Подфлажник

– Рана не опасная. По всему видно, что сотрясения нет. Вероятнее всего от удара запаморочило малость в голове, но это пройдёт. Дайте ему дня три полный покой. Надо полежать, а дальше – по обстоятельствам: если тошноты, рвоты, температуры и других побочных явлений не будет наблюдаться, значит можно начинать легонько двигаться, но от резких движений и поднятий тяжести пока надо будет воздержаться до полного выздоровления.

Он похлопал боцмана по плечу, пожелал удачи и, пожимая руки, капитану со старпомом, быстро откланялся, уводя за собой своего ассистента и медбрата.

После трёх суточного лежания, Залесский немного пришёл в форму и стал потихоньку передвигаться по каюте, осмелился пойти в кают-компанию, благо, голова, уже, не болела так, как в первый раз, после того, когда он попробовал самостоятельно сходить в гальюн. Слава Богу, дела шли на поправку. Пока штормило, судно оставалось в порту, затем приняло оставшийся груз цитрусовых и снялось в рейс к родным берегам. Была и первая самостоятельная вахта. Он отстоял вахту без приключений и особого вреда для своего пошатнувшегося здоровья. Проходя Босфор, боцман оставался на мостике как рулевой, а вместо него на бак послали третьего помощника капитана и одного матроса. Старпом не хотел рисковать здоровьем боцмана и полностью ещё не доверял ему выполнение боцманских обязанностей. А по приходу в порт Николаев, судно встречал новый, вновь назначенный боцман, а Залесский исправно сдал, как это полагается, свои служебные дела и обязанности, хотя, здоровье и шло на поправку. Ничего не поделаешь, море, как и женщины, любит здоровых мужчин. Простившись с товарищами, он покинул судно без сожаления.

8.

На улице стоял ненастный декабрьский день. Время было вечернее. То время, когда первая волна людей спешит домой, после окончания первой трудовой смены и занятий в учебных заведениях. Но спешить в этот день надо было медленно, в силу природного катаклизма, которые в те годы часто случались в зимнюю пору. Бывало так, что льёт привычный осенний дождь, воздух дышит запоздалой осенней прохладой и, вдруг, среди ночи, дождь превращается в мокрый снег, обильно ниспадающий с тяжёлых туч, витающих в поднебесье. К утру осадки прекращаются, а вместо них, с дуновением северного ветра, приходит жестокий резкий мороз, одевая всё вокруг остекленевшим панцирем. Точно таким был и этот день в Николаеве, поэтому и спешить не было особой потребности, чтобы целыми без приключений вернуться к семейным очагам.

