Комбат. Остановить блицкриг! (сборник)

– Командир батальона 239-го стрелкового полка капитан Минаев слушает.

– Ты чего там учудил, капитан?! Что за самоуправство?! – заорал наушник раздраженным голосом комкора. – Почему батальон без приказа покинул расположение? Почему мне об этом сообщают из погранотряда? Почему ни комдив, ни комполка не в курсе твоего самоуправства? Какая еще война сегодня утром?! Под трибунал захотел, провокатор хренов?!

– А вы на улицу выйдите, товарищ генерал-майор, да в небо поглядите. Там вам и ответ будет. И мой вам совет, отдайте приказ на немедленный выход всех подразделений корпуса из пэпэдэ по боевой тревоге. Немедленно! Хотя, пожалуй, поздно уже.

– Ты что себе позволяешь, щенок?! – ахнул прижатый к уху наушник. – Да я тебя в пыль, в порошок, под расстрел…

И в этот момент раздались первые гулкие удары артиллерийских разрывов, приглушенные расстоянием и туманом. Первый, второй… восьмой. Спустя несколько секунд грохотало по всему фронту – и со стороны госграницы, и в направлении Граева и Августова; десятки и сотни взрывов мгновенно слились в монотонный рокочущий гул артподготовки. Утреннее небо с несколькими пушистыми облачками подсветилось тысячами коротких всполохов. Вот и все, началось…

С напряженным лицом слушавший разговор Зыкин вздрогнул, автоматически бросив взгляд на наручные часы. Стрелки показывали ровно четыре утра.

– Слышите, Евгений Арсентьевич? – припомнив имя-отчество генерал-майора (а заодно и его дальнейшую незавидную судьбу, закончившуюся расстрельной стенкой в пятидесятом году), переспросил Кобрин внезапно замолчавшего комкора. И, не дождавшись ответа, зло докончил: – Генерал, мать твою, это война! ВОЙНА! И она УЖЕ началась! Отдай приказ вывести людей! Может, хоть кого-то спасешь. Распорядись начать немедленную эвакуацию гражданских в тыл! Конец связи.

Впихнув в дрожащие руки окончательно обалдевшего от услышанного радиста наушники и микрофон, Кобрин затейливо выругался. Немного успокоившись, тронул за плечо особиста, напряженно глядящего в сторону Граева, над пригородом которого уже встало могучее зарево, ежесекундно подсвечиваемое вспышкой очередного взрыва:

– Ты все верно понял, Витя, в аккурат по нашему пэпэдэ лупят. И по всем остальным разведанным целям, на всю глубину, куда гаубицы достают. А дальше уж бомбардировщики работают. У пограничников сейчас и вовсе ад, по ним в первую очередь долбанули. Надеюсь, они все-таки успели уйти и занять укрепления.

– Ровно в четыре начали… – ни к кому конкретно не обращаясь, хрипло прошептал контрразведчик. – Ровно в четыре… В точности, как ты и предупреждал…

Похоже, именно факт выверенного до минуты начала артподготовки поразил Зыкина больше всего.

– Ну, так говорил же тебе, немец – существо педантичное, обещал в четыре – значит, в четыре, получите и распишитесь. Все, Витя, соберись, нам теперь долгонько расслабляться не придется. И вот что, товарищ младший лейтенант, пошли-ка к бойцам, как бы паники не возникло. Личный состав у нас в основной массе необстрелянный, нервы у всех на пределе, а нам еще воевать и воевать. Года, я так меркую, три-четыре, не меньше.

Зыкин бросил на него быстрый взгляд, хотел было что-то спросить, но отчего-то передумал, понуро опустив голову.

* * *

По позициям батальона Кобрин с мамлеем бродили почти час: Сергей разговаривал с бойцами, много шутил и балагурил, в то же время постоянно придираясь к глубине наспех отрытых стрелковых ячеек и пулеметных позиций, оформлению противопульных брустверов и качеству их маскировки. Несмотря на то что с этими парнями его разделяло больше двух веков, он прекрасно понимал, что главное сейчас – не дать им погрузиться в пространные размышления о тех событиях, что происходили в нескольких километрах; не допустить, чтобы они испугались и запаниковали по-настоящему. Солдат во все времена должен быть по максимуму занят делом, простым и понятным, будь то копание окопа, чистка оружия или снаряжение пулеметных лент. Думать положено командиру; подчиненный же должен быть всецело уверен в его правоте. Все остальное лишь мешает делу.

