Мириам

Мириам
Олег Сергеев

Археологическая экспедиция неожиданно для всех обнаруживает на северо-западе Африки древнее государство, легенды о котором давно будоражили общественность. На раскопки отправляются лучшие лингвисты для расшифровки манускрипта, могущего пролить свет на тайну гибели великой Элайи. В это самое время некоторым членам экспедиции начинают сниться схожие и очень странные сны о последней принцессе Элайи – Мириам…

Мириам

Олег Сергеев

Светлой памяти милой моей Алисочки

© Олег Сергеев, 2017

ISBN 978-5-4485-5715-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Сенсация

Рано утром, в понедельник, в стенах НИИ Археологии уже вовсю кипела жизнь. На днях с Алтая привезли мумию местной принцессы, и Швыдкая – начальник моего отдела, женщина властная и с железной хваткой – бегала из кабинета в кабинет, аки муравей, подписывала бесчисленное множество бумаг, давала указания, но к принцессе не допускала никого. Она сама – лично! – должна была снять покров тайны и ликвидировать, таким образом, очередной пробел в истории древнего Алтая. Я сам, помнится, тоже присутствовал при раскопках – в качестве эксперта – но тогда, полтора года назад, дальше монет и нескольких скелетов собак дело не пошло, а поскольку у меня простаивал труд, посвященный письменности древних хаттов, мне пришлось вернуться в Петербург и закончить работу.

Так, собственно, и вышло, что все лавры по обнаружению останков принцессы достались не мне, а Курпатову – любимцу Швыдкой.

Эта пара поистине напоминала графа Орлова с императрицей Екатериной II. Она – высокая, крупная, с тяжелой поступью и всегда какой-то невероятной прической на голове – видимо, именно поэтому все в институте звали ее «Гнездом»; и он – видный, статный, но давно и прочно женатый. Их союз вызывал много сплетен: Швыдкая никогда не была замужем и до появления в институте Курпатова археология служила альфой и омегой ее бытия. Ходили зловещие слухи о том, что она даже ночует в институте – в одном из саркофагов. Но три года назад из министерства к нам заслали бывшего археолога – неудачника, а ныне чиновника и буржуя – Валерия Валерьевича Курпатова. Швыдкая – как личность незаурядная, да к тому же к мнению которой прислушивался даже сам Синицын – тут же привлекла повышенное внимание новоиспеченного бюрократа, и роман вспыхнул моментально и у всех на глазах – Швыдкая не умела сопротивляться напору симпатичного и настойчивого мужчины. Как и почти любая женщина, впрочем. Она сделала его своим замом, и с тех пор все мало-мальски важные открытия доставались именно Фавориту – как его негласно окрестили сотрудники.

Аделаиду Петровну чутье еще никогда не подводило – и хоть оказывался Курпатов на месте всегда не раньше, чем всего за неделю до обнаружения чего-либо сенсационного, весь успех приписывался ему – его упорству, таланту и прозорливости.

Так вышло и в этот раз: Гнездо вся светилась – Фаворит снова «в фаворе» – прошу прощения за невольный каламбур. Однако, за что я никогда не переставал уважать нашу Аделаиду – так это за ее здравый смысл, не утерянный даже под напором безумства влюбленности. Изучать находку Курпатову она не доверила: слишком долго ждал институт обнаружения принцессы, чтобы отдать ее в руки бездарному типу, окончившему факультет археологии лишь потому, что этого захотел его отец.

Пробегая мимо меня в своих неизменных стоптанных коричневых туфлях, Аделаида вдруг остановилась, подняла вверх указательный палец и нахмурила лоб, словно пытаясь вспомнить что-то. Постояв так с минуту, она махнула рукой и ринулась в сторону зала реставраций, но застыла на полпути и окрикнула меня:

– Вспомнила! Строев, Вас директор к себе вызывает. Вы ведь, кажется, хотели отпуск взять – вот Вам прекрасная возможность, поговорите с Никитой Львовичем.

И Швыдкая тут же унеслась изучать свое сокровище вместе с группой студентов, уже неделю проходивших у нас практику и порядком всем нам надоевших.

