Последняя тайна Распутина

«В ночь с 16 на 17 декабря, – говорилось в телеграмме, – у дома 94, на Мойке, принадлежащего князю Юсупову, постовой городовой услышал несколько револьверных выстрелов и вскоре был приглашен в кабинет молодого князя Юсупова, где находился он сам и неизвестный, назвавшийся Пуришкевичем. Последний сказал: „Я Пуришкевич. Распутин погиб. Если ты любишь царя и Родину, то будешь молчать“. О чем городовой доложил по начальству. Произведенным сегодня с утра расследованием установлено, что кто-то из гостей Юсупова около трех часов ночи стрелял в примыкающем к дому 94 садике, имеющем вход непосредственно в кабинет князя, причем был слышен крик человеческий и затем отъезд мотора. Стрелявший был в военно-походной форме. При ближайшем осмотре на снегу садика найдены следы крови. При расспросах у градоначальника молодой князь показал, что в ту ночь у него была пирушка, но Распутина не было, а стрелял Великий князь Дмитрий Павлович в дворовую собаку. Труп собаки обнаружился зарытым в снегу. Расследованием на месте жительства Распутина на Гороховой, 64, дознано: 16 декабря в девять часов вечера Распутин отпустил, как это он обычно делал, бывшую при его квартире охрану и мотор, заявив, что больше сегодня не выйдет, а будет спать. Опросом прислуги и домового дворника установлено, что с 12 с половиною часов ночи к дому подъехал большой крытый парусиной мотор, в котором был неизвестный и шофер. Неизвестный черным ходом прошел в квартиру Распутина, где последний, по-видимому, его поджидал, так как встретил как старого знакомого и вскоре вместе с ним тем же ходом вышел на улицу, сел в мотор и поехал по Гороховой в направлении Морской. До сих пор Распутин домой не возвращался и принятыми мерами не разыскан. Есть много оснований полагать, что он убит в саду Юсуповых, а тело вывезено за город и скрыто. К следствию не приступлено за отсутствием объекта преступления, а расследование в порядке 23 статьи Военного положения Министром внутренних дел поручено генералу для поручений Попову. По получении новых данных буду телеграфировать дополнительно»[79 - ГАРФ. Ф. 111. Оп. 1. Д. 2981/а. Л. 1.].

Царь имел возможность перепроверить сообщения по прямому телефонному проводу с Петроградом. Его кабинет был связан «вертушкой» с Палисандровой гостиной в покоях императрицы в Александровском дворце в Царском Селе. Но звонков не последовало. Возможно, что вопреки всему Николай II верил, что, может быть, Распутин жив. И потому монарх решил отложить важные решения до 18 декабря, не покидая Ставку в Могилеве.

Утром следующего дня, когда царь вместе с наследником посетили литургию в штабной церкви, монарх сохранял в тайне содержание мрачных телеграмм. Ни сын, ни свита еще не знали о громком убийстве в столице. Однако многие обратили внимание на печальный вид монарха.

Эта озабоченность накручивалась текущей телеграфной перепиской с супругой. В 11 часов 42 минуты императрица в новой телеграмме умоляла: «…мне страшно необходимо твое присутствие». При этом утренний завтрак, который обычно начинался в 12:30, прошел как обычно: с тремя блюдами, мадерой и красным крымским вином в виде дижестива.

Однако, едва выйдя из-за стола, царь отправился в аппаратную и послал жене телеграмму: «Выезжаю в 4:30».

События в Петрограде к этому моменту приобретали небывалый размах. Александра Федоровна, в нарушение судебных процедур и превысив полномочия, взяла в свои руки ход расследования: от имени Николая II санкционировала задержание одного из самых близких к царской семье людей – великого князя Дмитрия Павловича.

Вот почему 18 декабря в 15:45 в Могилев от царицы пришла новая телеграмма: «Приказала Максимовичу[80 - Константин Клавдиевич Максимович (1849–1917), помощник командующего императорской главной квартиры.] твоим именем запретить Д(митрию) выезжать из дому до твоего возвращения. Д(митрий) хотел видеть меня сегодня, я отказала. Замешан главным образом он. Тело еще не найдено. Когда ты будешь здесь? Целую без конца»[81 - Красный архив. М. – Пг., 1923. Т. 4. С. 200.].

Получалось, что по ее распоряжению Дмитрий Павлович был помещен под домашний арест. Императрица требовала, чтобы его судили полевым судом, а это могло быть только в одном случае – в случае его измены. И, видимо, такой вопрос поднимался неслучайно.

