Тайна

– Деньги у него водятся, это правда. Да и на подарки он не жадный – вон все мне из города возит – то бусы какие, то сладости. А это любой бабе приятно, что тут скажешь.

– Ты гляди, думай сама.

– Да я думаю. Только ничего путного не надумала.

– Когда мой Сенька свалил, хоть волком вой, тоска брала, думала, руки на себя наложу, землю грызть хотелось. А теперь ничего, даже рада.

Анна только скептически покачала головой…

Гроза грянула неожиданно. К тому моменту дети даже несколько смирились со своим положением, если не привыкли к нему. Виктор в тот день был с похмелья после долгого запоя. Он лежал, развалившись, на кровати и страдал. Вася возился в уголке с игрушками, Оля хлопотала по хозяйству.

– Пацан, принеси-ка мою бритву, – небрежно бросил Виктор.

Мальчик застыл на месте от ужаса. Дело в том, что бритва отчима и была его самой главной проблемой в последние дни. Эту самую злосчастную бритву Вася испортил. Мастерил себе пароход из дощечек, нужно было изготовить мелкую деталь. Он взял острую бритву и нечаянно сломал лезвие. Он старался не думать об этом, надеялся на чудо – может, отчим забудет про бритву или она сама как-нибудь починится…

– Ну! – в нетерпении гаркнул Виктор. – Что стоишь, олух?

Времени, чтобы сообразить, как поступить, не было, и Вася не нашел ничего лучше, чем принести бритву как есть, испорченную, только соединил место разлома клеем, так, что издали было незаметно.

Виктор взял бритву, и она тут же развалилась у него в руках на две половинки.

– Ты сломал ее, ублюдок! – злобно взревел он. Где-то внутри себя он даже обрадовался – будет повод сорвать на ком-то свою злость, авось, и полегчает. – А ну неси мой ремень!

Вася затрепетал как осиновый лист. Он не раз испытывал на себе тяжелую руку отчима – после порки нельзя было дня два садиться – все равно вскочишь как ужаленный.

– Ну ладно, – Виктор спустил ноги с кровати и самолично отправился за ремнем, потом схватил мальчика за ухо и потащил к лавке.

– Не трогайте его! – бледная Оля, дрожавшая сейчас не меньше Васи, встала на пути Виктора.

– Да ты-то отвали, – Виктор брезгливо схватил ее за плечо и хотел оттолкнуть в сторону, но тут же отдернул руку и вскрикнул. Оля изо всех сил укусила его за палец. От растерянности Виктор отпустил ухо мальчика.

– Беги! – крикнула Оля брату. Вася не заставил себя уговаривать, зайцем проскользнул между ног Виктора и ринулся из дома. Отчим тем временем пришел в себя и грозно наступал на девочку, но она не растерялась и, схватив со стола ковш с горячей водой, плеснула прямо перед ним. Он отскочил в сторону, и Оля тоже выскочила на улицу, догнав брата у изгороди.

– Попадет нам теперь, домой ворочаться нельзя, – прошептала она Васе.

– А ну вернитесь, паршивцы! – раздался на крыльце властный голос матери, которая, услышав шум, проснулась и была уже в курсе событий.

– Никуда они не денутся. Жрать захотят – вернутся, – презрительно изрек Виктор, тоже вышедший во двор и потиравший укушенный палец. – Что ты с ними цацкаешься, не пойму? До старости будешь пеленки им стирать? – и добавил, помолчав: – Ну, теперь пусть только явятся, я им задам. Чувствительно, тварь, укусила.

Оля, прижавшаяся к ограде и державшая брата, главную свою ценность, за руку так крепко, что ему даже стало больно, услышала эти слова, несмотря на то что стояли они далеко – слух у нее был отменный.

– Ни за что! – всхлипывая, крикнула она. – Мы к отцу жить пойдем, а сюда никогда не вернемся. Никогда, слышите? Живи, мамка, с ним сама, а мы не будем.

Анна только покачала головой, и довольный Виктор увлек ее в дом, тщательно запер дверь на все засовы и в довершение еще на огромный крюк.

На душе женщины было неспокойно. Смутная тревога мучила ее. Но в конце концов она решила, что у нее есть Виктор, а скоро будет еще один ребенок. А эти, даже если и исполнят угрозу и убегут из дома, не пропадут, им и с отцом будет неплохо. Она совсем растерялась под натиском всех этих событий.

Затмение нашло, как говорили в их деревне.

Предупреждение

Деревня, где теперь жил их отец, была верстах в пяти. Отец ушел к своей матери, слывшей в округе колдуньей. Несмотря на столь зловещее прозвище, бабушку Марфу все знали и любили. Она всегда рада была помочь любому. У кого ребенок захворал, у кого корова пропала, кому любимый человек давно писем не шлет – все шли к бабушке Марфе. У нее по стенам висели пучки целебных трав и кореньев, которые она собирала – каждую травку, каждый корешок в свое время, иную так и при полной луне, да еще шепча при этом свою особую молитву. Иначе снадобье не будет иметь силы.

