Тайны лабиринтов времени

Из кустарника и из высокой травы в ответ раздались громкие воинственные крики, и вождь понял, что людоеды жаждут кровавой битвы. Это не удивило его, разве не так же поступали все охотники и воины? Разве они не убивали всех чужестранцев, которых встречали на своем пути и не мстили укравшим их огонь?

Мелик не собирался и не мог привести соплеменников, чтобы уничтожить людоедов, но он понимал, что те могли опасаться этого. Угрожающе рыча и потрясая оружием, он отступил вместе с Верным и Сомом к гранитной тропе. Тонкие дротики просвистели им вслед, но ни один не попал в цель. Мелик громко захохотал:

– У людоедов слабые руки! Дети семей – и те сильнее их. Каждый удар палицы Мелика будет стоить жизни одному людоеду!

Из зарослей высунулась рыжая голова, еле заметная на фоне пожелтевшей осенней листвы – и Мелик тут же метко швырнул в нее камнем. Послышался пронзительный крик, и воин упал.

– Глядите! – торжествующе воскликнул охотник. – Такова сила Мелика! Простым камнем он убил людоеда! – И, не обращая внимания на крики разъяренных противников, он повернулся спиной к ним и спокойно зашагал по тропе. В конце тропы была площадка, где свободно могли уместиться три человека. Это место было удобно тем, что людоеды не могли ни напасть на охотников всей толпой, ни окружить их, ни даже подплыть со стороны болота, ибо предательская топь тотчас же засосала бы смельчаков. Точно так же не приходилось опасаться нападения со стороны гранитной глыбы, служившей продолжением тропы, добраться до нее было просто невозможно, но охотники, на всякий случай, ждали нападения и оттуда. Это было томительное и мрачное ожидание.

В берлоге серого медведя, ожидая прихода зверя, они надеялись несколькими меткими ударами одержать над ним победу. Охотники, осажденные ледниковыми валунами с одной стороны, а львом с самкой – с другой, твердо знали, что рано или поздно дождутся времени, когда лев уйдет на охоту, и они смогут вырваться из ловушки. Людоеды же не собирались никуда уходить, их цель – умертвить и поживиться мясом охотников. Пока отряду людоедов ни разу не удалось окружить их. Теперь же охотников осаждало все племя людоедов, сильное своей многочисленностью, терпеливое и хитрое.

Дни потянутся за днями, а эти все будут преграждать путь к бегству, и, если решатся напасть на охотников, то, какое сопротивление смогут оказать трое воинов целому племени? Кровь стучала в висках Мелика. В мозгу его, быстро сменяясь, проносились картины битв, засад, бегств и погони. Он не переставал думать о врагах, осаждающих охотников. Временами Мелик, стряхивая с себя оцепенение, вскакивал на ноги и хватался за палицу. Ему хотелось биться, терзать, крушить врагов. Но осторожность и предусмотрительность – два качества, без которых, охотник не смог бы прожить ни одного дня – это и заставляло вождя смиряться, думать и выжидать.

Открытый бой – это смерть, она доставила бы радость врагам, вождь не мог добровольно пойти навстречу ей, как не мог пожертвовать Сомом и Верным. Нет, сначала они должены были утомить людоедов, внушить им страх, убить многих из них, да и не хотят они умирать. Мелику, например, необходимо было повидать Росу, а потом уж…

Вождь не знал, каким образом он обманет бдительность своих врагов и вырвется из ловушки, но надежда на спасение час от часу крепла в нем, пока не овладела всем его существом, и он снова не почувствовал себя сильным и полным мужества.

Сначала людоеды не показывались, не то из страха попасть в засаду, не то, выжидая какой-нибудь оплошности со стороны охотников. Только в конце дня они, наконец, появились. Воины выскользнули из засады и подкрались к гранитной тропе. То один, то другой враг издавал пронзительный крик, но вождь отряда хранил настороженное молчание. В сумерках вражеские тела сбились в кучу и издали напоминали стаю гигантских шакалов, поднявшихся на задние лапы. Настала ночь, огонь костра охотников бросал на поверхность болота кровавые отблески, а за кустарником появились головы людоедов. Фигуры воинов явственно выделялись на темном фоне ночи, однако, несмотря на угрожающие приготовления, людоеды не осмелились приблизиться к охотникам, и ночь прошла спокойно.