Самое интересное, бойцы это, похоже, если и не понимали, то наверняка ощущали на неком подсознательном уровне. И без споров и косых взглядов на строгого «батю» брались за малые пехотные лопатки, все глубже вгрызаясь в податливую белорусскую землю, углубляя стрелковые ячейки, вырубая в стенках ступеньки и ниши для боеприпасов и отсыпая положенные уставом брустверы.

Дольше всего капитан задержался у минометчиков, на которых возлагал основную надежду: девять «БМ-37» – конечно, не полноценная артбатарея, но все равно более чем серьезная сила. Во время подготовки к прохождению «Тренажера» его учили, что миномет в этом времени по боевой эффективности приблизительно приравнивался к артиллерийскому орудию равноценного калибра, а по осколочному воздействию на противника порой и превосходил его. Да и бронетехнике не поздоровится, коль наводчик ухитрится уложить трехкилограммовый подарок прямо в верхний броневой лист башни или моторный отсек. Ознакомившись с составленными командирами расчетов огневыми карточками и проверив нарезанные ими сектора обстрела, Кобрин остался доволен. А заодно заслужил уважение артиллеристов, когда напомнил, что при стрельбе с рыхлой и влажной почвы ствол имеет особенность несколько перемещаться назад за счет уплотнения грунта под опорной плитой, и после нескольких выстрелов необходимо корректировать прицел. По-хорошему стоило провести пристрелку, благо вокруг было достаточно шумно, и вряд ли кто обратил бы внимание на полдесятка непонятных взрывов, но Сергей не рискнул, опасаясь рассекретить позиции. Вдруг по закону подлости именно тут окажется какая-нибудь РДГ из состава помянутого им в разговоре с погранцами «Бранденбурга» – и все труды насмарку. И засаду засветит, и людей потеряет. К слову, разведгруппа вовсе не обязательно будет именно из «Бранденбурга»: в эти дни в нашем тылу кого только не было, и абверовские разведчики, и спецподразделения СС, и… да мало ли.

К тому времени, когда комбат, закончив «инспекцию», вернулся на КП, над головой завыли моторы возвращающихся на аэродромы для дозаправки и пополнения боекомплекта бомбардировщиков, идущих теперь в обратном направлении – на запад. Проводив взглядом самолеты, на серо-голубых плоскостях которых теперь четко просматривались подсвеченные встающим солнцем бело-черные кресты, Сергей лишь сдавленно выматерился: возвращались бомберы почти в полном составе. Похоже, историки прошлого, на чьи труды ссылались преподаватели академии, не врали – серьезного противодействия люфтваффе в первые дни войны не оказали ни ПВО, ни истребительная авиация. А он-то, был период, сомневался, искренне веря, что фотографии разгромленных на рассвете аэродромов, заставленных остовами сгоревших «Ишачков» и «Чаек», – единичные случаи и случайный успех немецких асов. Оказалось, нет. К сожалению…

Покосившись на глядящего в небо комбата, зло играющего желваками, Зыкин неуверенно сообщил:

– Ну, ты это, Степаныч… не психуй, что ли. Застали врасплох, всякое бывает. Сейчас наши летуны в себя придут, взлетят, да и вломят этим сукам по первое число. Сталинские соколы, все дела.

Взглянув на особиста, Кобрин невесело усмехнулся:

– Неа, Витька, не вломят, точно тебе говорю. Горят наши соколы на аэродромах, поскольку их никто не предупредил. Так и сидели до последнего, на провокации, блин, не поддаваясь.

– Как горят? – закаменел лицом мамлей.

– Жарко, Витя, горят, жарко, мать его! Как авиационный бензин с перкалью и прочим дюралем горит.

– Быть того не может!

– Может, – хмуро буркнул капитан, опуская голову. – Еще как может.

– Но…

– Все, товарищ младший лейтенант, закончили! – отрезал комбат. – Так что заткнись. И за бойцами следи, любые разговоры не по делу или панику там – пресекай, и жестко. Сейчас упаднические мысли страшнее немецких снарядов. Это приказ. Договорились?

– Так точно, товарищ командир батальона, – не остался в долгу особист, поддернув на плече ремень пистолета-пулемета. – А сейчас-то что делать, Степаныч?

– Ждать. Сидеть тише травы, ниже воды и ждать. Не думаю, что погранцы фрицев больше двух часов сдерживать смогут, так что дальше уж наша работа начнется. А подготовились мы что надо, все должно грамотно срастись. Заставим сук юшкой умыться.