Любуясь хрустальным панцирем, ночного сюрприза погоды, Залесский вышел через проходную порта и направился в сторону трамвайной остановки под кодовым названием «Порт», так как находилась она в пару кварталов от самого порта. Идти было очень скользко. Дорога в этот день представляла собой сплошной ледовый каток. Деревья, покрытые ледяной коркой стонали от тяжести свисавших к земле веток, часто оставаясь с острыми сучьями, оставшимися вместо тех веток, которые не в силах были удержать на себе, придавившую их, тяжёлую ношу остекленевшего ледяного панциря. Лёгкая мглистая дымка опустившаяся, на непривычно остекленевший город, скрывала в своих объятиях тускло проглядывающийся, золотисто-багряный, силуэт, клонившегося к закату солнечного диска. Именно в такое погодное ненастье суждено было боцману Залесскому выбраться из города корабелов. Надо было добраться до автовокзала и, чем скорее, тем лучше. Однако транспорт на улицах Николаева не радовал своим изобилием. Редкие отчаянные таксисты, выезжающие на свой рисковый промысел, проезжали мимо, стоявшего на остановке Залесского, уже, будучи арендованными такими же, отчаянными клиентами. Дороги и тротуары ещё не были посыпаны противоскользящими средствами, будь то песком или шлаком, и продолжать идти пешком дальше, Николай просто не хотел, ввиду своих отягчающих обстоятельств. На остановку пришло ещё несколько отчаянных граждан, и Николай, обратив внимание на чистые рельсы, понял, что стоит подождать трамвай. И не прогадал. Вскоре, прибыл трамвай из двух вагончиков, и Залесский, не без труда, втиснулся вовнутрь этого, так необходимого обществу, транспортного средства. Благо, вошёл в заднюю дверь и нашёл на задней площадке место для себя и своей дорожной сумки. До автовокзала доехали без особых приключений, если, не учитывая, что водитель трамвая несколько раз останавливался, чтобы убрать из путей упавшие ветки, но линия силовых электропроводов ещё уцелела, и ток в ней присутствовал, а это было главным. Залесский рискнул, всё-таки, заглянуть на автовокзал в поисках попутного автобуса по направлению Одессы, но был сильно разочарован, когда узнал у кассирши, что рейсовые автобусы из Николаева до Одессы отменены, а на транзитные – будут продавать билеты по прибытии автобуса. Николай знал, что его сегодня ждут дома, так как, сообщил по радиотелефону о своём приезде сразу после прохода Босфора. Ехать на железнодорожный вокзал ему совсем не хотелось. Оставив поездку поездом, как резервную, он пошёл попытать счастья среди частных маршруток. И не прогадал. Немного вспотевший от тяжёлой ноши, он добрался до остановки, где стояли два беленьких микроавтобуса «Мерседес» с одесскими номерами.

– На Одессу? – громко спросил чернявый юркий мужичок в короткой овчинной дублёнке нараспашку.

– Да, – коротко ответил Николай, остановившись возле двери первого микроавтобуса, чтобы перевести дух.

– Двойная такса, знаешь? – проинформировал чернявый, сверля своим хитрым взглядом сердобольного Николая.

– Теперь буду знать, – с иронией на лице ответил Николай.

– Ехать будешь? – не унимался чернявый.

– Буду, конечно, – заверил Николай своего навязчивого собеседника.

– Тогда сумку назад, в багажник, – скомандовал чернявый и, подхватив сумку Николая, ловко водрузил её в багажник вторым ярусом. Внизу уже находился ряд таких же, похожих чем-то между собой, брезентовых сумок.

Уложив багаж, Залесский последовал в салон маршрутки, где занял пустующее место в правом однорядном ряду сидений. Удобно устроившись на приятном мягком кресле, он откинул спинку и стал дожидаться отправки маршруток, вместе с такими же, затерявшимися среди обледеневшего города, пассажирами. На уставшем и обветренном морскими ветрами лице Николая, сияли сосредоточенным проникающим взглядом покрасневшие от усталости глаза, в которых, таилась надежда неизбежной встречи с домашними и восторженная радость, приближающегося отдыха со всеми наслаждениями, предстоящими моряку, при сходе на берег. Радость, которая могла быть понятной только людям, сопряжённой профессии, что не понаслышке знакомы с суровым флотским бытом и жизнью, полной необходимых жизненных лишений, оставляющих, в сердцах и душах моряков, своеобразный специфический оттенок.