Следующий день тянулся нестерпимо долго. Людоеды беспрерывно маячили перед лагерем охотников то поодиночке, то целыми толпами. Их тяжелые челюсти свидетельствовали об огромном упорстве и настойчивости. Ясно было, что они неустанно будут добиваться смерти похитивших огонь – этого требовал их инстинкт, взращённый сотнями поколений. Не будь у людоедов этого упорства в достижении намеченной цели, они давно были бы истреблены другими, более сильными и сплоченными племенами. На вторую ночь людоеды так же не решились напасть на охотников. Они хранили глубокое молчание и не показывались из-за прикрытий. Ночью вдруг послышался шорох, словно кустарник двинулся с места и пополз по земле. Когда рассвело, Мелик увидел, что у входа на гранитную тропу вырос вал из ветвей. За этим укреплением, вызывающе крича, прыгали и кривлялись людоеды. Охотники поняли, что людоеды собираются постепенно продвигать вперед свое укрепление и, прячась за ним, забрасывать их дротиками и копьями, пока не наступит удобный момент, чтобы всем племенем сразу напасть.

Положение охотников и без того было достаточно тяжелым, но теперь становилось почти безнадежным. Израсходовав запасы мяса, охотники занялись ловлей рыбы в болоте. Но в этом месте оказалось очень мало ее, редко-редко им удавалось поймать угря или леща. И хотя они не брезговали и гадами, сильные молодые люди не могли насытиться и непрерывно испытывали муки голода. Особенно тяжело переносили осаду Верный и Сом. Юноши заметно ослабели. Третий день не принес изменения, и сидевший неподвижно у костра Мелик был погружен в грустное раздумье. Он понимал, что, если голодовка продлится еще несколько дней, то молодые охотники совсем ослабеют – и любой вражеский воин окажется сильнее их духом, а это означало смерть. Вождь с тревогой думал, сможет ли он сам с прежней силой метать дротики и копье? Будут ли так же смертоносны удары его палицы? Не лучше ли попытаться бежать под прикрытием темноты, пока силы не иссякли окончательно? Однако тут же он отказывался от этой мысли, нельзя было рассчитывать застать врасплох бдительных воинов, а прорваться через их расположение силой, нечего было и думать. Сознание безысходности положения снова привело Мелика в состояние лихорадочного возбуждения. Он вскочил на ноги и стал кружить около костра, затем вышел на тропу и зашагал по направлению к засаде людоедов. За вечер укрепление продвинулось еще на несколько десятков локтей – и Мелик понял, что не позже, чем к следующей ночи, людоеды нападут на них.

С противоположного конца гранитной тропы доносился непрестанный шум шагов и шорох ветвей – это людоеды передвигали ближе к стоянке охотников свое укрепление. Одни таскали все новые и новые охапки ветвей, другие складывали и укрепляли их. Несколько раз Мелик вскакивал на ноги, чтобы броситься на врагов и помешать их работе. Но всякий раз благоразумие одерживало верх, людоеды были многочисленны и бдительны. Ему не удалось бы застать их врасплох, так как они пристально следили за каждым движением охотников. Так прошла еще одна ночь.

Утром людоеды метнули дротик, который упал всего в нескольких локтях от костра охотников. Враги огласили воздух радостными криками. Очевидно, осада приближалась к концу. С наступлением ночи людоеды еще ближе пододвинут свое укрепление – и нападут на охотников под его прикрытием.

Мелик, Верный и Сом с тоской и гневом следили за работой своих врагов, голод терзал их. При ярком утреннем свете Мелик вел себя странно, он неожиданно схватил дротик и с размаха воткнул его в цветок кувшинки. Вода закипела, в ней что-то сверкнуло, и, живо подтянув к себе дротик, вождь вытащил из воды огромного карпа. Верный и Сом вскрикнули от радости, огромная рыбина могла насытить десяток людей. Удивление перед поразительным искусством вождя сменилось восхищением, когда тот раз за разом наловил еще несколько рыб. Юноши приободрились. Они не думали больше об угрожающей им смерти – сытость вернула надежду, охотники верили своему вождю и не сомневались, что он спасет их. Мелик же не разделял радужных надежд своих молодых спутников, хотя всеми силами поддерживал в них боевой дух. Чем больше он думал, тем яснее видел полную невозможность спасения. Тысячи хитростей и уловок, которые он придумывал, никуда не годились, и вождь вынужден был тут же их отвергать. Мысли утомили воображение, и он почувствовал себя неспособным найти выход из положения.