– А потом? – поразмыслив несколько секунд, задал Зыкин новый вопрос: – Будем держаться, сколько сумеем? Ждать помощи? Так ведь она может и завтра подойти, продержимся ли?

– Не будет никакой помощи, – негромко, чтобы не расслышал радист, ответил Сергей. Обернувшись к товарищу и взглянув ему в глаза, жестко проговорил, поскольку давно уяснил для себя, что правильно и, главное, вовремя сказанное командиром, не вызвав отторжения, навечно отложится в памяти подчиненного: – Витя, учись анализировать и делать трезвые выводы, тебе еще Берлин брать! После такой артподготовки и бомбежки расположения наших войск на несколько десятков километров, а то и дальше перемешаны с землей. Вместе с ангарами с техникой, транспортом, складами боеприпасов, ГСМ, продуктов. Наверняка под удар попали и штабы, просто не могли не попасть. Там, в нашем тылу, на который ты так надеешься, – Кобрин мотнул головой в сторону востока, – сейчас полный хаос. Неразбериха. Тысячи погибших и раненых. Горящие города и воинские части. Разбомбленные железнодорожные пути и автодороги. Кстати, со связью тоже огромные проблемы – и диверсанты подсуетились, и бомбардировщики. Это тебе понятно?

Шумно сглотнув, Зыкин молча кивнул.

– Потому и говорю – помощи не будет. Остановим немцев, дождемся пограничников, наверняка ж кто-то уцелел, и отступим. Организованно и без паники.

– Без приказа?! – ахнул особист.

Кобрин ухмыльнулся:

– Ну, вообще-то – и ты, так уж выходит, прямой тому свидетель, – мне вообще никто и никакого приказа не отдавал. От слова «совсем». И даже наоборот, это именно я отдал ЕДИНСТВЕННЫЙ за сегодняшнее утро приказ вывести батальон, чем спас его от гибели. – Он зло мотнул головой в сторону пылающего Граева. – Вон оттуда, Витя. Где сейчас догорают наши казармы и склады. Так что, хочешь ты того или нет, но и приказ на отступление тоже отдам я. Или ты, если меня не станет, или кто-то из ротных. Это понятно?

Особист неопределенно пожал плечами: не то согласился, не то наоборот. Второе более вероятно.

– Ладно, лейтенант, довольно болтовни. Терпеть не могу с умным видом воду из пустого в порожнее переливать!

Произнеся крайнюю фразу, Кобрин мысленно рассмеялся: в своем времени он подобным образом никогда не говорил, видать, снова память Минаева вмешалась!

– Вот когда окоротим немца, тогда и продолжим наш спор. Если захочешь. А пока попробуй вон с пограничниками связаться. Постарайся выяснить, что у них там вообще происходит и как скоро нам гостей ждать.

Немцы появились спустя почти три с половиной часа. За время вынужденного безделья дважды связывались с Августовским погранотрядом – во время второго сеанса связь внезапно прервалась, и больше на запросы уже никто не отвечал, а в радиоэфире царил самый настоящий хаос. Над головой постоянно проходили сменяющими друг друга волнами бомбардировщики, а около шести утра над позицией батальона пролетел разведчик. Появление авианаблюдателя заставило Кобрина слегка напрячься – зря, как выяснилось. Небольшой самолетик, поблескивая остеклением кабины, прошел своим курсом куда-то на восток, определенно не подозревая, что в километре под ним затаились, с опаской поглядывая в небо, советские бойцы.

Часов в семь в небе неожиданно затарахтели пулеметные очереди – невесть откуда появившееся звено краснозвездных «И-16» атаковало возвращавшиеся для дозаправки бомберы. Ничем хорошим самоубийственная атака не закончилась: «ястребкам» удалось повредить двигатель одному из бомбовозов, после чего сверху спикировали «Bf-109» прикрытия, в течение пары минут снеся с небосклона всех троих. Выброситься с парашютом удалось только одному из пилотов, но до спасительной земли он не добрался: ринувшийся следом «мессер» расстрелял повисшую под куполом беспомощную фигурку.

