Рыжий (история одиночки)

… Оторвыш пришёл перед самым рассветом. Он сильно припадал на заднюю лапу (то ли подшибли, то ли собака цапнула) и, очевидно, всё последнее время был вынужден где-то отлёживаться, по причине чего сильно опаршивел. Желтизна в глазах зашкаливала. На крошки перед подъездом вконец свихнувшийся котяра даже внимания не обратил – он шёл к своим жертвам, путь к которым на пороге преградил ему Рыжий.

– А… – Оторвыш не удивился встрече. – Ну как же, как же… С тебя-то и начну.

Он настолько одичал, что не внимал никаким чувствам, кроме одного – неуёмной жажде крови. Бешеные глаза уставились на Рыжего, ища его взгляд… Тот жмурился, вертел головой, наконец, словно что-то решив для себя, встретился глазами с врагом…

Мы не можем сказать, что именно увидел в этот момент Оторвыш, а заодно и Василиса – безусловно только, что увидели они нечто настолько страшное для их сознания, нечто настолько невообразимое, что тут же навсегда исчезли из нашей истории в неизвестном направлении. Мы знаем только, что после этого рыжий кот долго сидел, дрожа и зажмурив глаза, чтобы не позволить этому самому «нечто», ломившемуся сквозь потолок его мозга, окончательно прорваться наружу, а потом ждал, пока оно хоть немного не угомониться где-то там внутри брюшины. За всё надо платить…

Когда появилась Таська, он немного отошёл. Котята боялись приближаться к Рыжему и пищали, требуя мать.

– А… кошка погулять ушла? – спросила девочка.

Рыжий только отвернулся. Затем встал на лапы и потрусил прочь, зная, что лишь движение теперь сможет спасти его на какое-то время от неуёмной дрожи внутри. На очень нужное время… Он понимал также, что не должен оглядываться, но… всё-таки оглянулся. Худенькая девочка влажными глазами смотрела ему вслед и прижимала к груди котёнка, который уже деловито принялся засовывать в рот край её кофточки…

Глава VII. Одиночка

… Бежать, ходить, бежать, ходить, бежать… Не было ему покоя. А когда уж совсем оставляли силы, чтобы передвигать измученные лапы, он замирал ненадолго в любой подвернувшейся позе и тревожно цепенел, пока рывком не выходил из забытья и злая бесившаяся сила не гнала его дальше. Он почти не ел, зато постоянно испытывал жажду. Странно, но исхудавшим он не казался – только предельно поджарым. В глазах его застоялась тоска. Но в глаза себе он не позволял смотреть никому.

Люди при его появлении замолкали, испытывая непонятное чувство тревоги, а он, пробегая мимо них, подмечал в их облике всякую ерунду, например, обильную поросль в ушных раковинах, и отстранённо думал: «С возрастом, наверное, у них остывает кровь, и уши начинают мёрзнуть…» Размышления эти не доставляли ему былой радости, текли вяло и скучно. Все силы в ожидании часа, который пока ещё не настал, уходили на борьбу с чужой волей внутри него. Бежать, ходить, бежать… Сколько ещё терпеть?

Он свободно бродил везде – крысы, собаки, кошки старались не попадаться ему на пути. Он оббегал всю округу, облазил все подвалы и чердаки, но неизменно каждую ночь оказывался у скамейки перед подъездом Степаныча. В барак он больше не заглядывал. Детей просто избегал.

Дни стояли жаркие, ночи душные. Дождей не было, хотя небеса постоянно хмурились и громыхали. Наэлектризованность воздуха и неопределённость развязки странным образом временами даже успокаивали Рыжего. Однажды он прикорнул под скамейкой чуть дольше обычного, и увидел свой последний сон: Степаныч смотрел на него, улыбался и плакал одновременно. Рыжий не стал задаваться праздным вопросом, что это может означать. Скоро, скоро он всё узнает.

Однажды он наткнулся на Дока, который, оказывается, давно жаждал с ним встречи. Наконец беседа состоялась. Док, старательно держась от него подальше, как-то затравленно осведомился, правда ли, что Рыжий стережёт могучую силу у себя внутри. Рыжик ответил, что да.

– Но тогда…. – Док потихонечку начал воодушевляться. – Мы можем… можем выиграть войну с крысами! Ты будешь нашим вождём! Тебя ничто не остановит!!

Рыжий поморщился.

– Нет, – только и ответил он.

– Но почему? П-п-о – ч-ч-е-м-м-у? – окончательно распалился собеседник.

– Не ори, – последовала реплика. – А то сделаю и тебя избранным – сразу тогда поймёшь, что почём.

Док немедленно исчез.

… В эту ночь гремело по-особенному. Молнии полыхали на полнеба, а ветер всё никак не мог определиться, в какую сторону ему дуть и кружил, кружил в растерянности… Потом затих. И когда первые капли дождя упали на Рыжего, он сразу понял, что пора. И «нечто» внутри забилось отчаянно, не давая ему поначалу сделать ни шагу, заставляя тяжело дышать и сглатывать клейкую слюну. Но накативший ливень словно размыл подступившую немощь, влага освежила поры и вдохнула в них свежесть. Мокрый и сразу ставший совсем-совсем худым кот двинулся в свой последний путь, осторожно перебирая лапами по пузырящейся земле. Он знал, куда надо идти. Вот лаз в подвал, далее под нагромождение труб, дальше, дальше – всё путанее и путанее маршрут, но это ничего, ничего… Шарахнулась в сторону крыса. Не бойся, не надо бояться… Ну, теперь осталось пролезть в расщелину – как легко ему это удалось! – а ведь он поначалу сомневался, что сможет там оказаться. Теперь свернуться клубком и не шевелиться, не расплёскивать страх и боль изнутри… «Нечто» всё барахталось на вздохе, взрывая мозг вспышками ярости, но вдруг тихонько заскулило и тоже свернулось, поняв безысходность своих метаний. И ощутил тут Рыжий беспредельный покой; потом закрыл свои изумруды, зная, что больше никогда и ничего не будет бояться.

Потому что ни страха, ни боли больше не было.

Как не было и самой смерти.