Когда оба микроавтобуса были полностью укомплектованы пассажирами, водители прогрели моторы и тронулись в рисковый путь, соблюдая определённую правилами дистанцию. Они решились на поездку, подстраховывая один одного, а иначе в такую погоду невозможно ехать, надеясь только на Всевышнего и мужицкую «авось, пронесёт». Ехали медленно, казалось, что время остановилось. Но, вот, остался позади Варваровский мост с рекой Южный Буг, затем скрылись из виду мелкие частные дома, показался величавый герб города корабелов, который тоже растворился в молочной предвечерней дымке. Трасса по колее, уже была немножко разбита и водители добавили газу. До Одессы ехали около трёх часов с хвостиком, на час с хвостиком больше обычного. Когда маршрутки заехали в посёлок Котовского, на дворе уже стемнело, но Одесса продолжала жить полноценной городской жизнью. Дороги были хорошо разбиты и тёмные от песка и шлака, особенно на перекрёстках. Движение транспорта было, как в обычный зимний вечер, а люди, как всегда, куда-то торопились, спешили и просто гуляли. Гуляли со своими четвероногими любимцами, влюблёнными парами, поодиночке, с детьми и просто так, нагуливая аппетит или крепкий сон. Чётко вырисовывались предновогодние приготовления: яркие новогодние гирлянды всевозможной иллюминации, бегущие огоньки, праздничные рекламы и светящиеся витрины магазинов со всевозможными разноцветными надписями на русском, украинском и даже на английском языках. Чувствовалось, что новый мэр города не только бывший партократ, но ещё и хозяин, умеющий поддерживать город в бурном жизненном ритме, не взирая, ни на какие погодные катаклизмы. Осталось совсем немножко. Вот проехали промышленную зону Пересыпи, мрачные развалины Молдаванки и, наконец, остановка конечная – центральный городской автовокзал.

9.

Занимаясь на кухне приготовлением дежурных блюд, Ирина услышала характерный шум открываемой металлической двери тамбура, перекрывавшей выход из двух квартир на лестничную клетку. Засуетившись, она прекратила нарезать овощи на салат «оливье», положила на стол нож и вышла из кухни в просторный коридор своей «чешки». Она давно уже, перестала встречать мужа по приезду из рейсов. Достаточно намаявшись с этим неприятным занятием в свои молодые годы, Залесская хорошо знала цену встреч и расставаний. В конце концов, муж сумел настоять на том, чтобы эти встречи и расставания происходили дома. Так ему было спокойнее за жену, особенно, когда эти встречи и расставания приходились на вечернее или ночное время. В любом случае, дома спокойней, да и дел много можно успеть переделать, не переводя зря времени на проезды и переезды по вокзалам. Вот и теперь ей почудилось, что это муж так быстро приехал, хотя знала его предварительный знак: два коротких звонка, после чего он сам открывал дверь своим ключом. Дверь открыл не муж. Дверь своим ключом открыл сын. Вытянувшись в рост и раздавшись в плечах, он казался совсем уже взрослым и с каждым годом всё больше становился похожим на отца. Сняв с порога форменную курсантскую шапку и, расстёгивая на ходу шинель, он с радушием в глазах поприветствовал мать и заискивающе спросил:

– Муся, папка приехал?

– Нет, сынок, – ответила Ирина, обнимая и целуя сына.

Тогда второкурсники оставались на казарменном положении, проживая в экипаже, и Игорь не был исключением. Домой он появлялся редко, получая два раза в неделю увольнительную, а, иногда, ему давали сквозное увольнение с субботы по воскресенье и, он приезжал домой в субботу после обеда, уезжая в экипаж к 22.00 вечера в воскресенье. Теперь у него была уважительная причина, и он отпросился у старшины группы до утра – не каждый же день отец приходит из рейса?

– Мам, я возьму машину и съезжу папку встречу, ага? – громко спросил Игорь, надевая гражданскую одежду в своей комнате.

Ирина зашла в комнату сына и, поглаживая на голове его густой ёршик, стала отговаривать, с привычной материнской предосторожностью:

– Сынок, я думаю, папка скоро сам будет дома, – она села в кресло и, любуясь повзрослевшим сыном, продолжила свою мысль: – Да и скользко на улице сейчас. Сначала я буду переживать за тебя, а потом за вас обоих. В конце концов, вы сможете просто разминуться. Ты, сына, лучше переоденься и айда на кухню да поможешь мне, ладно?