Днем Николай II находился в Ставке на совещании. Русское командование должно было рассматривать весеннее наступление на фронтах и его координацию с союзниками. Для этого в Могилев прибыл генерал Генштаба Данилов. В своих мемуарах он вспоминал: «Начавшись с утра, оно шло под председательством Государя и в присутствии генерала Гурко, замещавшего больного начальника штаба генерала Алексеева. Однако после перерыва для завтрака в среде совещавшихся почувствовалось какое-то замешательство. Стал передаваться шепотом слух о получении из Царского Села какой-то важной телеграммы, требовавшей спешного отъезда Государя из ставки в столицу. Совещание было скомкано. Оно шло довольно беспорядочно, прерывалось какими-то дополнительными сведениями, получавшимися из Царского Села и остававшимися для нас секретными…»[82 - Ю. Данилов. На пути к крушению. М., 2000. С. 215.]

Обычно об отъездах царя извещалось заранее, а подготовка к путешествию в столицу занимала несколько дней. Время всегда было необходимо для сбора челяди государя и организации охраны, которой руководил Борис Александрович Герарди – полковник отдельного корпуса жандармов, начальник дворцовой полиции. Список мероприятий включал в себя действия секретной агентуры в среде революционеров и наблюдения за лицами как местными, так и приезжими, выяснение личности этих людей, перлюстрацию корреспонденции и даже санитарные и противопожарные мероприятия в пунктах прохождения царского поезда. В стране, где имелись революционеры-террористы, любое передвижение по железной дороге было чревато покушением. Печальный пример такого железнодорожного теракта имел место во времена отца Николая II – Александра III. Кроме того, в воюющей стране следовало опасаться и диверсантов противника, которые, возможно, имели свою агентуру в Могилеве. Но 18 декабря на сборы и мероприятия было отведено всего 2 часа.

Внезапное решение царя об отъезде в столицу удивило штабистов и генералитет Ставки Верховного. Заинтригованные, многие из них гадали о причинах спешки. В штабной столовой дежурный по Ставке генерал Кондзеровский встретил неожиданно прибывшего в Могилев генерал-адъютанта, графа Татищева. Появление царедворца придавало происходящему характер интриги. Дежурный генерал обратился к нему с естественным вопросом о цели визита, и, к удивлению, гость прямо в штабной столовой публично объявил об убийстве Распутина. Офицеров, свидетелей громкого диалога, охватило ликование. На радостях они вскрыли шампанское и пили за здравие убийц. А в это же время – в 16:30 – царский поезд отошел от перрона вокзала в Могилеве.

Николай II выезжал в Царское Село, откуда он желал лично контролировать ход следствия. Дело касалось не только смерти фаворита, но и царских родственников, а в отношении них монарх сам должен был принять решение.

2.

Первые сведения, сообщенные в телеграмме, переданной полковником Ротко, представляли собой довольно точное описание места преступления и даже обстоятельств убийства. Они были составлены на основе свежих показаний, данных городовым 2-го участка Адмиралтейской части Ефимовым и городовым 3-го участка Казанской части Власюком начальнику сыскной полиции Петрограда. Полицейская будка Ефимова находилась на противоположной от дворца Юсуповых стороне реки Мойки – на Морской улице, между домами 61-ми 63-м. Здесь помещался 2-й полицейский участок 2-й Адмиралтейской части. От набережной у Юсуповского дворца к Морской улице ведет пешеходный Почтамтский мостик. А фасад здания и садик слева от дворца видны отлично. В ту ночь Ефимов был на дежурстве на спецпосту возле участка и по инструкции не имел права от него отлучаться.

Только этот полицейский мог сообщить наиболее интересные сведения, процитированные в телеграмме, которые есть смысл повторить еще раз: «…кто-то из гостей Юсупова около трех часов ночи стрелял в примыкающем к дому 94 садике, имеющем вход непосредственно в кабинет князя, причем был слышен крик человеческий и затем отъезд мотора. Стрелявший был в военно-походной форме».

Может возникнуть естественный вопрос: а возможно ли было городовому в декабрьскую ночь разглядеть то, что происходило на другой стороне, пусть и неширокой реки Мойки? Да, это было возможно, и вот почему: прямо у деревянного забора-штакетника, уходившего в сторону от дворца, с внешней стороны, в том месте, где стоят декоративные столбы, на расстоянии не более трех метров находился уличный газовый фонарь. А с противоположной стороны Мойки, там, где располагалась полицейская будка постового, стояли разноуровневые фонари в два ряда: невысокие вдоль ограждения у реки и высокие вдоль дороги. Пространство события было хорошо освещено. Но этот же свет, который помог полицейскому разглядеть убийство, помог и убийце попасть в жертву.