Перед закатом небо на западе вдруг затянула темная туча, поминутно менявшая свои очертания. Приглядевшись, охотники увидели, что это не туча, а огромная стая птиц. Воздух заполнился оглушительным шумом: карканьем, клекотом, писком и гоготаньем. Над головами охотников пронеслись: вороны, журавли, утки, гуси, скворцы, сороки, дрозды, синицы, дрофы, цапли. Очевидно, где-то далеко на западе случилась катастрофа – только большое стихийное бедствие могло поднять с места и погнать в новые земли такую огромную массу пернатых. В сумерках за птицами последовали звери. С головокружительной скоростью мчались олени, кони, волки и дикие собаки. Огромный пещерный лев и львица неслись вперед чудовищными скачками, по двадцать локтей каждый. Несколько шакалов, часто семеня лапами, не отставали от них. У берегов болота беглецы остановились на водопой. Здесь кончилось перемирие между животными, заключенное перед лицом общей для всех опасности, и извечная вражда разгорелась вновь. Саблезубый вскочил на круп лошади и перегрыз ей шею; волки накинулись на пугливую лань и быстро растерзали ее на части; орел унес в облака цаплю; лев с яростным ревом гонялся за разбегавшимися в страхе оленями. Откуда-то появилось приземистое животное, такое же массивное, как мамонт, но с кожей толстой и морщинистой, как кора старого дуба. Очевидно, лев не знал этого животного, потому что он грозно зарычал на него, тряхнул густой гривой и оскалил страшные клыки. Носорога это рычание привело в бешенство, и он стремительно кинулся на льва, низко наклонив к земле свой рог. То, что произошло дальше, нельзя было даже назвать борьбой. Гибкое желтое тело взлетело на воздух, перекувырнулось и упало под массивные ноги, которые тотчас же превратили его в кровавую лепешку. Носорог продолжал бежать, в слепой ярости, не заметив одержанной победы.

Мелик с лихорадочным нетерпением ждал, что нашествие зверей заставит отступить людоедов, но его надеждам не суждено было оправдаться. Лавина бегущих зверей пронеслась мимо засады врагов, не задев ее даже краем. С наступлением ночи до охотников явственно доносились свирепые крики и смех людоедов. Вскоре, однако, все умолкло, и лишь кваканье лягушек да шорох ползущих в кустах ящериц нарушали тишину. Неожиданно на поверхности воды мелькнули какие-то тени и бесшумно поплыли по направлению к островку, соседнему со стоянкой охотников. Мелик напряженно всматривался в темноту и различил пять, потом шесть теней. Они доплыли к острову, вылезли на берег и оттуда, уже не скрываясь, насмешливо и злобно закричали. Мелик с удивлением узнал голоса людоедов, если бы даже он сомневался в этом, то радостный ответный крик, донесшийся из-за засады, быстро рассеял бы его сомнения. Мелик пришел в бешенство, поняв, что людоеды обманули его бдительность, воспользовавшись тем, что внимание охотников было отвлечено переселением зверей. Но как они достигли острова? Как переплыли вязкое болото? Сын леопарда угрюмо размышлял об этом, когда поднял свой взгляд в направлении болота. Верный повернулся в ту сторону, куда смотрел вождь, но ничего не увидел. Между тем, Мелик настойчиво проводил в воздухе пальцами линию от берега болота к острову, а затем указывал молодым охотникам на гранитную тропу. Сом понял, что он хочет сказать: остров соединен с гранитной тропой бродом. Но вождь догадался об этом слишком поздно – и теперь остров был уже занят врагами. Охотникам надо было быстро прятаться за выступом скалы, чтобы избежать дротиков и камней, которыми людоеды легко могли забросать их.

