Деньги, Куба и литература

Деньги, Куба и литература
Олег Сергеевич Галетка

Молодой писатель продает авторские права на свою книгу – и оказывается в чужой опасной игре, где на кону – большие деньги и человеческие жизни. Можно сдаться и выйти, а можно сыграть, и даже написать свои правила… Содержит нецензурную брань.

Олег Галетка

Деньги, Куба и литература

Вот здесь распишитесь. Лощеный мужчина лет сорока пяти протянул пухлую папку. Молодой человек, которому предназначались документы, не отреагировал.

– Николай?! – на лицо мужчины набежала тень беспокойства.

Молодой человек вздрогнул. Секунду возвращался откуда-то из глубин собственного сознания, еще одну изучал протянутую папку, а затем взял документы.

– Распишитесь, – мягко, но уверенно повторил хозяин папки.

Николай обвел взглядом присутствующих. Кроме лощеного адвоката, который подсовывал ему документы, в кабинете сидело трое. Женоподобный коротышка с пухлыми ручками и блестящей залысиной, смазливая нимфа лет двадцати с яркой косметикой и ее папаша – солидный мужчина в дорогом костюме с миной высокомерия на широком лице.

– Николай, вы понимаете, что сейчас происходит?

Николай кивнул. Хотя, если быть до конца честным, он довольно смутно это понимал. Вернее он не понимал, что делает здесь и как смог допустить, чтобы все зашло так далеко.

– Нам не нужно, чтобы через неделю вы заявили, словно мы вас одурачили или силой заставили подписать этот договор.

– Ну что вы господин Ветров, – встрял коротышка. – Николай просто задумался, он прекрасно себя чувствует, и вчера мы с ним еще раз все обсудили, поэтому…

– Господин, Суриков, – оборвал коротышку лощеный. – Вы кто?

– Как кто?

Коротышка смешно зашевелил губами, пытаясь определить подвох в вопросе.

– Главный редактор, – родил Суриков.

– А я адвокат господина Соломахина, и прошу заметить адвокат на протяжении пятнадцати лет, и за все это время у нас не было серьезных проколов, и поэтому позвольте мне самому решать какие вопросы и кому задавать.

Коротышка налился краской, как монашка в мужской бане. Он смешно выпустил воздух и попытался изобразить мину невозмутимости, но крупные капли испарины на его лбу указывали совсем обратное.

– Я… я ничего такого, я даже в мыслях… – причитал он.

Адвокат вновь упер взгляд в Николая. Тот с интересом листал пухлую папку, пробегая взглядом листы договора.

– Этот документ подтверждает, что вы передаете все права на ваше произведение моему клиенту, вы также обязуетесь хранить в тайне свою причастность к написанию данного произведения. Если же вы нарушите это соглашение, к вам будут применены штрафные санкции, своей подписью вы соглашаетесь с этим…

Николай снова ушел в себя. Ушел подальше от этого кабинета, жужжания кондиционера, надменности адвоката, высокомерия нимфы и ее папочки.

Он впервые пришел в этот кабинет четыре месяца назад. Он принес рукопись. Рукопись романа или повести? Он сам не знал, что принес. Он принес свои мысли на ста страницах формата А4 двенадцатым шрифтом с полуторным пробелом. Наверное, если бы такие требования к оформлению рукописей были в эпоху Достоевского, то нынешним старшеклассникам было бы намного легче изучать литературу. Половину бы классики просто не приняли в издательствах, и она не была бы напечатана. Так вот он принес напечатанные мысли и оставил у секретаря, или не у секретаря.

А затем он забыл. Забыл о том, что когда-то что-то писал, о том, что ждал ответа, о том, что его мысли могут быть кому-то интересны. Забыл.

Ему позвонили. Обычным июньским днем, его мобильный зажужжал неизвестным номером и его попросили приехать. Он помнит этот кабинет.

– Это очень посредственно, очень…

Это были первые слова, которые произнес Суриков в их первое знакомство. Первым же желанием Николая было ударить в морду коротышке. Не в лицо, а именно в морду этому толстому коротышке с лоснящейся залысиной и женскими ручками. Затем здравый смысл решил унять буйство обиженного автора и все-таки дослушать. Говорят, и толстые коротышки иногда могут сказать что-то полезное. Все-таки он главный редактор, – продолжал здравый смысл. – Человек, которого кормит слово, к нему стоит прислушаться.

– Посредственность в каждом слове, подобной макулатурой у меня завален весь шкаф…

Ударить в морду захотелось вдвойне. Ударить в нос, чтобы из этой толстой красной картошки полилась она. Кровушка. Полилась по пухлым губкам, гладкому подбородку на идеально белую рубашку. Ударить так, чтобы костяшками пальцев почувствовать, как ломается носовой хрящ.

– Вы меня слушаете? – толстяк повысил голос.

Молодой парень, сидящий напротив, вздрогнул. Было неприятно оставлять такие радужные фантазии, но реальность требовала его присутствия.

– Да, конечно, и очень внимательно.

– Как вас..? Запамятовал!

– Николай, можно просто Коля, – парень улыбнулся.

– Так вот, Коля, – продолжал главный редактор. – Конечно, в вашем произведении есть зерно чего-то нового, оригинального, но в целом это сплошная банальщина. Да еще с кучей грамматических ошибок.

– Но ведь редактура их уберет.

– Молодой человек, быть может, вы думаете, что редактура за вас и книгу напишет? Редактура она на то и редактура, чтобы редактировать, а не писать. А редактировать тут нечего, тут надо писать все заново. Нужен стиль, сюжет, напряжение. А у вас что?

– Что?

– И что у вас за объем?

– Тридцать тысяч слов, мне кажется за таким объемом будущее литературы. Динамика сюжета, отсутствие больших описательных частей. Книга для нового поколения. Молодежь пугают толстые фолианты. А такие романы не утомляют, взял в дорогу, прочел за раз, перешел к следующему.

Толстяк замахал руками.

– Прекратите нести чушь. Я в этом бизнесе почти двадцать лет, и то, что вы говорите – это полнейшая…

– Посредственность, – парень улыбнулся.

Улыбнулся хищно, с вызовом. Толстяк вздрогнул, но продолжил.

– Чушь! – договорил он. – Полнейшая чушь! Интересный роман не утомит никогда! Надо как минимум сто тысяч слов, если вы претендуете на звание писателя романов.

– Так ведь «Алхимик» Коэльо, тоже приблизительно такого объема?

– Вы не Коэльо, – взвизгнул редактор. – А ваше…

Он потряс рукописью Николая.

– Это далеко не «Алхимик», я, почему, с вами так долго говорю, я хочу, чтобы вы поняли, что я не против вас, я за вас. Но вам нужно много и усердно трудиться…