Имитатор. Книга первая. Увертюра

– Ну все-таки! Если идентичная, может, удалось бы источник отследить.

– Ага, как в кино. Такую краску использовали для автомобилей такой-то марки такой-то серии в таком-то году, специальные добавки позволяют любознательным экспертам видеть, в каком месяце красочка произведена и, соответственно, куда отправлялась для реализации. Далее гордый эксперт сообщает бьющему копытом следователю, что так-то и так-то, требуемая красочка продается во-он в том магазине. Да еще и работает этот самый магазин исключительно по безналичному расчету. И вуаля, берем злодея за химок. В смысле за банковскую карточку. Нет, дорогая. Такую краску Питер потребляет декалитрами.

– Много ее надо? На тело то есть?

– Ну… смотря как красить. Вот смотри. Площадь тела, в смысле, площадь человеческой кожи приблизительно два квадратных метра. Девушки наши все невысокие и худенькие, у них поменьше. То есть если ты надеешься на отслеживание крупных приобретений, забудь. Литрового баллончика с гарантией на двоих хватит, а то и на троих. Хотя у аэрозоля будет довольно большой дополнительный расход – на соседние поверхности, ну на что он там тела кладет. Но это не критично. Купил сразу три баллона или пять…

– И покупка такого количества не вызвала бы подозрений? Не запомнилась бы продавцам?

– Бог с тобой, золотая рыбка! Он же не полста баллонов покупал. Ну три, ну пять, ну десять – если запасливый очень и планирует долго еще нас своими инсталляциями радовать.

– Типун тебе на язык!

– Я к тому, что ничего необычного в такой покупке нет. А если покупать в каком-нибудь строймаркете, где за день тысячи покупателей…

– Но в строймаркете камеры наблюдения!

– Точно-точно. Нет, теоретически можно изучить всю базу со всех магазинов, вычленить оттуда всю нужную нам краску, отобрать покупки за наличные – не картой же он расплачивался. А после привязать время подходящих покупок к записям камер наблюдения… и умереть от старости в процессе их рассматривания. Мы ведь даже не знаем, однократная эта покупка или их было несколько. Может, он неделю подряд приходил по баллончику покупал.

– А это не подозрительно?

– Подозрительно – что?

– Ну… что один и тот же человек каждый день…

– Что он один и тот же, ты увидишь только на камерах. А после, схватив подозрительного тебе персонажа, обнаружишь безобидного уличного художника. Или десяток уличных художников. А если это была все-таки одна покупка? Лично я, кстати, так бы и сделал. Мы ж не знаем, сколько краски он купил. С учетом потерь на непродуктивный расход, я имею в виду. Можно бы эксперимент провести, но манекен потом очень муторно отмывать. Данетотыч еще перед первой аутопсией звонил, спрашивал.

Данетотычем называли любимого всеми «доктора мертвых» Мстислава Евстигнеевича Федотова. Место зубодробительного имени-отчества давным-давно заняла фамилия, для удобства превращенная в аналог отчества. Федотыча же кто-то из шутников преобразил в Данетотыча, Федот, мол, да не тот. Называли так Федотова больше за глаза, но можно было и лично, прозвище ему явно нравилось.

– Трудно отмывать, говоришь?

– Ты хочешь его по пятнам искать? Или по запаху растворителя?

– Господи! Я готова его через хрустальный шар искать! Думаешь, он мог и не запачкаться?

– Да запросто. Перчатки, фартук, да хоть комбинезон пластиковый. Или пленкой пищевой обмотаться – дешево и сердито. Сохнет эта фигня моментально. Лак, что на волосах, подольше, но ненамного.

– Про посторонние волокна, пыль или еще что-то в этом роде бессмысленно спрашивать? Опять ничего?

– Ты еще про чужой эпителий спроси! Ты же понимаешь, если бы что-то было, ты узнала бы об этом первой?

– Но как? Краска, может, и быстро сохнет, но ему все равно приходится с телом контактировать, должно же хоть что-то остаться!

– Не обязательно. Я ж говорю, пластиковый комбинезон и все дела. А чтоб по городу в комбинезоне не шляться, он, думаю, тела тоже пластиком оборачивает. Ну типа мусорных пакетов. Даже шестидесятилитрового почти хватило бы, а литров на сто…

– Такие большие бывают?

– Еще и не такие бывают. Ты никогда мусор после ремонта не вывозила?

– Понятно… Проклятье!

– Категорически согласен. У Данетотыча, как я понимаю, тоже ничего?

– Все то же самое. Посторонней биологии нет, травм тоже. В районе талии, правда, он что-то такое вроде бы обнаружил, но скорее нечто, чем что-то реальное.

– Следы связывания?

– Не исключено. Хотя настолько слабые, что Данетотыч и сам сомневается. Нет, но какой аккуратный мерзавец!

– Мне жаль, Арин, – голос в трубке звучал почти ласково. – Честное слово!