К тому же в снежную зиму для расчистки пространства во дворе перед домом 92, где разворачивались автомобили, дворники сгребали к ограде снег. К 17 декабря там уже были большие сугробы. Именно на эти сугробы в погоне за жертвой и вбежал убийца в военно-походной форме и оказался выше ограды и, таким образом, попал в прямой свет фонаря.

Все эти обстоятельства проясняются благодаря одной из криминалистических фотографий[83 - Музей политической истории России. Ф. Ш-11354-2.] и исторических снимков у Реформатской церкви на Мойке.

Получалось, что у следствия уже сразу был важный свидетель преступления, видевший убийцу и даже способный описать его внешний вид. И что чрезвычайно важно, этот свидетель был профессиональным полицейским. Отметим и другой важный факт, вытекавший из сообщения Ефимова: стрельбу на улице вел только один человек, которого он и называет «стрелявшим» – в единственном числе!

18 декабря, спустя сутки, Ефимов был вызван к подполковнику отдельного корпуса жандармов Попелю. Он, на основании статьи 23 «Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении», произвел допрос свидетеля. Городовой снова повторил сказанное с небольшими, но важными подробностями: «В ночь на 17 декабря я стоял на посту на Морской улице, возле д. № 61. В 2 ч. 30 м. ночи я услыхал выстрел, а через 3–5 секунд последовало еще 3 выстрела, быстро, один за другим, звук выстрелов раздался с Мойки, приблизительно со стороны дома № 92. После первого выстрела раздался негромкий, как бы женский крик; шума не было слышно никакого. В течение 20–30 минут не проезжал по Мойке никакой автомобиль или извозчик. Только спустя полчаса проехал по Мойке от Синего моста к Поцелуеву какой-то автомобиль, который нигде не останавливался. О выстрелах я дал знать по телефону в 3-й Казанский участок[84 - В дальнейшем с последовательностью этих событий разбирались и прокуроры по линии Министерства юстиции.], а сам пошел в сторону выстрелов. На Почтамтском мостике я увидел городового Власюка, который тоже слыхал выстрелы и, думая, что они произведены на Морской улице, шел ко мне навстречу с целью узнать, где и кто стрелял. Я сказал, что выстрелы были произведены в районе д. № 92 по Мойке. После этого я возвратился на пост и больше ничего не видел и не слыхал. Помню, что со времени, как раздались выстрелы, до 5–6 часов утра я не видел других проезжавших по Мойке автомобилей, кроме вышеуказанного. Больше ничего не могу показать»[85 - ГАРФ. Ф. 102. Оп. 246. Д. 357. Л. 29–29 (об.).].

Обратим внимание, что в этих показаниях Ефимова исчезает таинственный незнакомец в военно-походной форме. Но мы еще услышим об этом человеке. Из обобщенных свидетельств вытекало, что в 2:30 кто-то выстрелил несколько раз (предположительно, в Распутина), затем какой-то таинственный автомобиль промчался вдоль фасада дворца Юсуповых от Синего к Поцелуеву мосту. Далее окажется, что таких машин было несколько.

Интересно отметить, что в ночь убийства Ефимов выждал приблизительно полчаса, прежде чем рискнул отправиться по Почтовому мостику к Юсуповскому дому. Как он объясняет, его останавливало то, что это был не его участок, не Адмиралтейская, а Казанская часть, куда он перед выходом все же позвонил.

Как сообщил Ефимов, на Почтамтском мостике он встретил городового Власюка. Его пост находился на другой стороне Мойки и вдобавок в глубине квартала – на пересечении Прачечного и Максимилиановского переулков. Прачечный ведет непосредственно к реке. И если звук выстрела в сторону Морской улицы, где находился Ефимов, донесся, не встречая препятствий, то для Власюка, который хоть и был на этой же стороне реки, он прозвучал из-за домов и оказался искажен. Городовой растерялся и неуверенно отправился к набережной. Свое состояние в тот момент Власюк описал так: «Около 4 часов ночи я услыхал 3–4 быстро последовавших друг за другом выстрела. Я оглянулся кругом – все было тихо. Мне послышалось, что выстрелы раздались со стороны правее немецкой кирхи, что по Мойке…»[86 - ГАРФ. Ф. 102. Оп. 246. Д. 357. Л. 31.]

