Имитатор. Книга первая. Увертюра

– Послание? И о чем же?

– Вот это я и пытаюсь понять.

– Вместо того, чтобы просто работать. Работать надо, Вершина, а не в умствованиях расслабляться. Азбука ведь! Где свидетели?

– Опрашиваем, Петр Ильич. Собачников, бегунов, окрестных жителей… Пока ничего.

– Не может быть, чтобы этого придурка никто не видел! Труп – не кошелек, в карман не спрячешь.

– Пока ничего, Петр Ильич, – повторила она.

– Значит, надо с другой стороны зайти! Мне что, всему тебя учить? Надо опросить ведущих психиатров, наверняка этот тип на учете состоит. Вот пусть специалисты и скажут, чей это почерк. А ты умствуешь. Послание, видите ли! В посланиях больного рассудка разбираться – дело психиатров, когда он в наших руках окажется, а твое дело – выловить этого ненормального. А не в бирюльки играть. Вон посмотри, какой у Савельева выход, поучись, как надо над делами работать! А ты все какой-то высший смысл ищешь.

Вот и славно, устало подумала Арина, раз про Савонаролу вспомнил, значит, орать будет еще минуты две, не больше.

* * *

Киреев, вольготно развалясь в ее кресле, жонглировал крошечным пестрым мячиком. В следующую секунду Арина поняла, что это не мячик, а потерянный два часа назад кубик Рубика.

– Ты где его взял? Это мое!

– Ну не мое же, – фыркнул опер, восставая из кресла. – Ключи давай!

– К-какие ключи?

– Кольцо, на котором эта штука у тебя висела.

Почему-то она послушалась. Отдала, правда, не всю связку, только колечко, с которого сиротливо свисала петелька от кубика.

Киреев насадил кубик на шпенек, снял, буркнул «тут когда-то резьба была, а теперь только на клей», выудил из очередного кармана яркий тюбик, сосредоточенно нахмурился и через минуту положил кубик – уже с петелькой – на стол:

– В принципе, минут пятнадцати достаточно, но я бы посоветовал для полной гарантии его до завтра к ключам не цеплять.

– Где ты его нашел?

– Чего его искать? Посветил фонариком по углам и увидел.

– Фонарик – обычный элемент снаряжения опера? – довольно язвительно осведомилась Арина и сама на себя рассердилась. – Ну да, не подумала. А клей? Тоже из серии «будь готов – всегда готов»?

Киреев засмеялся:

– Однажды подметкой за гвоздь зацепился, пришлось с раззявленным башмаком часа два бегать. Мало, что неудобно, так на улице минус пятнадцать было, повезло еще, что ничего не отморозил. Ты чего морщишься? Чайник тебя что, не только словами лупцевал?

– Спину потянула, когда кубик искала, – она повела плечами – от лопатки к шее постреливало. – Ладно, пройдет, пустяки.

Хмыкнув, он обогнул стол, встал за спиной, принялся разминать ей плечи и затылок.

Это было так приятно, что Арина сказала почти ехидно:

– Ты у нас, смотрю, и швец, и жнец, и на дуде игрец?

– Я опер, Вершина, – довольно равнодушно ответил он.

Его здоровенные, футбольный мяч поместится, ладони Киреева были при том на изумление изящными: узкие, с длинными «музыкальными» пальцами. Очень нежными.

– Спасибо, Ир, – благодарно кивнув, Арина, прерывая колдовство, отстранилась.

Он выбрался из-за ее спины, плюхнулся на «свидетельский» стул напротив.

– Сильно взгрели?

– Да как обычно…

– Я тебя ожидаючи проглядел статеечку, – он помахал газетой.

– Материал, – автоматически поправила Арина. – Журналисты говорят не «статья», а «материал».

– Да и леший с ними. Главное, что там пусто. А то я было испугался, начал прикидывать, какая из контор течет, ваша или наша. Но, похоже, до журналюг никакие подробности еще не дошли.

– Угу. То-то блогеры наперебой изгаляются: тут тебе и каннибализм, и некрофилия, и вампиризм, и черт знает что еще.

– И Ганнибала Лектера через слово поминают. А кто пообразованнее – парфюмера, про которого тот мужик написал с непроизносимой фамилией.

– Зюскинд.

– Точно. Идиоты, короче. Вот им будет разочарование, когда широкой публике станет известно, что убийца не насилует своих жертв, кожу с них не снимает, кровь не сцеживает, даже не душит.

– Как по мне, лучше бы душил. Это быстрее, чем умирать от обезвоживания.

– Тоже верно. А еще милосерднее – выстрел в голову. Ну так чего?

И тут до Арины наконец дошло, что Киреев явился сегодня вовсе не ради глупой газетки или починки ее, Арининого, брелока. Она вскочила было, но кресло поехало, стукнуло ее под коленки, и Арина плюхнулась назад:

– Что? Что узнал?

Но вредный опер, демонстративно развалясь на свидетельском стуле, ухмылялся:

– А сплясать за новости?

– Иди ты!

– Злая ты, Вершина! Нет бы развлечь опера, который в погоне за информацией ноженьки сносил по…

– По самые гланды! Говори уже!

– Итак. Первая девушка…

– Господи! Опознали наконец?!