– Да я понимаю, если бы там хоть что-то было, ты нашел бы. Спасибо, что позвонил. Протоколы потом заберу, толку с них…

– А в дело подшить? Чтобы Чайнику было что предъявлять.

– Вот разве что.

* * *

Чайника Арина не боялась – за два года успела привыкнуть, что новый начальник делает все, чтобы «держать вверенный контингент в тонусе», нет повода – просто так нотацию закатит. Например, из-за того, что ты не явился вовремя с ежедневным докладом. Ни допрос ключевого свидетеля, ни даже «внеплановый» труп в качестве оправданий не принимались. Положено – значит, положено. Чтоб не расслаблялись. Иван Никитич никогда себе такого не позволял. Суров был – ну так работа такая, а попусту цепляться ему и в голову бы не пришло. Когда он уходил в отставку, все были уверены, что в его кресло сядет Савонарола – Семен Игнатьевич Савельев – старейший следователь подразделения, педант, зануда и придира. Натуральный Великий Инквизитор. Но дело он знал как мало кто, и работать с ним было, безусловно, можно.

А прислали варяга. Думали, долго не засидится, прыгнет из кресла начальника районного следственного комитета к новым карьерным высотам, но их, видимо, пока не подворачивалось. Даже забавно – третий год красавец нами руководит, а все – «новый начальник». Чайник – он чайник и есть.

Первое, что он – Петр Ильич Чайкин – сделал на новом месте – выбил из хозуправления какие-то неведомые фонды на ремонт собственного кабинета. Обустроил «рабочее» пространство. Только этим Арину и напрягали регулярные «мотивационные беседы»: стоять в кабинете, где ничего, ничегошеньки не осталось от Ивана Никитича, было по-настоящему тошно.

В раздражении она слишком резко дернула связку ключей, которую – вот еще дурная привычка! – крутила в руках, и подвешенный к ней крошечный, полтора на полтора сантиметра кубик Рубика соскочил с разболтавшегося шпенька, выскользнул из-под пальцев, весело проскакал по столу и спрыгнул на пол.

Кубик было жалко. Виталик, тогда еще будущий муж, подарил его Арине в стародавние времена. Вздохнув, она поднялась, обозрела на всякий случай заваленную бумагами столешницу – может, упрямый брелок и не падал на пол, может, спрятался в бумажных завалах? Но увы. На столе ничего не пестрело. И прямо под ногами тоже.

Арина задвинула свое кресло под стол, присела между стеной и его спинкой, огляделась. Но яркого разноцветного пятнышка было не видать нигде. Не хватало еще, чтобы под сейф закатился! Рука туда не пролезет, и что делать? По закону подлости кубик наверняка именно под сейф и закатился! Но, может, все-таки нет?

У приличных девушек, бормотала она себе под нос, шаря ладонью там, куда не достигал взгляд, у приличных девушек в одном из ящиков стола непременно вязание лежит – чтобы время коротать между офисными чаепитиями. А в вязании – спицы. Спицей под любым сейфом можно пошуровать. А у тебя во всех ящиках – сплошные служебные материалы (те, которые не обязательно в сейф складывать). И никаких спиц!

Неловко извернувшись, она опустила голову к самому полу – над лопаткой стрельнуло – и одновременно не столько услышала, сколько почувствовала: в кабинете кто-то есть. В животе ледяной тяжелой каплей завозился страх Это было глупо, очень глупо. Паникерша! Какой-такой злоумышленник сумел пробраться в глубину занимаемого следственным комитетом здания? Да еще именно в ее кабинет?

И все-таки тут кто-то был. Стоял прямо перед ее столом – она видела ноги в кроссовках.

В удивительно знакомых кроссовках…

– Кирка! Ты чего врываешься? Напугал, чтоб тебя!

Выбравшись из-под стола, она умостилась в разболтанное офисное кресло, поерзала – между левой лопаткой и шеей ощутимо ныло. Не остро, но неприятно: акробатика под столом не прошла даром. Во всех смыслах этого слова. Арина словно видела себя со стороны: наверняка красная, растрепанная, и на джемпер, небось, затяжек насажала, вечером придется, щурясь, орудовать крючком, заправляя их на изнанку.

А этому как с гуся вода! Стоит довольный, любуется на несказанную ее красоту.

Когда Арина только начинала работать, она довольно долго считала, что Кира – это уменьшительное от Кирилл, а регулярно проскакивающие в разговоре то Ира, то Ирка списывала на вечные оперские шуточки. Потом обнаружилось, что Кира (или просто Кир) – сокращение от фамилии Киреев. Имя же у него было диковинное – Иреней. И внешность такая же – Илья Муромец в полный рост. Язычок у него, впрочем, был острый, как бритва, Арина поначалу даже обижалась на его едкие шуточки. Но быстро поняла, что Киреевский цинизм примерно того же происхождения, что и специфический юмор патологоанатомов – потому что ежедневно приходится сталкиваться с тем, чему и помочь нельзя, и терпеть невыносимо.

– Видела уже? – опер бросил на ее стол газету.