В приемной Синицына как обычно пахло кофе и миндалем – секретарша Людочка глушила амаретто большими пол-литровыми кружками, постоянно при этом жалуясь на плохой цвет лица. Она даже принесла из дома кофеварку, чтобы варить арабику, вместо быстрорастворимой «пыли Африканских дорог». Последним ее увлечением стал кофе с красным перцем, но миндаль при этом не переводился у нее никогда: миндаль и Никита Львович – единственные, кому она никогда не изменяла. Людочка встретила меня на удивление радостно и тут же указала на дверь в кабинет директора:

– Давно уже ждет. Гнездо опять, небось, забыла передать?

– Да там принцесса, студенты – ей не до меня. Спасибо, что хоть вообще помнит о нашем существовании.

И, шаркнув ножкой, я проследовал «на ковер».

Никита Львович напряженно смотрел в монитор недавно купленного компьютера и судорожно тыкал указательным пальцем по клавишам – за несколько лет полного царствования цифровых технологий наш директор так и не научился как следует пользоваться «электронными счетами», как он сам величал ЭВМ. Где-то ему помогала вездесущая Людочка, где-то сыновья, но в компьютерные игры он твердо решил научиться играть сам. Вероятно, чтобы не позорить свой статус директора НИИ. Он не сразу заметил мое появление и продолжал тыкать по клавишам. В такие минуты Львович был сущим ребенком да и только: он сутулился в своем роскошном кожаном кресле, высовывал от усердия язык, глаза его горели так, словно в этот самый момент именно он, а не Шлиман обнаружил Трою… Я пару раз кашлянул:

– Вызывали, Никита Львович?

Он вмиг принял серьезный вид, поправил галстук, привстал и протянул мне руку:

– А, Строев! Да, проходите, у меня к Вам разговор.

Я опустился на предложенный мне стул и с места в карьер пошел в атаку:

– Никита Львович, пять лет не был в отпуске, устал, как собака – отпустите на пару недель на море слетать, кости погреть?

Синицын благодушно улыбнулся и отчеканил:

– Ну отчего же не отпустить. Хотите югов – будут Вам юга: и кости погреете, и от пыли нашей институтской прочиститесь…

– То есть я могу писать заявление? – я не мог поверить своему счастью, хотя предварительно и засылал к директору Швыдкую, чтоб почву прощупать.

– Погодите, Василий Николаевич. Мы Вам вместо отпуска командировку оформим. Отпуск Ваш никуда от Вас не денется, а тут хоть делом важным займетесь.

– Каким делом?! Никита Львович, Вы меня из-за этих бесконечных «важных дел» пять лет уже отпуска лишаете. Я ведь и заявление об уходе могу написать – вот пять законных месяцев отгуляю и напишу. В Москву переведусь – меня туда давно зовут. Хватит с меня этого каторжного труда!

Я встал и решительно направился к выходу, но Синицын оказался проворнее – он опередил меня и запер дверь на ключ прямо перед моим носом.

– Да погодите Вы, Строев! Вечно договорить не даете… Будут Вам и пять месяцев отпуска. Да хоть все десять – но после того, как закончите работу над объектом, на который я Вас посылаю. И даже не возражайте! Ну я же знаю Вас, Василий Николаевич! Ну Вы же сами не сможете спокойно греться на море, когда узнаете, куда Вы едете! Хватило того, что Курпатов у Вас алтайскую принцессу из-под носа увел. В данном случае подобного я не допущу! – и он стукнул кулаком по столу – жест, означавший его чрезвычайное волнение. И, хотя наш директор – в силу восторженности своего характера – любил преувеличивать значимость многих объектов и событий, я все-таки решил его выслушать.

– Только пока ни одна живая душа в институте не должна знать того, что я Вам скажу. Даже Аделаида Петровна!

Ох, как же Львович любил тянуть волокиту, придавая обсуждаемому вопросу еще больше важности!

– В пятницу мне звонили из Москвы, просили направить нашего лучшего специалиста по вопросам древней письменности к ним на объект. Кажется, они сделали великое открытие! – Синицын выдержал паузу, надеясь, что фраза произведет на меня должное впечатление. Но я спокойно ждал продолжения, зная эту особенность нашего начальника. Он подошел ближе и наклонился к моему уху:

– Кажется, они нашли Элайю, Строев!

