лесом, сельвой, тайгой.
Ты – где-то в ветвях, словно наяда.
Радуга твоих волос кружит пургой,
плывёт, словно осень, впадая в ближайший весенний дом.
А в это время мой совсем другой я,
замыкая сумерки льдом,
бродит по саду
улыбающихся камышей,
сыплет горстями сушёные страхи минут
стайке ручных ножей.
Те проголодались. Клюют.
Взор бирюзовых роз
Взор бирюзовых роз
Свеж, как февральский лёд.
Звон родниковых ос
Ночь превращает в год.
Высится тишина,
Прожитый миг нелеп.
Новые имена
Реют в ветрах судеб.
Утро поёт: дин-дон,
Вечер куёт ключи.
Кружат миры: день-сон.
Пламя небес горчит.
Видятся сквозь туман
Будущего дымы.
Дождик поёт: инь-ян.
Значит, тут где-то мы.
Прапрадед пил с утра какао
Прапрадед пил с утра какао,
Вкушал яишню не спеша.
Читал газету. Радикалов
Корил в четыре этажа.
(Они опять призвали к стачке,
А тут – Цусима и позор!..)
Потом адресовал укор
Министрам, дворнику и прачке;
Честил полицию («сатрапы»! ),
Сердясь, хватал сюртук и шляпу
И с тростью выходил во двор.
Пора в присутствие!
– Извозчик!
– Да, барин!.. Мигом долетим!
– Какой те барин? Я попроще!..
Давай же, трогай…
Горький дым
Уже стелился над страною.
Всходило новое. Иное.
Не лёгкий жребий выпал им…
Сто лет промчалось, даже боле.