Пилигрим

46 Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?…

48 Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.» (от Матфея, гл.5)

Потом он снова перечитал, но уже глаза его выделяли строки и стихи, и выделенное проникало в душу, как будто становилось органичной частью души, впечатывалось в структуру, и всё наносное, что беспокоило его после возвращения в реальность – становилось призрачным, не стоящим времени и внимания…

– Хорошо написал, Матфей, от Бога… Но почему это имя зацепилось в сознании и потащило за собой череду образов? Откуда это? Или это ключ к возвращению? Не важно, откуда, главное – здесь. Похоже, я имею какое-то отношение к этому имени. Матвей… Нет, всё висит в воздухе и нет продолжения, но оно будет…

На вешалке справа от двери в санузел висела чёрная кожанная куртка, явно подходящего размера, он надел её, остался удовлетворён опытом, полез по карманам. Пачка сигарет «Ротманс» с тремя сигаретками, тонкие, «лёгкие» … зажигалка красная с надписью «Магнит». Во внутреннем кармане портмоне… Три тысячи семьсот рублей… На календарике со схемой метро записаны два телефонных номера, один обозначен – «Теле», другой – «Билайн-интернет». Телефона в карманах не было. Был ещё носовой платок, не старый, аккуратно сложенный, и банковская карточка, Сбербанк. Ни ключей, ни телефона… Ничего приметного, дающего надежду.

Здесь он был чужим, и надо было уходить, пока его не обнаружили работники МЖК, на возможные вопросы ему отвечать было нечего. Уходить в дождь, городской холод, сутолоку и одиночество…

Но сначала он снова прошёл в ванную, осторожно прокрутил краник, потекла вода, и даже тёплая, и он усмехнулся своим непонятным опасениям – он был в обычной объективной реальности, никакой чертовщины не предвиделось, всё было обыденно и непонятно. Осторожно он стал мокрыми пальцами увлажнять ранку на виске, смывать давно запёкшиеся чешуйки крови, и наконец обнаружил, что с виду не так и страшно, как можно было представить, ранка начала затягиваться, гематом не было, кожа чистая, вот побриться-бы ещё… Вздохнув, он вышел в прихожую, задумчиво посмотрел на пустую замочную скважину, уходить, оставив дверь открытой, казалось ему неправильным, некультурным… Что за ерунда приходит в голову! И он решительно вышел за дверь. Недлинный, тускло освещённый коридорчик салатовой расцветки, куда выходили ещё две двери, лестничная площадка, не тесная, современная, с просторными лестничными пролётами… Да, это новостройка, строят сейчас красиво, но недолговечно… А на улице лил дождик, круги и пузыри плясали в лужах, порывами налетал ветер. Тучи… Он никак не мог определиться с временем года… Октябрь? Апрель? Смешно. Ещё спроси, который год на дворе… А в самом деле…? Судя по отсутствию жёлтых листьев на газонах, скорее всё-таки весна, и это хорошо, скоро будет лето… Он вспомнил, что ненавидит зиму, кучи тяжёлой одежды, вечно сырые ноги, пар и влажность в общественном транспорте, руки, прилипающие к карманам…

Он дошёл до угла дома, увидел проходящее шоссе, торчала автобусная остановка, современная, стандартная, из пластика, там можно было укрыться от дождя. Там он мог узнать, где находится. Расписание было для автобуса №210. Он не знал такого маршрута, но на расписании были обозначены и конечные остановки. «Юнтолово» … это… Это где-то на северо-западе, на Выборгском направлении, рядом с Ольгино. Что он мог здесь делать, было для него загадкой. «Чёрная речка»… Сейчас у него не было в том районе знакомых… или он не помнил о них. В любом случае надо было ехать, в центре города виднее будет, что делать дальше… И там никого не интересует, что он здесь делает. В городе никого не интересуют люди, толпящиеся вокруг, наступающие на ноги, толкающие в спину при посадке в метро, заглядывающие через плечо в твой телефон…

2

Мужичок сидел на бетонном парапете и с видимым интересом смотрел на приближающегося Матвея. Выглядел он, как пугало огородное, в натянутой по уши вязанной шапочке непонятного тёмного цвета, синей рабочей куртке на два размера больше требуемого, такие-же штаны красовались в низу тела, и разбитые кроссовки дополняли образ. Таких людей по стране разбросано миллионы, это просто люди, живущие настоящим моментом, одетые в униформу, не имеющие ничего. И как потерявшие всё, что должно быть у человека, неисправимые, фатальные оптимисты.