Я вздрогнул и вопросительно посмотрел на Синицына, пытаясь понять, не шутит ли он, но лицо его выражало безудержный восторг: он то потирал ладони, то лупил ими по столу:

– Ну что, Строев, тут-то Вам, пожалуй, не до отпуска будет, а?

– А Вы уверены, что они говорили именно про Элайю? Вы ничего не перепутали?

– Строев, я руковожу этим чертовым институтом вот уже скоро двадцать пять лет! И я ничего не могу перепутать! – отчеканил он. – А наш лучший специалист, – продолжил Никита Львович, – чего уж греха таить – Вы. Швыдкую на раскопки и краном подъемным не вытащишь, да и принцессой у нее сейчас голова забита. У Прохорова докторская и жена-инвалид. Хотя я бы в любом случае рекомендовал Вас: Вы допускаете невероятное и невозможное, у Швыдкой для этого слишком традиционные взгляды, а Прохоров – и вовсе тугодум. Нет, если кто и будет от нас исследовать Элайю, то только Вы! – Синицын выдохнул и посмотрел мне в глаза в ожидании ответа.

Элайя! Ну кто из простых обывателей, знакомых с археологическими находками лишь из учебников истории и новостных телепрограмм, не слышал об этой легендарной стране! Множество ученых всего мира интересуются ей даже больше, чем самой Атлантидой, поскольку первая намного древнее, да и источники, дошедшие до нас, полны загадок и самых поразительных фактов.

Об Элайе начали говорить во всеуслышание лет 30 назад, когда группа японских ученых обнаружила на Хоккайдо манускрипты, датированные несколькими тысячелетиями раньше появления в Японии письменности – и именно в них говорилось о стране с таким сказочным названием – Элайя…

О жителях той страны упоминалось совсем немного, но с невероятным почтением, а где-то и с благоговением. Их звали «Великим народом», а в некоторых источниках «Властителями». Именно тогда историков и заинтересовала неведомая никому доселе Элайя. В японских манускриптах содержалось слишком мало информации и даже не говорилось о местоположении этой чудесной страны. Поэтому весь ученый мир, славящийся своей осторожностью, не стал делать поспешных выводов.

За последующие тридцать лет сведения о существовании Элайи, ее народе, государственном управлении, науке и культуре стали буквально сыпаться из самых разных источников. Узнали даже о конкурирующей державе – соседе – Стиргии, которая, однако, закончила свой век гораздо позднее соперницы. Но найти ни Элайю, ни Стиргию не удавалось пока никому. Археологи-энтузиасты тратили на это годы, выискивая хоть какие-то указания на то, где могла находиться эта страна, но древние хронологи словно сговорились и все, как один, рассыпаясь в восторгах и похвалах, умалчивали о главном. Возможно, в то время, «Властители» наложили своеобразное табу на некоторые тайны, пряча их от потомков. Потому что кроме местоположения за эти годы никому так и не удалось выяснить ни более менее обстоятельный хронологический ход истории Элайи, ни, соответственно, причины ее гибели. Многие из нас копались в загадках Атлантиды с одной лишь целью – узнать о тайнах «Властителей». Но атланты умели хранить эти тайны, как никто другой…

Со временем Элайя стала своеобразной притчей во языцех, эдаким Летучим Голландцем, Китеж-градом и Лохнесским чудовищем вместе взятыми с одной лишь разницей: мы все точно знали – Элайя существовала, и, вероятно, это была первая цивилизация на нашей планете. Она стала нашим «бозоном Хиггса», «частицей Планка», что безуспешно пытаются получить физики, нашей единой теорией всего – поняв которую мы смогли бы выстроить полную картину человеческой цивилизации.

Как Вы полагаете, что я ответил на предложение Синицына?

Из его кабинета я вышел самым счастливым человеком на свете.

В командировку надо было отправляться на следующее же утро. Накануне вечером я получил от директора наистрожайшие инструкции: не сообщать никому о цели моей поездки, а по всем возникающим на месте раскопок вопросам и проблемам советоваться с самим Никитой Львовичем, с Ресторовым – директором Московского института археологии, а также с неким товарищем Бородиным, уже присутствующим к тому времени на объекте.