Для каждого приходящего у бабушки находилось какое-либо лекарство или слово утешения. Иной раз просто поговорит с человеком, и он уходит от нее успокоенный, просветленный. Умела она отыскивать и пропавшую домашнюю скотину. Сосредоточится, задумается, а потом советуют, в каком урочище, на каком лугу, в какой роще искать заблудившуюся корову или лошадь. Чаще всего там и находили. За свои труды бабушка ничего не брала. «Дело божеское, за что ж тут брать?» – обычно говорила она. Ей все же оставляли украдкой десяток яиц или банку сметаны. От этого она не отказывалась, но если приношенье по ее понятиям было очень уж роскошным или дорогим, то обязательно возвращала его дарителю. Оля многому научилась у нее. Ей только не нравилось, когда бабушку называли колдуньей. Она же добрая, всем помогает…

Когда отец пришел к ней жить, бабушка Марфа расстроилась. Она уговаривала Ивана вернуться к детям. «Большие беды ждут твоих деточек, – говорила она, – тяжелые испытания. Пускай хоть в эти годочки порадуются рядом с родителями…» Но отец запил и не хотел ее слушать. Бабушка и без того была уже слабой, а тут от огорчения совсем разболелась и вскоре умерла. Оля, когда услышала о смерти бабушки, долго плакала, что не попрощалась с ней. На похороны они ходили вместе с Васей, мать не пошла. Там были незнакомые люди, бабушка, лежавшая в гробу, казалась какой-то чужой.

Оля плакала всю обратную дорогу домой. Как же теперь будет… А потом бабушка приснилась ей, и они долго разговаривали. Проснулась Оля спокойная и умудренная. Бабушка снилась ей часто. У девочки после таких снов как будто прибывало силы.

Взявшись за руки, дети пошли к отцу. Ветер дул им в спину, словно подталкивал идти быстрее. Все было бы хорошо, если бы он не был таким ледяным и пронизывающим. Пока шли, ранние осенние сумерки сгустились в непроглядную тьму, так что они с трудом отыскали избу бабушки Марфы.

Оля постучала в дверь, но никто не отозвался. Дверь оказалась незапертой. Ребята осторожно приоткрыли ее и вошли.

– Папка! – крикнула Оля в темную пугающую пустоту.

Никто не отозвался. Но дом не молчал: поскрипывали под ногами половицы, дребезжало под ветром оконное стекло, скрипнула от сквозняка дверь, в углах шуршали и попискивали мыши. В доме, затянутом паутиной, с вылезшими из стен неряшливыми космами пакли, с травой, проросшей в щели пола, шла своя неведомая, потаенная скрытная жизнь. Даже Олю охватила зябкая тревога. А Вася пристроился за ее спиной и вздрагивал от каждого шороха.

Отца они нашли в дальней комнатушке, похожей на чулан. В темноте слабо синело маленькое окошко, в которое стучал разгулявшийся ветер. Иван неподвижно сидел в темноте за столом. Перед ним стояла полупустая бутылка самогона. Он был мертвецки пьян.

– Папка, папка! – затеребила отца Оля. Он слегка дернулся, очумело заозирался вокруг, потом взгляд его остановился на детях, он моргнул, присмотрелся и блаженно улыбнулся:

– Касатка!

Иван, наконец, понял, что дети ему не почудились, а пришли на самом деле, но все же никак не мог взять в толк, что произошло.

– Что стряслось, касатка? – спросил он, еле ворочая языком, слова у него выходили свистящие и непонятные.

Оля не сразу разобрала, что он сказал.

– Можно мы у тебя переночуем? – спросила девочка.

Но Иван уже заснул – на всю комнату раздавался прерывистый храп.

Оля вдруг замерла, напряглась. Васе даже показалось, что у нее стали светиться в темноте глаза. Она подошла к отцу, обняла его и начала просить его каким-то низким, незнакомым голосом, точно повторяя молитву:

– Батюшка, родненький! Пожалуйста, больше не пей! Ты такой хороший, добрый… Больше не пей, очень тебя прошу, не пей, не пей, не пей…

– Он тебя не слышит, – испуганно прошептал Вася.

Оля покачала головой и продолжала негромко говорить все тем же низким, чужим голосом:

– …Не пей… зайди вино за холмы и горы… привяжись к лихому человеку, который добра не сделает… во веки веков отвяжись…

Васе плохо было слышно, он боялся темноты и чужого голоса сестры. Он посмотрел на сестру, на отца и почему-то заплакал…

А в доме Анны между тем разгорелся скандал. Виктор, так и не сумевший найти выхода своей ярости и выпустить пар, зато успевший хорошенько опохмелиться, по какому-то пустяку прицепился к женщине. Но она и сама была зла и раздражена из-за того, что дети сбежали, и виновником этого считала сожителя. Сначала они вяло переругивались, затем Виктору это надоело, и он дал ей оплеуху. Анна терпеть не стала и, схватив первое, что попалось под руку – какую-то миску, швырнула ее в сожителя, попав ему точно в лоб. В Викторе тут же проснулся зверь. Анна отлетела к стене, а затем кубарем покатилась по горнице.

Он начал пинать ее, вкладывая в эти удары всю накопившуюся злость. Она пыталась руками закрыть живот – но безуспешно, он метил именно туда. Наконец, Анна доползла до кровати, забилась под нее и затихла. Виктор не стал преследовать свою добычу, он устал. Выпив залпом стакан водки, рухнул на кровать. Грузно поворочавшись, он вскоре захрапел на весь дом.