Власюк также выждал полчаса, прежде чем отправился к Почтамтскому мостику и там встретил городового Ефимова. Получив от коллеги информацию о стрельбе на вверенной ему стороне Мойки, городовой подошел к дому 92, где поинтересовался у дворника: кто стрелял? Тот ответил, что никаких выстрелов не слышал. Как вдруг появились два странных полуночника. Встречу с ними Власюк описал весьма подробно: «В это время я увидел через забор, что по двору этого дома идут по направлению к калитке два человека в кителях и без фуражек. Когда они подошли, то я узнал в них князя Юсупова и его дворецкого Бужинского. Последнего я тоже спросил, кто стрелял, на это Бужинский заявил, что он никаких выстрелов не слыхал, но возможно, что кто-либо из баловства мог выстрелить из пугача. Кажется, что и князь сказал, что он не слыхал выстрелов.

После этого они ушли, а я, оставшись здесь и осмотрев двор через забор и улицу и не найдя ничего подозрительного, отправился на свой пост»[87 - ГАРФ. Ф. 102. Оп. 246. Д. 357. Л. 31.].

Последнее утверждение полицейского выглядело несколько странно; как мы потом узнаем, место за оградой было залито кровью. Но, возможно, ночью это было разглядеть нелегко?

О происшедшем полицейский не решился сообщать по инстанции, так как не был уверен в том, что, собственно, произошло. Однако находиться на посту ему пришлось не более 20 минут. По их истечении Власюк заметил приближавшегося к нему дворецкого князя Юсупова, господина Бужинского, с которым недавно расстался. Ночной гость неожиданно предложил полицейскому проследовать за ним в дом 94 – во дворец. Князь хотел его видеть!

Предложение дворецкого смутило Власюка. Но то, что произошло дальше, было как наваждение. Вот что сообщил Власюк проводившему дознание полицейскому подполковнику Попелю: «Я пошел за ним, и он привел меня через парадный подъезд дома № 94 в кабинет князя. Едва я переступил порог кабинета (находится влево от парадной, вход с Мойки), как ко мне подошел князь Юсупов и неизвестный мне человек, одетый в китель защитного цвета, с погонами действительного статского советника, с небольшой русой бородой и усами. Имел ли он на голове волосы или же был лысым, а также был ли он в очках или нет, – я не приметил. Этот неизвестный обратился ко мне с вопросами: „Ты человек православный?“ „Так точно“, – ответил я. „Русский ты человек?“ „Так точно“. „Ты меня знаешь?“ „Нет, не знаю“, – ответил я. „А про Пуришкевича слышал что-либо?“ „Слышал“. „Вот я сам и есть.

А про Распутина слышал и знаешь?“ Я заявил, что его не знаю, но слышал о нем. Неизвестный тогда сказал: „Вот он (т. е. Распутин) погиб, и если ты любишь царя и Родину, то должен об этом молчать и никому ничего не говорить“. „Слушаю“. „Теперь можешь идти“. Я повернулся и пошел на свой пост. В доме была тишина, и, кроме князя, неизвестного и Бужинского, я никого не видел»[88 - ГАРФ. Ф. 102. Он. 246. Д. 357. Л. 31.].

Вновь Власюк пришел на свой пост, и вновь он стоял там не более 20 минут. В это время очередной обход полицейских постов производил околоточный надзиратель Колядич. По существовавшей тогда процедуре, городовой обязан был сообщить своему начальнику обо всех происшествиях на поднадзорной ему территории. После этого обычно происходила смена городовых. Власюк описал околоточному надзирателю ночные события и вместе с начальником в третий раз отправился к Юсуповскому дворцу. Здесь они застали машину князя Феликса и его шофера. Искушенный Колядич решил обойти дом с заднего двора (со стороны Офицерской улицы[89 - Теперь улица Декабристов.]) и оставил Власюка у входа. Там на территории дворца за основным зданием находится обширный сад и даже два выезда: напрямую из кованых ворот у Садового павильона и из деревянных воротец у дома 21.

Околоточный предполагал, что здесь мог находиться и еще один автомобиль, либо остались его свежие следы. Кроме того, на Офицерской был его полицейский участок.

Затем Колядич опросил дворника дома 92, обслуживающего двор, примыкавший к княжеской резиденции. Возвратившись, околоточный увидел Юсупова, садившегося в автомобиль. Затем его машина удалилась в сторону Поцелуева моста. Власюк попытался было уговорить провожавшего автомобиль Бужинского дать показания Колядичу, но княжеский дворецкий наотрез отказался, сославшись на усталость, предложив перенести допрос на завтра.

