долги, чтобы восполнить хотя бы телевизор. Татарин, который стал часто зависать у Светки, все так же продолжал гонять Андрея, приставал к Аленке, что той пришлось сбежать из дома, а Валерка почти сутками шарахался во дворе один. Бывало, после прогулок во дворе мама звала его к нам пообедать. Тот сметал все, что было, одним махом, не жуя. Я же ел плохо, тем более, в отличие от Валерки, я еще различал вкус: котлета – вкусно, а рис – нет. Бабушка устраивала соревнования: кто быстрее съест, тот получит конфету. Я знал, что в любом случае мы оба получим конфету, но все равно старался выиграть в этой пищевой дуэли. Не выиграл ни разу.

В тот день родители уехали в лес за грибами. Я слезно просил взять меня с собой. Кстати, года через три я так же слезно просил не брать меня с собой и оставить дома. Мы с бабушкой остались вдвоем.

Днем у Светки была тишина, отсыпалась, видимо, после очередной попойки. Было слышно, как несколько человек, громко топая, поднялись наверх. Долго стучали к ней. Потом к соседям по этажу. Никто не открывал. Потом постучали к нам. Бабушка посмотрела в глазок и открыла.

– Здрасьте, участковый, – представился мужчина в милицейской форме. – Сальникова у себя?

– Здравствуйте. Не знаю. У нее тихо, наверное, нет ее. А вообще, мы с внуком только пришли, так что извините.

– Баушка, ты что, мы сегодня же весь день дома! – я поспешил поправить бабушку.

– Ну ясно все, – сказал участковый, а тем временем в подъезде появился Андрей. – О, ты-то мне и нужен. Ключи от квартиры есть?

– Есть, – выпалил, ничего не поняв, Андрей.

– Ну пойдем. А вы возьмите паспорт и пойдем к Сальниковой. Понятой будете.

Когда Андрей и участковый пошли наверх, бабушка погрозила мне пальцем:

– Сколько раз тебя учить?! Не вмешивайся, когда старшие разговаривают! Такой же, как мать, ротозявый. Если я что-то говорю, значит, я знаю, что говорю. Если спрашивают у тебя, правда или нет, нужно сказать, что правда. Понял меня?

Я кивнул.

Бабушка взяла паспорт, аккуратно упакованный в полиэтиленовый пакетик из-под молока, и мы отправились к Светке. В квартире помимо участкового было еще много народу, еще милиционеры, какие-то строгие и недовольные женщины. Светка сидела на стуле в наручниках. Андрей стоял у стены, опустив голову, и постоянно пытался то ли укусить свою нижнюю губу, то ли облизать.

– Я вам говорила, что нельзя детей в таких условиях воспитывать, – сказала одна из недовольных женщин.

Действительно, квартира для жизни была малопригодна. На полу валялись бутылки из-под водки и пива, окурки и пепел, какие-то пакетики, разбросаны шприцы, темные бутылечки, огрызки засохшего хлеба. Также весь пол был истоптан чьими-то грязными следами. Полная антисанитария. В квартире был еще невыносимый запах спертого табака с вкраплениями человеческой гнили. Штор на окнах не было. Межкомнатных дверей тоже. Их заменяла своеобразная конструкция из пленки магнитофонных кассет, которая расползалось от дверной перегородки до пола.

Бабушке продемонстрировали пакетик с сушеной травой, несколько шприцов, какие-то ампулы. Бабушка посмотрела и расписалась, где сказали. Светку увезли на милицейском уазике, Андрея и Валерку, которого нашли во дворе, увезли на «Волге» в приют. Впоследствии их отправили в детский дом, который находился прямо за холмом у нашего дома.

Мы вышли с отцом из магазина. На душе было по-осеннему грустно, несмотря на то что на дворе весна. Отец достал сигарету и закурил. Тут же подскочил парень, примерно мой ровесник. Это был Валерка. Крепкий подросток с опустошенными глазами, ничего общего с тем голодным и беззащитным Ваейкой.

– Мужик, дай закурить! – попросил он.

– Валерка, ты, что ли? – узнал его отец.

– Я. А ты… – Валерка немного замялся. – А, дядь Коль, ты, что ли? Не узнал сразу.

Отец достал сигарету и протянул Валерке. Интересно, мне он всегда рассказывает о вреде курения и грозит голову оторвать, если увидит меня с сигаретой, а Валерке вот так запросто сам протягивает бумажную трубочку с табаком. А мы почти одного возраста с ним. Одобрил бы отец, если б мне какой-нибудь мужик так на улице дал сигарету, попроси у него я?

– Как мать, как брат, как сестра? – любопытствовал отец.

– Мать сидит уже третий раз и все за наркотики, Аленка не знаю где. Андрюха тоже сидит. Он с друзьями двух девчонок изнасиловал и зарезал. Неделю насиловали их и резали постепенно. Двадцать пять лет дали.

– Вот это да! – отец смачно плюнул. – Знал бы я тогда, когда этого ублюдка татарин зарезать хотел, сам бы его прирезал. Одного спас, а он двоих убил.

Вот так происходит жизнь. И у всех она практически одна и та же, одного цвета, только оттенки разные. Все живут эту пресловутую смешную, безвкусную, пресную жизнь, которая выцветает с каждым днем все больше. А я не живу. Стою смотрю…

Шарлотка от Олега

– Тома, как думаешь, много людей у нас в городе против закрытия музыкальной школы? – Дина оторвалась от монитора.

– Я даже не знаю, – вопрос явно поставил маму в тупик.

– Если в процентах, то сколько? Навскидку.

– Ну, не знаю, примерно половина, может, больше, – помялась мама.