Снова над болотом воцарилась тишина, нарушаемая только шорохом ветвей от медленного, но неуклонного продвижения людоедов по тропе. Еще до полуночи укрепление, которое построили людоеды, должно было почти вплотную подвинуться к костру охотников. Тогда поражения не избежать. В то время как Мелик размышлял об этом, в костер упал камень, брошенный с островка. Огонь зашипел, и в воздух поднялся столб пара. Затем второй камень упал рядом с первым – и Мелик сразу разгадал новый замысел врагов. Они хотели загасить костер камнями, обернутыми влажной травой, тогда нападающим из-за прикрытия, не придется пробиваться через большой костер, занимающий всю ширину гранитной тропы и тянущийся на несколько локтей в глубину. Как помешать осуществлению этого плана? Выйти из-под прикрытия и начать, в свою очередь, обстреливать людоедов? Но они притаились в кустах и не видны, а освещенные пламенем костра охотники, наоборот, были бы отличной мишенью для камней и дротиков. Камни продолжали сыпаться один за другим, и столбики пара над шипящим костром все умножались. В бессильном бешенстве охотники смотрели на этот разрушительный град камней, падающий в костер из-за укрепления из ветвей, все ближе подбирающегося к их лагерю. Вскоре большая часть костра совсем угасла.

– Готовы ли Верный и Сом? – спросил вождь и, не дождавшись ответа, издал свой боевой клич. В голосе его не было обычной уверенности, скорее, были слышны тоска и отчаяние затравленного зверя. Молодые люди покорно ждали сигнала к последнему бою, но Мелик как будто снова заколебался. Вдруг его глаза блеснули, радостная улыбка озарила его лицо, и хохот вырвался из его груди. Он прокричал:

– Вот уже четыре дня, как укрепление людоедов сохнет на солнце! Выхватив головню из костра, он с силой швырнул ее в ветви движущегося укрепления. Верный и Сом тотчас же поняли его затею, и все трое стали забрасывать сухой валежник пылающими головнями.

Изумленные странным поведением врагов, людоеды наугад метнули несколько дротиков, но не попали в цель. Когда они, наконец, разгадали замысел охотников, было уже поздно: сотни языков пламени лизали сухую листву и ветви их укрепления. Еще минута – и все оно превратилось в один гигантский пылающий костер. Мелик снова издал свой боевой клич, но на этот раз он звучал гордо и уверенно, и уверенность эта наполнила радостью сердца его спутников.

– Охотники победили людоедов! – кричал Мелик.

Огонь продолжал пожирать укрепление, выстроенное людоедами, а заодно, и их надежду – завоевать землю охотников, озаряя красным светом неподвижную поверхность болота. Рыбы, гады и насекомые толпами заполняли освещенное пространство. В кустарнике зашевелились птицы и звери. Шелест крыльев потонул в поднявшемся вое волков, лае гиен и шакалов. На западе всходил месяц.

– Наша дорога лежит к дому, семьи спасены. В путь!

Через всю территорию, населенную древними славянами, были проложены дороги, ведущие с севера к Балтике и дальше на юг, к Черному морю и Адриатике – это янтарные пути. На этих дорогах, а они шли через дикие земли, человек мог встретить как такого же одинокого путника, так и бандитов, подстерегающих торговцев янтарем. Банды нападали на всех, забирая не только имущество, но и саму жизнь. Торговцы несли сам янтарь или выручку от продажи его. Эта благородная, пленяющая своим разноцветьем, окаменелая смола хвойных деревьев была самым ценным сырьем для изготовления украшений. Так или иначе, но янтарь в поклаже путешественников создавал угрозу для их жизни, а, чтобы унять страх и заручиться защитой, торговцы и путешественники писали на скалах, придорожных камнях разные заговоры и убереги. Тексты эти не были выдуманы в соответствии с обстоятельствами в которые попал путешественник, и это подтверждается текстами, прочитанными учеными в таблицах святилища города Эсте.

Найденные археологами и историками заговоры и мольбы о помощи и защите, начертанные на камнях, звучат и в наше время, дабы отвести несчастье. Камни с такими письменами найдены в большом количестве, в них присутствует слово «Бог». Вдоль дорог, определяющих янтарные пути, находили кувшины с надписями: «Когда выпьешь до сих пор, зачерпни снова тромошкатского вина» и «Обливайся водой – и верь, что чистота вернет тебе здоровье и молодость». Такие надписи приглашали путников остановить свой путь и отдохнуть после обильного утоления жажды вином. В таких местах находились постойны или питейные стоянки и корчмы, где можно было поспать, поправить здоровье свое и лошади. Корчма – это низенький, сложенный из камня дом с двумя подвалами. Как правило, ставили корчму на пригорке. Плоская крыша ее была увенчана длинным шестом, а на верхушке шеста прикреплена плошка или котел, вырезанные из дерева. Это означало: «Путник, стой. Здесь найдешь ты стойло для коня и сможешь удалить жажду и голод».