Власюк подождал Колядича у дома 92 и вновь вместе с ним двинулся к парадному входу дворца. Кроме дежурного дворника, там уже никого не было. Начальник приказал Власюку оставаться у дворца, а сам удалился.

В шесть часов утра оба уже были в 3-м участке Казанской части на докладе у пристава полковника Рогова. Власюк описал начальнику все экстраординарные события своего дежурства. Сообщение о ночном происшествии пошло по инстанции.

Затем уже пристав и городовой явились к генералу Григорьеву, полицмейстеру Казанской части, и доложили о происшествии у дворца. Этого было достаточно, чтобы их начальник полностью проснулся и отдал первые распоряжения, автоматически положившие начало полицейскому дознанию.

В 8 часов утра в квартиру Распутина явились сотрудники МВД. Они провели опрос родственников и прислуги о месте нахождения хозяина. Не получив вразумительных ответов, стражи порядка удалились. А по Петрограду уже распространялись слухи о смерти фаворита.

В 10:00 полицмейстер Григорьев прибыл во дворец тестя Юсупова, на Мойку, 106, где жил тогда фигурант происшествия. Вот как сам Феликс описывает этот визит: «Ваше посещение, вероятно, связано с выстрелами во дворе нашего дома? – спросил я»[90 - Ф. Ф. Юсупов. Конец Распутина. М., 1990. С. 104.].

Удивительно, но в прокурорском деле № 751 причина появления полицмейстера 2-го отделения Петроградского градоначальства генерал-майора Григорьева изложена этим свидетелем иначе: «17 декабря молодой князь Юсупов по телефону просил его заехать к нему, Юсупову, во дворец Великого князя Александра Михайловича…»[91 - ГАРФ. Ф. 124. Оп. 57. Д. 751. Л. 38.]

Поэтому пересказ Юсупова выглядит для сравнения весьма противоречиво.

«– Да, я приехал, чтобы лично узнать все подробности дела. У вас не был в гостях вчера вечером Распутин?

– Распутин? Он у меня никогда не бывает, – ответил я.

– Дело в том, что выстрелы, услышанные в вашем дворе, связывают с исчезновением этого человека, и градоначальник мне приказал в кратчайший срок узнать, что произошло у вас этой ночью»[92 - Ф. Ф. Юсупов. Конец Распутина. М., 1990. С. 104.].

В прокурорском деле этот эпизод связан с инициативой Юсупова, которому «весьма неприятны толки об убийстве Григория Распутина в его доме, которые возникли из-за незначительного эпизода стрельбы Великого князя Дмитрия Павловича в собаку, убитую последним»[93 - ГАРФ. Ф. 124. Оп. 57. Д. 751. Л. 38.].

Генерал Григорьев поблагодарил князя за его рассказ и сообщил, что все слышанное он сегодня же передаст градоначальнику Балку. К его удивлению, Феликс попросил, чтобы полицейский сообщил начальнику о желании князя встретиться с ним уже сегодня.

Эта встреча состоялась в ближайшие часы, но она ничего не прояснила, и тем не менее вот как это было со слов Феликса: «Когда я приехал к нему, то я заметил в градоначальстве большую суету. Генерал сидел в своем кабинете за письменным столом. Вид у него был озабоченный. Я сказал ему, что приехал специально для выяснения недоразумения, вызванного словами Пуришкевича»[94 - Ф. Ф. Юсупов. Конец Распутина. М., 1990. С. 108.].

В прокурорском деле Распутина имеются показания самого градоначальника Балка об этой встрече.

Он, в частности, подтверждает, что «17 декабря к градоначальнику на квартиру приехал молодой князь Юсупов за советом, как поступить ему в создавшейся обстановке вокруг исчезновения Распутина, нахождение которого у него, князя, 17 декабря считали вероятным…»[95 - ГАРФ. Ф. 124. Оп. 57. Д. 751. Л. 40.]

В мемуарах Юсупова этот разговор превращается в драматический театр: «Недоразумение это я желал выяснить возможно скорее, потому что в тот же день вечером я собирался ехать в отпуск в Крым, где меня ожидала моя семья, и мне бы не хотелось, чтобы меня задержали в Петербурге допросами и всякими формальностями.

Градоначальник ответил, что мои показания, данные генералу Григорьеву, вполне удовлетворительны, и затруднений с моим отъездом никаких не предвидится, но он должен меня предупредить, что получил приказание от Императрицы Александры Федоровны произвести обыск в нашем доме на Мойке ввиду подозрительных ночных выстрелов и толков о моей причастности к исчезновению Распутина.