«Лучшим доказательством ничтожества жизни являются примеры, приводимые в доказательство её величия.» – приветствовал он подошедшего цитатой Кьеркегора.

«Бетонными аргументами вымощена дорога лжи.» – ответствовал Матвей, ища глазами, куда-бы присесть. Он удивился, увидев выглянувшую из-под руки человека остренькую мордочку лохматой собачонки интересной – пятнами – рыже-бело-чёрной расцветки. Глазки собачонки дружелюбно оглядели его, не задерживаясь на карманах, она проворчала что-то одобрительное и снова спряталась под полу куртки друга.

– Молодец, – сказал мужик, глядя бесцветными, тоже с хитрой рыжинкой, глазами. – Соображаешь. Кто сказал?

– Не помню, – небрежно ответил Матвей. – Пусть будет я. Только с Камю я не согласен. Как и с Кьеркегором. Жить надо. Не нами дадено, не нам отрицать.

– Только нам-ли дадено? Или кому другому, а мы, как инсургенты, незаконно владеем?

– Хорошо, раз об абсурде заговорили, вспомни Камю – «Полная самоотдача и забвение себя.»…

Помолчали. Потом собеседник достал пачку сигарет «NZ», протянул Матвею, и тот вдруг с ужасом ощутил, как ему хочется курить. Дрожащими пальцами, стараясь аккуратно, достал сигарету, пошевелил пальцем, изображая, будто щёлкает зажигалкой, погрузил кончик в поднесённый огонёк, затянулся горьким дымом до головокружения, невнятно промычал слово благодарности.

– Меня звать Гера. Это ты о себе сказал – «забвение себя»? Фигура речи?

– Гера, это от – Герасим?

– Нет. И не от Геры, жены Зевса. Балбесы так слышат «Георгий», Жорж, по-старому.

– А ты что-ж, всерьёз полагаешь, что жизнь не стоит того, чтобы жить?

– Это вопрос относительный. И субъективный. Когда тебе двадцать-тридцать, и впереди вечность, конечно, это бесценно в полном смысле, сопоставить-то не с чем. Единственное у этой штуки неправильное, как Воланд подметил – всё это имеет нехорошую особенность внезапно прекращаться. И чего тогда все сокровища?

– Это субъективно. Для того бедняги уже всё-равно, но если дышишь, и привык это делать часто, как-то неохота отвыкать. Как с курением. Все говорят, что это вредно. Но ведь нравится, иначе не курили-бы. А про забвение – да. Это я.

– «Люди выдумали науку, чтобы скрыть свой страх перед природой.» Есть хочешь? Да и согреться тебе не мешает, под дождём в мокрой обувке – самая болезнь. Только пройтись немного придётся. Здесь недалеко, за Балтийским вокзалом…

– У меня есть деньги…

– Это хорошо! – Гера с интересом посмотрел на Матвея. – Так давай зайдём сюда, в «Ленту», купим чего-нибудь к кофе. Кстати, и кофе у меня кончился. Дня три назад… А на интернет мне не положишь? Хотя-бы пару сотен?

– У тебя есть комп? – удивился Матвей. – По виду не скажешь.

– По статусу, ты хочешь сказать? – Гера не обиделся, шёл рядом, размахивая руками. – Нет, не комп, нашёл как-то в зале ожидания планшет, старенький, незаблокированный. Сдавать в полицию? Я на такие вещи смотрю просто – «Бог дал.», а от Божьих даров отказываться нельзя. Конечно, там сплошное враньё, в интернете, но я его вижу, это просто. А вот прогноз погоды – пока правда. Насколько возможно, конечно…

– Ты можешь различать ложь?

– Не ложь, как данность, а враньё в СМИ. Это на самом деле нетрудно. Смотришь, кому данная информация выгодна, и ради чего её сливают. Тут враньё само вылазит. А иногда это дозированная правда… Я «бизе» люблю, – смущаясь, сказал Гера, когда они проходили мимо кондитерских стеллажей. – Забыл уже вкус…

В гигантском зале универмага могло-бы поместиться здание Балтийского вокзала, но в отличие от вокзала, здесь было тепло и уютно. Между высокими стеллажами ходили толпы покупателей, толкали перед собой тележки для товаров. Матвей с блаженством чувствовал тепло, проникающее под сырую куртку, ботинки тоже промокли, но с этим ничего не поделаешь, оставалось надеяться, что ожидаемое гостеприимство Геры позволит просушиться и подумать о будущем. И он чувствовал озноб, по телу иногда пробегала дрожь, похоже на простуду, только этого не хватало!