Примерно в половине восьмого на позицию батальона вышел старшина-пограничник в потемневшей от воды форме: пробирался напрямик, через болото. Боец сообщил, что уцелевшие части 5-й комендатуры вынуждены отступить на Граево под напором превосходящих сил противника. А его послали, чтобы проверить переданную утром по радио информацию о подготовленной батальоном засаде и, если сведения подтвердятся, скоординировать совместные действия. Напоив погранца горячим чаем с водкой, Кобрин расстелил перед ним потрепанную трехверстку, вкратце проинструктировав, что следует делать. Защитников границы уцелело порядочно, около сотни, большинство из них были вооружены автоматическими винтовками, имелось и несколько «ДП-27», так что немцев в самом скором будущем ждал весьма неприятный сюрприз. Обговорив условные сигналы, слегка обсохший и согревшийся старшина двинулся в обратном направлении. Радиостанции у «союзников» не имелось, так что сигнал к атаке предполагалось подать ракетами.

А затем, уже около восьми утра, появились немцы. Длиннющая колонна техники неспешно втянулась на простреливаемый на добрых полтора километра участок дороги. Первыми в качестве передового дозора тарахтели мотоциклисты и пара легких бронетранспортеров сопровождения, в полукилометре следом двигалась, растягивая за собой многосотметровый пыльный хвост, основная колонна наступающих войск. С дистанцией между отдельными боевыми машинами гитлеровцы особенно не заморачивались, выдерживая минимально возможную – видимо, торопились наверстать потраченное на бой с пограничниками время. Последнее порадовало наблюдавшего за происходящим в бинокль Кобрина особо: когда начнется бой, это сыграет с немцами злую шутку, лишив водителей возможности серьезного маневра, что неминуемо приведет к неслабому затору. Да и минометчикам будет раздолье, у 82-мм мин радиус сплошного осколочного поражения больше полусотни метров, можно будет одним разрывом накрывать по две-три легкобронированные цели.

Автоматически – мысли уже были заняты предстоящим боем – проверив маркировку патрона в казеннике сигнального пистолета, комбат взвел курок и поднял ствол в зенит. Взглянул на застывшего статуей Зыкина, напряженно сжимающего в руках автомат, ободряюще подмигнув особисту. Глубоко вздохнул – ну, вот и все, сейчас произойдет то, ради чего он перенесся на два с лишним столетия назад – и нажал на спуск.

В небе над дорогой с легким хлопком вспыхнула ракета одиночного зеленого огня. И спустя несколько секунд почти одновременно выстрелили обе «сорокапятки», наводчики которых, как и было уговорено, заранее разобрали цели.

Глава 4

Шоссе Граево – Осовец – Белосток, 22 июня 1941 года, около 8 часов утра

Несмотря на то что до этого времени противотанкисты стреляли исключительно на полигоне по неподвижным мишеням, залп вышел на удивление удачным. Идущий в авангарде танк с желтым тактическим номером «R02» на башне, что означало принадлежность заместителю командира полка, внезапно вздрогнул, получив в борт болванку, развернулся поперек дороги и заглох, дымя разбитым двигателем. Торчащий по пояс из башенного люка танкист в приплюснутой наушниками пилотке и пылезащитных очках – не захотел париться в душном боевом отделении, за что и поплатился, – рванулся было наружу, однако выбраться из башни не успел. Бронебойный снаряд повредил баки, и танк мгновенно превратился в ревущий огненный факел. Идущая следом бронемашина, угловатая «четверка» с белым трафаретным крестом на борту, резко отвернула в сторону, уходя от столкновения, – и застыла, съехав левой гусеницей на осыпающийся под двадцатитонным весом откос. Особой опасности, что танк перевернется, не было, но мехвод от неожиданности запаниковал, попытался перекинуть передачу и сдать назад и благополучно заглох. Одновременно примерно в полукилометре, в районе «хвоста» колонны, гулко бахнуло, и еще один из танков окутался пламенем. Этому болванка, проломив борт, угодила прямиком в боеукладку – в бинокль Кобрин видел, как подпрыгнула на погоне башня. Вышибленные ударной волной люки подбросило высоко в воздух; башня же, тяжело плюхнувшись обратно, медленно сползла вниз, уткнувшись в укатанную гусеницами и колесами землю куцым обрубком 75-мм пушки. Все, огневой мешок замкнут. Конечно, насчет «хвоста» колонны он погорячился, следом за подбитым панцером шли еще несколько танков и почти два десятка бронетранспортеров и грузовиков, сейчас торопливо сбрасывающих скорость и тормозящих вдоль обочин. Но на большей дистанции «сорокапятка» уже была бессильна против танковой брони.