Путнику не миновать корчмы, если он движется по янтарному пути. Постойны и корчмы строились на перекрестке дорог, ведущих на ярмарки. Дом разделен на три части: первая – самая большая, служит для приема гостей, здесь два длинных стола и четыре скамейки; вторая – это кухня, в ней находится очаг с огромным и закопченным сводом, в углу стоят бадьи с хмельным напитком или мясным бульоном, варево с грибами и овощами, корзины с фруктами, лесными орехами и съедобными кореньями и отдельно яйца птиц; в третей комнате – спальня для путников. Работники спят с лошадьми, женщины – у очага, а хозяин – под стрехой корчмы. Двор не имеет забора, но должна быть пресная вода и место – подворье, освобожденное от деревьев.

Город Терголапе – так называлось место, где велась торговля янтарем. На дороге, ведущей в этот город, стояла корчма. Аналог слова «Терголапе» в современном русском языке – это «торговля». После удачной торговой операции пили вино на месте, где происходили торги. В Терголапе было найдено ведро высотой 30,5 см, а рядом – ручка шириной 15 см. На ведре была начертана надпись: «Пьяный лишь бойся и детей рядом с собой», поскольку торговец представлял угрозу для жизни пешехода и, конечно, ребенка, особенно если он путешествовал на коне, напившись из ведра вина. Надпись предупреждала взявшегося за ведро об ответственности после такого количества выпитого зелья.

О том, что в древние времена люди путешествовали верхом, свидетельствует, по крайней мере, два изображения коней с всадниками. Одно из них – высмеивание греха любовного треугольника. Двое мужчин и женщина едут на одной повозке, под этим изображением надпись «Возница-холостяк. Горе ехать на такой повозке пассажирам». Таким образом, то, что изображено, прекрасно согласуется с тем, о чем повествует надпись. Было ли это путешествие в подземелье, в ад? Возможно…В любом случае, в этой надписи есть намек в шутливой форме на грех, сатирическую верность жены.

Были найдены каменные плиты с изображениями воинов с надписями, одну такую надпись я приведу, как пример:

«И полетевши, давай гони.

О войне думай сейчас,

Под цокот копыт мчась!

И напевая, покачивайся

Из стороны в сторону,

На коне мчась,

Гони его, чтоб мчался,

Цокая копытами, в бой, как лев!»

Когда рассматриваешь эти камни с рисунками героев и воинами, с картинами, изображающими повседневную жизнь, все они очень похожи на надгробные памятники; тем более что многие были найдены рядом с урнами, где хранился пепел.

Археологи считают, что многие рисунки и надписи символизируют последние путешествия на тот свет. Лингвисты и историки согласны, но добавляют, что надписи – это ни что иное, как навсегда потерянный героический эпос. На надгробных камнях эпос высекался на память о своих героях и одновременно как заклинание духов. Они, злые и жестокие, поджидают переходящих в загробный мир. В древнеславянском эпосе существовали надписи-палиндромы, то есть стихи, которые можно было читать справа налево или наоборот, а смысл они приобретали в зависимости от рисунка: двоякий, шутливый или прямолинейный.

Археологи находили межевые камни, определяющие границы чего бы то ни было, на них надписи, вот одна из них: «Кто выроет это и передвинет, пусть носит в своем сне этот камень до могилы». «Нельзя присваивать чужую землю!» – об этом гласит данное заклинание. Еще одно заклинание: «Там, где ты вырыл этот межевой камень, останься!», другими словами, «Умри. Останься здесь навсегда, если ты украл».

Путнику, который пробирался на современную венецианскую или русскую равнину, в каменном веке помогали указательные камни, которые предупреждали, куда ехать, где поворачивать, а также – с пожеланиями счастливого пути или в виде уведомлений, где расположена корчма, как проехать к постойне, где можно и самому переночевать, и коней поменять. Куда необходимо свернуть, чтобы получить посильную помощь. Такие камни находят повсюду: на перекрестках дорог, в конце древнеславянских дорог. Слово «здесь» было известно в каменном веке и обозначало оно конец пути.

