Дзынь

О 13-ом районе Рима он уже имел кое-какое представление, но попадал в него раньше, переходя Тибр по другим мостам. С Палатинского же он попадал сразу на Via della Lungaretta, одну из главных улиц Трастевере, выгодно пересекающую полрайона. Растяжка между домами с надписью «Viva Maria» встречала гостей. Потом, перейдя трамвайные пути, путешественник уже погружался в незатейливый, но очень уютный мирок со скромными бутиками с «вроде бы как итальянскими» вещами, ресторанчиками, выдающими на-гора тонны макаронных изделий в день, и с несколькими пивными и коктейльными барами, в один из которых он и держал свой путь.

Ему казалось странным, что он не слышит «дзынь». «Как скучно они живут» – подумал он.

И вдруг задзынькало так, что мало не покажется, будто тысячи Алёнок активизировались и принялись мучить своих незадачливых ухажёров. Как раз там, где Via della Lungaretta пронизывает Piazza Sidney Sonnino тьма тьмущая народу собралась. Он понял, что намечается какая-то очередная церковная забава. Основное действо, согласно его догадкам, было так или иначе связано с базиликой Сан-Кризогоно. То ли у мученика Хрисогона сегодня день рождения, то ли какая-то памятная дата у его ученицы и тоже мученицы по совместительству Анастасии, но точно не день его смерти, которая по сведениям из его жития случилась 24 ноября неизвестного года. «Ну да бог с ним» – подумал он, а ещё удивился: «И откуда я всё это знаю?». «Пассивная память заработала» – убедил он себя.

Трамвайное сообщение было приостановлено, и вместо трамваев в сторону вышеупомянутой базилики шли облаченные в цветастые, но поизносившиеся рясы священнослужители, монахи (кто их там разберёт), которые тащили на неких подобиях паланкинов некое подобие святынь, обёрнутых в не менее поизносившиеся плотные простыни с вышитыми на них золотыми нитками крестами.

– Аля-улю, аля-улю, – крестясь и наклоняя светлые и тёмные головы, провожали взглядами процессию в основном местные заядлые католики.

– Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дыньз-дзынь-дзынь-дзынь, – вторили аля-улюканью многочисленные туристы.

Носильщиков святынь сменил невпопад заигравший какую-то бравурную музыку оркестр. Музыканты были одеты в черные камзолы, кое-где посеревшие от старости. На головах у них были странные улиткоподобные шляпы с красными перьями. За одним оркестром шёл другой, и так далее. Все были одеты по той же моде. Отличались только цвета. За чёрно-серыми камзолами следовали бело-серые, за ними светло-зелёные, а красные перья сменялись фиолетовыми, потом жёлтыми. Музыка была однообразна и, смешиваясь с дзыньканьем и аля-улюканьем, превращалась в абсолютную какофонию.

«Фу, какая какофония» – подумал он и пошёл дальше вглубь Трастевере. Что-то зашелестело в его ногах, особенно в левой, ближе к лодыжке, там, где пульсировали его поверхностные венки.

До пивной «Ма-Че-Те» он дошёл в итоге на автомате.

«В разного рода заведениях итальянцы лучше всего относятся к немцам и американцам. С одними они были союзниками, другие их победили» – именно об этом подумал он, заказывая пиво.

Дело в том, что бармен поинтересовался, где он собирается пить: внутри или снаружи, от чего зависел материал бокала, который планировалось наполнить живящей и хмелящей жидкостью. Немцу до этого он налил напиток в стеклянный бокал без лишних вопросов и сказал: «Данке», а американцы большой компанией уже давно болтались со стеклянными бокалами снаружи. Уж этот нью-йоркский акцент он ни с каким другим не спутает. О пластиковых стаканах для местных речь вообще не шла. Эти могут пить где-угодно хоть из своей тары, хоть из рук, хоть из крана.

«Дискриминация» – опять подумал он. В венках ближе к лодыжке слегка активизировалось бурление крови.

«Находился» – решил он.

Сказал, что пить будет внутри. Хотел бокал из стекла. «Стекло так стекло» – прочитал он в глазах бармена. Получил бокал с пенистым напитком и дзынькнул о стекло ноготком. Сделал пару глотков. Подумал «то, что надо» и честно не высовывался наружу, следуя правилам, неписанным определённому контингенту посетителей.

Допил. Отдал бокал. Ушёл.

– Ай, – слегка кольнуло в одной из поверхностных венок на левой ноге, когда он выходил из заведения, задержав взгляд на группе весёлых местных на улице со стеклянными бокалами.

Его путь в отель по полуночному уже хорошо знакомому маршруту занял чуть больше получаса. Ничего необычного не происходило. Город постепенно готовился к ночи. Его только удивил тот факт, что решетчатая дверь, ведущая в портик с Устами истины, была опечатана, а небольшой участок вокруг был обнесен красно-белой заградительной лентой.