Делая обиженную рожицу, Игорь не стал перечить матери, а переоделся в чёрные джинсы фирмы «Тор mеn», тёмно-синюю вельветовую рубашку на выпуск и послушно пошёл на кухню помогать матери. Доверив сыну нарезку маринованных огурцов и открыть банку зелёного горошка, Ирина стала умело раздевать от скорлупы варёные вкрутую яички. Мелко нарезая белок ровными кубиками, она то и дело, переводила взгляд на сына, беседуя с ним о делах в мореходке, потом снова отвлекалась на приготовление блюд. Отвлекаясь, она кинулась к холодильнику за колбасой и, возвращаясь на кухню, кинула отвлекающий взгляд в сторону стоявшего на серванте портрета. В деревянной рамке с золотистой каймой находился портрет Николая. Ему было девятнадцать, когда его зафиксировали в чёрной морпеховской ПШ со сдвинутым набекрень чёрным беретом, выставив на показ густой красивый чуб. «Одень Игоря в форму морского пехотинца и будет вылитый Николай» – подумала Ирина, возвращаясь на кухню.

– Совсем взрослым ты стал, сынок, – грустно вслух сделала заключение Ирина, ещё не понимая, что она этим хотела подчеркнуть. – Взрослея, ты всё больше становишься похожим на отца. – И, вдруг, улыбнулась, и, как-то резко, поменяв тему, спросила: – Наверное, у тебя уже и девушка есть? Скоро мне невестку приведёшь, а?

– Не, муся, не скоро, – попытался отделаться Игорь от долгих объяснений кратким мужским ответом.

– Чего ж так? – удивилась мать. – Привели бы нам с отцом внуков и нам веселее было бы. А то глядишь, упорхнёшь через пару лет, в свои моря и останусь я сама: ни отца, ни тебя. – Она всплакнула и, вытерев рукавом халата покатившуюся слезинку, продолжила. – Хотели мы завести тебе братика или сестричку, да всё, как-то, времени подходящего не было. Всё хотели тебя вырастить по-людски, всё для тебя старались…

– Муся, ну что ты так печалишься, – стал успокаивать Игорь мать. – Скоро я пойду работать, начну деньги заколачивать, а папка пусть якорь бросает, устроится, где-то на берегу с окладом в двести баксов да твоя зарплата и хватит вам, правда? А то, сколько же можно ему морячить?

– Вот именно, сынок. Приедет отец, так ты ему всё это и скажи, – высказала своё мнение Залесская, украшая, выложенный в хрустальную вазу, салат «оливье».

Закончив приготовление салата, она решила сделать последний штрих, положив на вершину пирамидки маленький тоненький стебелёк, невесть откуда появившегося укропа, оказавшегося в цветочном горшке комнатной герани. Последнее блюдо было готово, и Ирина спрятала вазу в холодильник.

– Игорёк, как ты думаешь, где нам накрывать стол: в зале или на кухне?– спросила она сына, доставая с хлебницы булку серого ржаного хлеба и белый батон.

– Папки почти полгода не было дома, значит у нас праздник, а на праздники мы всегда накрываем стол в зале, – стал Игорь рассуждать вслух.

– Тогда давай стол раскладывать, – забеспокоилась мать.

– Я сам разложу, мам, – быстро среагировал Игорь и стал убирать с «книжки-стола» ненужные предметы.

– Хорошо, сынок, ты занимайся столом, а я пока хлебушка нарежу.

Шло время. Сын с матерью были готовы к встрече главы семьи, который и не думал задерживаться. Он попал домой, как раз в тот момент, когда холодные закуски начали тосковать на покрытом белой скатертью столе, а Ирина прихорашивалась в спальне возле трюмо. Игорь к этому времени включил телевизор и удобно расположился в кресле возле журнального столика, где зачастую любил сидеть отец, читая газеты и мельком заглядывая в телевизор. Он любил просматривать свежие газеты, удивляясь каждой городской новости. Вот, именно в такой момент раздались два коротких звонка, и послышался щелчок открываемой двери. Это была верная отцовская примета, и Игорь пулей метнулся в прихожую, крикнув на ходу матери:

– Мам, папка приехал!