– Здесь есть аптека? Похоже, приболел я. Надо какое-то лекарство, ты в них разбираешься? Говорят, водка с перцем помогает?

– Враньё! Расхожая мифология. Вот в баньке попариться, другое дело, но нету. Да и сердце здорово тратится. А водку я не пью. В смысле, совсем не пьющий.

Услышав это, Матвей взглянул на нового знакомца уже с интересом и симпатией. Сам он, откровенно говоря, решил, что Гера связался с ним, именно рассчитывая на выпивку… и теперь испытал облегчение, всё упрощалось.

Люди двигались мимо, сосредоточенно глядя на полки с товарами, будто решали кроссворды, что-то брали в руки, разглядывали этикетки, ставили обратно, или ложили в свои корзинки, они были серьёзны, словно делали главный выбор в жизни, чтобы через пару дней снова придти сюда, как в главный храм своей жизни, им это было важно, это составляло один из смыслов существования, здесь не было места шутовству, лёгкости, иронии…

– Возьми Дарье что-то вкусное, – сказал Матвей сквозь пелену, застилающую сознание, собачка осталась сидеть снаружи, у автоматических стеклянных дверей, глядя внутрь в ожидании друга, от дверей дуло тёплым ветром, ей не было холодно, только временами надо было отодвигаться в сторону, чтобы не затоптали спешащие люди, её глаза не отрывались от дверей, и на мордочке было написано терпение.

– Всё хорошее имеет конец, – сказал наконец Гера, когда корзинка стала ощутимо оттягивать руку. – Надо подумать, не забыли чего…

– Аптека, – напомнил Матвей, и Гера внимательно посмотрел на него.

– А ты, кажется, серьёзно попал… Надо лечиться. А у меня условия… Ладно, пойдём…

На кассе народу было не очень много, они расплатились, и Матвей с удивлением почувствовал облегчение кошелька. Всё-таки интересное явление – деньги, эквивалент труда, эквивалент товара… Эквивалент здоровья и жизни…

Провизор за аптечным стеклом совсем не ассоциировалась с жизнью, а тем более со здоровьем…

– Что-нибудь от простуды … – тяжело проговорил Матвей. – Таблетки, порошки, антибиотики, … не знаю.

– Семьсот рублей, в порошках, будешь брать? … – ей это было всё-равно.

– Подожди, подожди, не гони. Ты наши аналоги давай, чего ты эту химию суёшь? – встрял неожиданно Гера. – Диклофенак давай, пару упаковок, флуконазол, азитромицин, ну, и вот эту – антигриппин, пять порошков…

– За ними глаз да глаз нужен, всё стараются, что подороже, сунуть! А разница на порядок, а пользы ноль, только подсластителей намешано, это знать надо, они за это премию имеют, от перекупщиков, хорошо в интернете списки аналогов публикуют, представляешь, заграничные порошки – шестьсот, наши таблетки – тридцать, а действие одно и то-же… Хоть какая польза от интернета, а не знаючи и сдохнуть недолго, никаких денег не хватит. Вот пенсионеры, кто с интернетом не дружит, ведь не едят, всю пенсию отдают за эти микстуры заграничные, а аптекари разве подскажут? Да за это сразу на улице окажутся. Цивилизация! Спекулянты чёртовы миллионы делают на загранице, вместо того, чтобы наше развивать. А зачем? Там они валюту получают, а здесь? Тридцать рублей?

Дарья у дверей встретила их танцем на задних лапках, и прокрутилась юлой пару раз, выказывая восторг.

– Что, собакина дочь? Пойдём домой, вкусного тебе взяли, праздник живота у тебя сегодня, Дарька… Гостю нашему спасибо скажи… Вот подлечить-бы его ещё.

Мимо мокрого серого Балтийского вокзала они прошли Библиотечным переулком, Матвей предвкушал тепло, прилечь на что-то сухое, скинуть стылые, обжигающие ботинки, мокрые носки, впитать тепло… Они вышли на набережную Обводного канала, пошли навстречу ветру и секущему дождю.

– Здесь уже рядом. Только старайся держаться прямо, не дай Бог, подумают – пьяный, этого нельзя, подвести можем людей. Люди здесь нам навстречу идут, и стоит это дёшево, литр-два в месяц, понимают люди, что нельзя человеку на улице, да в такую мерзкую слякоть.

Матвей ничего не понимал, но уже не удивлялся, верил, что скоро всё будет хорошо, как надо.