Да, время не жалело нас с тех пор,
Но я её узнаю среди сотен.
Но трубный глас молчит, и я молчу.
Лишь вглядываюсь в лица безответно.
До циркача нет дела трубачу,
Но я найду её следы по свету,
Которым так была она полна,
Который я забыть уже не в силах.
И я читаю в небе письмена,
Что пишут звёзды о любви, что не остыла.
Из самых глубин
Летит, летит космонавт
К центру вселенной.
Из самых глубин.
Кораблик он вырубил из полена.
Полено живое – он не один.
И они летят, и болтают о том о сём,
Скажем, о том, что никуда не летят, а видят какой-то сон.
И даже не видят, а просто смотрят друг в друга, словно в экран.
И время сейчас вышло за пределы вселенной, а там разогнавшись, им идёт на таран.
А иногда ему кажется: он забыл, куда и зачем летит.
Иногда ему чудится: он – Иона, а бревно – его кит.
Иногда он думает: он последний человек на земле, и больше никого и нигде.
А потом вспоминает, что забыл сделать людей… Ладно, они как-то сами заведутся в воде.
Во мне
Мой светлый человек живёт во мне,
А в нём темнеет всё, что не сбылось.
Мы едем, застревая в болтовне,
Куда-то вкривь да вбок, да малость вкось.
Наш машинист не верует в простор,
Он отрицает промысел времён.
Он нашу жизнь поставил на повтор,
И буркнув «не скучайте», вышел вон.
За ним в трубу умчался кочегар,
Сошли по трапу в ночь проводники.
Сказал кондуктор, что в душе – гусар,
И были так шаги его легки.
Случились тут разлады и разброд,
Война и мир, затем – девятый вал.
Но проронила ты: Ну, значит, наш черёд,
Пора самим нам взяться за штурвал.
Пробуй!
Я воевал так долго,
Что смерть устала тащить меня на своём хребте.
Она проворчала: В этом нет никакого толка,
Поскольку ничему вечному, скажем, ни одной звезде
Не приходит в голову устраивать какие-то битвы и сечи.
Человечу вас, человечу…
И, знаешь, это, конечно, классно, что стрелки на твоих курантах стоят,
Но на кой ляд ты подкручиваешь циферблат?