На древних камнях вырезали пожелания родственникам, например: «Во имя сородичей уезжай отсюда», в пожеланиях часто встречаются такие слова как «сородичи», «свекровь», «во имя бога», «тесть» и «теща». В русском и в древнеславянском языках слово «уезжай» означает не одно и то же. В древнем мире славян это означало «убраться вон», «покинуть», «исчезнуть», особенно в отношении кровных родственников. В нашем, современном, языке это слово может означать «отправиться по делам», «отправиться в путешествие» (или на автобусе в магазин). Однако форма выражения не изменилась с тех самых пор.

Были найдены камни с надписями: «И, хотя был воевода могучим, напьется – грубиян», «И был воеводой или презренным рабом, отправиться чтобы в рай». Исходя из таблиц святилища города Эсте, эти два изречения пишутся одинаково, толкуются по-разному. Можно представить себе учеников, которые, вытаращив глаза, глядят на учителя, а он объясняет им оба значения одной и той же надписи. Мало этого, учитель предлагает найти скрытый смысл, объединяющий оба толкования. Древние славяне охотно применяли изречения, прятавшие двойной смысл. Такие изречения придавали магическую силу, наводили оттенок таинственности. Существует много оснований считать, что надписи, не имеющие магическую двусмысленность, вообще не высекались древними славянами на камнях.

Камень с надписью: «Божий дух истины пусть звучит» – говорил о совершении суда. Обряд суда был выверен до мельчайших подробностей. В наскальных рисунках находим сцены казни после оглашения приговора.

Все эти памятники – подтверждение высокой образованности славян, организации общества, его культурного развития и подчинения одному закону всех граждан древнеславянского мира, в котором имели место юмор, работа, торговля, путешествия, единый язык и не только…

В городе Лаголя ди Калалцо, у реки Пьяве в Северной Италии, где и сейчас находится источник лечебной воды, у древних славян был свой курорт, куда славяне приезжали и приходили лечить свой ревматизм, костную болезнь. На посуде найдена более 30 раз встречающаяся надпись с именем бога Треглава, а это – древнеславянское божество.

Граница между Азией и древнеславянским миром была разделена межевыми камнями, и на Апеннинском полуострове произошло слияние двух культур. Хеттский и древнеславянский языки слились в этом регионе обитания.Ученые обратили внимание, что на погребальных камнях нет имен. Матей Бор нашел ответ на этот вопрос, дело в том, что имена отвлекают от заговора или заклинания (как правило, силой такого заклинания владели знахари и колдуны)

.Горбатая Страни, которая из-за своего безобразия осталась нетронутой мужчиной и потому сделалась более желанной для духов, была самой могучей ворожеей среди уцелевших людей?

Разве не ее скрюченные руки, смахивающие на птичьи лапки, поддерживали в семьях равновесие между добром и злом, жизнью и смертью? И разве не духи поведали ей, что колдуны пытаются разрушить обычаи семей и погубить их, очаровывая и заколдовывая охотников, женщин и детей, а после используя их силу против их же семей. Ведь нельзя безнаказанно осквернять лес, дарующий тень и жизнь людям, и разве не должен разоблаченный подземный дух в охотнике или в другом человеке с радостью отдаться в руки палачей, чтобы устранить зло, которое он хочет причинить своему роду?!

Количество людей в семьях начало редеть от неведомой силы после того, как ледяная женщина испарилась под лучами солнца. Все больше появлялось погребальных камней вокруг священной скалы.

Страни потеряла сон. Словно корешки перед изготовлением священного снадобья, она перебирала и взвешивала каждый прожитый миг, отыскивая в накопленных знаниях ответ: кто приносит смерть людям? Мог такое делать только колдун – это ясно, но где он? Старуха приглядывалась ко всем, даже к детям. Если ты презираешь маленьких, наступи на скорпиона – и сразу поймешь свою ошибку.

Вечерней порою спала жара, и семьи занялись привычными домашними делами. Старуха Страни – знахарка и колдунья, (баба Яга) – решила сотворить обычный обход по окрестным кустам, посмотреть, как наслаждается молодежь «прелестями дороги». Сегодня, смертельно разочарованная равнодушием, которое оказывают ей охотники, ревнующая ко всем особям женского пола, Страни возненавидела страсть, притягивающую парней и девушек друг к другу. Хоть старость и притупила остроту чувств, но сейчас она относилась к этому особенно мстительно.