«Реставрируют, наверное» – подумал он.

В свой номер он попал около часа ночи.

«Красота» – подумал он, завалился на двуспальную кровать и уснул.

– Дзынь! Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь… Дзынь-дзынь… Дзынь!… – и так далее зазвучало снаружи спустя два часа.

«Что за напасть? – спросонья подумал он. – Дождь, что ли? Странный какой-то дождь».

Сила «дзыня» нарастала. Капли воды хаотично барабанили по крыше, стеклу, асфальтовой площадке рядом с пристройкой, и по столу и стульям из кованного железа. Такой «дзынь» был невыносим.

Он, всё ещё надеясь, что это дождь, а не «дзынепад» из-за какой-то технической причины, встал, сунул ноги в тапочки-шлёпки и открыл дверь. Нет, не дождь – осознал он. Струи оросительной системы задевали участок с пристройкой и обильно поливали всё вокруг.

«Shit»[23 - Дерьмо (англ.)] – возмутился он.

«What a fuck?»[24 - Что за чёрт? (англ.)] – ещё больше возмутился он.

«Пойду, устрою нагоняй Марио, и буду менять номер. Что за полив в три ночи?» – он был уверен в своих намерениях, дошёл до главного здания отеля, зашёл внутрь и увидел сонного, но улыбнувшегося ему Марио.

– Mario, what a fuck?[25 - Марио, что за чёрт? (англ.)] – так и начал он.

Марио продолжал улыбаться, но с грустью в глазах.

Он же объяснил, в чём ситуация, и что он не хотел бы каждую ночь просыпаться от такого несусветного «дзыня» по крыше и по прочим близлежащим поверхностям.

– Water system, night water, for gardens…[26 - Система водоснабжения, ночной полив, для садов… (англ.)] – повторял расстроенный Марио.

– Сады, сады… Я сюда отдыхать приехал. От «дзыня», кстати, тоже, – отвечал он ему по-английски и позвал с собой Марио, чтобы тот убедился в том, что подобные звуки не сопутствуют отдыху.

В итоге он вышел из главного здания отеля, пошёл быстрым шагом в сторону своей пристройки и услышал шарканье за спиной. Обернувшись, он увидел, что Марио, хоть и шустро, но не быстро передвигал своими скрюченными ножками. Он понял, что у Марио ДЦП.

«What a fuck! Вот же чёрт!» – пронеслось у него в голове.

– Ok-ok, – начал было говорить он, но Марио уже приблизился к нему и невозмутимо заговорил с ним.

– Yes, water system… Tomorrow. Tomorrow. [27 - Да, система водоснабжения… Завтра, завтра. (англ.)]

– Ok-ok, – смирился он и зашёл в свой номер.

Марио пошаркал обратно.

Полив продолжался еще минут пятнадцать. Потом он уснул крепким сном, настолько крепким, что ему ничего не снилось.

Шёл второй день его пребывания в вечном городе. Он позавтракал и направился к стойке регистрации отеля, где Марио уже сменил другой консьерж. Бэйджик не был обнаружен на его форме. Невысокий пожилой мужчина с очень тёмной кожей предложил ему другой номер уже в основном здании и вручил ключ-карту, однако, посмел заявить:

– А некоторым посетителям нравится. Они представляют, будто они находятся в джунглях в сезон дождей, или в центре циклона, или внутри водопада.

Он, принимая ключ-карту от нового улучшенного номера, не понял, почему он понял то, что говорил человек без бэйджика, не услышав ни единого слова на английском языке.

«Ну, да ладно, – подумал он, – всякое бывает».

– Уравнение воды… – добавил человек без бэйджика с укоризной в голосе.

– Ну не в три же часа ночи… – всё-таки нашёл, что ответить он.

Потом он поднялся в номер, осмотрелся и, вроде бы, остался доволен. Переезд занял немного времени, но всё равно какое-то время было потеряно.

«Вот вечно так с этими итальянскими удобствами» – ворчал он.

Он переехал, покинул номер, спустился вниз, чтобы выпить свой любимый кортадо, но спустя какое-то время, допивая свой кортадо во дворе отеля «Авентино» и читая выдержки из путеводителя по Риму польского искусствоведа Гробовского, он неожиданно покинул столик и, не смотря на некий дискомфорт под кожей, вызванный несколько более ощутимым, чем ранее, бурлением в венах, он забежал в здание отеля, и не дожидаясь лифта взбежал на третий этаж.

«Как же так?» – он всё ещё сердился на свою неосмотрительность.

«А вдруг там «дзынь», – всё ещё надеялся он, – а я не успею ответить вовремя, и она опять забудет обо мне всерьёз и надолго».