Не успел Николай переступить порог квартиры, как Игорь, словно, впавший в детство ребёнок, с радостью обнял отца и хотел повиснуть у него на шее, но ничего не получилось, ибо, они с отцом были, почти одного роста, зато крепкие объятия получились по-взрослому. Пока они так приветствовали друг друга, в прихожую вышла Ирина. В обтянутых лосинах из чёрной лайкры и в длинной вязаной кофте собственной вязки, она оставалась неотразимой, как и двадцать лет назад. Обняв жену и поцеловав её в пухлые, слегка подкрашенные губы, Николай вручил сыну дорожную сумку и с восторгом сделал радостное заключение:

– Ну, вот, я и дома! И снова, почти полгода семейной жизни, ждут нас впереди!

– Ты только говоришь полгода, а через три месяца начнёшь в рейс проситься, я тебя уже хорошо изучила, – осторожно возразила Ирина.

– Куда проситься, Иришка, и так, ведь, полгода из жизни вычеркнуто.

– Ничего, мы их постараемся наверстать, – стала подзадоривать мужа Ирина, осторожно снимая с него утеплённую кожаную кепку и, собственноручно вязанное, белое мохеровое кашне. Утеплённую натуральным мехом кожанку чёрного цвета, Николай снял сам и стал искать на вешалке свободное место для своего китайского ширпотреба. Ввиду изменчивой в Южной Пальмире погоды, на вешалке висели зимние и демисезонные вещи жены и сына, занимая все свободные крючки. Поместив шинель сына на один крючок с его болоньевой курточкой, Николай, освободив крючок, повесил на него свою куртку и, сняв утеплённые ботинки, обулся в, принесённые женой, тапочки из толстого тёмно-синего вельвета молдавской фирмы «Флоаре».

– Проходи в зал, – пригласила Ирина мужа и обворожительно улыбнулась, стараясь угодить своему кормильцу. – Сегодня ты гость и я за тобой буду ухаживать.

– Давай я сначала руки с дороги помою, а потом буду весь в вашем распоряжении, мамзель Залесская, – принял игру Николай и зашёл в ванную.

– Иди умываться, а я, пока, горячее разогрею, – согласилась Ирина. И, уже, обращаясь к сыну, позвала: – Игорёк, принеси, пожалуйста, тарелки под жаркое!

Когда Николай зашёл в зал, жена с сыном, уже, сидели за столом, где томилось в ожидании да парило ароматом сытное жаркое, и поджидали своего участия холодные закуски: оливье, тонко нарезанная домашняя колбаса с бужениной, жареный карп, маринованные огурцы. По самому центру стола гордо возвышалась бутылочка крымского коньяка «Коктебель». Закуски были полностью готовы удовлетворить аппетит, вернувшегося в родные пенаты хозяина.

– Па, давай я разолью коньяк, ты сегодня гость, вот и сиди, а мы будем с мамой за тобой ухаживать, – сказал Игорь и стал разливать коньяк в широкие коньячные бокалы. Приподнимая свой бокал, Николай чокнулся им с сыном, затем слегка коснулся бокала жены и промолвил, иронизируя фразу Булгаковского Шарикова:

– Ну, чтобы всем! – и, уже, от себя добавил: – С возвращеньицем!

Он привычно поднёс бокал к носу, сделал лёгкий вдох, ощутив дурманящий сознание коньячный аромат, сделал глоток, смакуя его вкусовыми качествами и, наслаждаясь этим божественным напитком, выпил содержимое до конца. Сын с женой сделали по глотку и, поставив бокалы на стол, стали с аппетитом закусывать свежей бужениной.

– Пап, а что ты нам привёз? – как бы, между прочим, по-детски спросил Игорь, вспомнив те времена, когда отец привозил из рейсов разное барахлишко, излишки которого, сдавались в комиссионные магазины, продавались друзьям, знакомым и дарились родственникам или отдавались в надёжные руки для дальнейшей реализации в нужных местах.