– Да.
Она не желала его расспрашивать, она сказала «да», и этого достаточно. Она на все отвечала бы сейчас «да», не задумываясь, только одно «да»!
Лика пошла по тропинке к дороге, нервно сбивая хлыстом нежные побеги на кустах, которые росли на обочине.
– Николай… скажи, ты его знаешь?
Он вскинул на нее глаза, и в них загорелась злая насмешка.
– Да… Я его видел… Он много раз бывал в наших краях. Он так уродлив, что, когда едет на своем черном байке, девушки разбегаются. Он, как дьявол, хром и такой же злой… Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин всякими зельями и какими-то странными песнями… И те, кто попадается на его удочку, либо вовсе исчезают, либо сходят потом с ума. О, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!..
– Ты говоришь, он хромой? – переспросила Лика, чувствуя, как у нее холодеют руки.
– Да, хромой! Хромой! Спросите кого хотите, и вам ответят: Великий лангедокский хромой!
Он расхохотался и, пошёл, нарочито хромая
Лика мчалась сквозь кусты боярышника, пытаясь убежать от насмешливого голоса, который повторял: «Хромой! Хромой!»
Едва она вошла во дворец замка Монтелу, как на старом подъемном мосту показался человек на байке. По его потному, запыленному лицу и штанам с нашитой сзади кожей сразу было видно, что это гонец.
Сначала никто не понял, о чем он спрашивает, такой у него был необычный акцент, и потребовалось время, чтобы догадаться, что он говорит.
Гонец вынул из маленькой железной коробочки письмо и вручил его барону Арману де Сансе, который поспешил ему навстречу.
– Боже мой, маркиз Андижос приезжает завтра! – в сильном волнении воскликнул барон.
– А это еще кто такой? – спросила Лика.
– Друг графа. Маркиз должен на тебе жениться…
– Вот как, и он тоже?
– …по доверенности, Лика. Граф Стим посылает лучшего своего друга, чтобы он представлял его на первой брачной церемонии, которая состоится здесь, в Лунасити. Второе церковное благословение будет дано в замке Милославских на Замле. Лика, ты – уроженка Луны, граф Стим – землянин по происхождению. Таковы традиции. На этой церемонии – увы– твоя семья не сможет присутствовать. Маркиз Андижос будет сопровождать тебя до самого замка графа. Земляне – народ быстрый. Я знал, что они выехали, но не ожидал их здесь так скоро.
– Как я вижу, у меня было не слишком-то много времени на раздумье, – с горечью заметила Лика…
На следующий день около полудня двор наполнился дизельными выхлопами, рёвом двигателей и звонкими криками.
Маркиз Андижос, жгучий брюнет с торчащими пиками усов и горящими глазами, в двухцветных желто-оранжевых рингравах, которые искусно скрывали полноту этого весельчака и кутилы, представил барону приехавших вместе с ним графа Доржерака и юного барона Сербала – на предстоящем бракосочетании они должны были выступать в роли свидетелей.
Приехавших пригласили в гостиную, где Сансе выставили на столы все, что было у них лучшего.
Гости умирали от жажды. Но несмотря на это, маркиз Андижос, отхлебнув глоток тростникового вина, отвернулся и, метко сплюнув прямо на плитки пола, сказал:
– Клянусь святым Поленом, барон, вино обдирает мне язык! Оно до того кислое, что у меня на зубах заскрипело. Эй, холопы, тащите бочки!
Его простота и чистосердечие, певучая речь и даже исходивший от него запах чеснока не только не вызвали неприязни у барона Сансе, но привели в полный восторг.
Что же касается Лики, то у нее не было сил хотя бы улыбаться. Со вчерашнего дня она с кормилицей Фантиной столько трудилась, чтобы придать их старому замку приличный вид, что чувствовала себя совершенно разбитой и словно одеревеневшей. Впрочем, это было к лучшему – по крайней мере она уже была не в состоянии ни о чем думать. Она надела свое самое нарядное платье, опять серого цвета, но, правда, с несколькими голубыми бантиками на корсаже: серая утица среди блистательных сеньоров в лентах. Она и не догадывалась, что ее пылающее личико с упругими, словно налитые яблочки, розовыми щеками, свежесть которого подчеркивал большой, жестко накрахмаленный кружевной воротник, было прекрасно само по себе и не нуждалось ни в каких украшениях. Маркиз и его спутники то и дело поглядывали на нее с восхищением, которое эти пылкие земляне не могли скрыть. Они осыпали ее комплиментами, смысла половины которых она не понимала, потому что они говорили очень быстро и с невероятным акцентом, неузнаваемо изменявшим каждое слово.
«Неужели отныне мне всю жизнь придется слышать такой говор?» – с тоской подумала она.
Лакеи тем временем вкатили в гостиную большие бочки, поставили их на козлы и принялись открывать. Из днища вынимали затычку, и тотчас же в отверстие вставляли деревянный кран; однако струя из бочки вырывалась в этот короткий момент наружу и оставляла на полу большую розовую или красновато-золотистую лужу.
Но привыкшие к сидру и терновому соку, обитатели Монтелу пробовали все эти преподносимые так помпезно вина с осторожностью. Однако вскоре все повеселели. Винные пары всем ударили в голову. Лику охватило какое-то блаженное чувство. Она увидела, что брат радостно смеется, не стесняясь своего ветхого белья, распахнул полы старомодного камзола. А сеньоры земляне расстегнули свои короткие безрукавки. Один из них даже снял парик, чтобы утереть пот со лба, и потом надел его слегка набекрень.
– Лика, да пойдем же! Лика, пойдем наверх, в твою комнату, посмотрим, там такие чудесные вещи…
Лика дала себя увести. В большой комнате, где она спала когда-то вместе с Ортой и Мэд, стояли огромные, обитые железными полосами сундуки из сыромятной кожи, которые называли гардеробами. Слуги и служанки, откинув крышки сундуков, выкладывали их содержимое на пол и колченогие кресла. На широкой кровати Лика увидела платье из зеленой тафты, как раз такого оттенка, как ее глаза. Необычайно тонкое кружево украшало корсаж на китовом усе, а шемизетка была сплошь расшита цветами из брильянтов и изумрудов. Такие же цветы были на узорчатом бархате верхнего платья черного цвета. Его полы были отвернуты и заколоты брильянтовыми аграфами.
– Это – ваше свадебное платье, – сказал поднявшийся, вместе с ними маркиз Андижос. – Граф Стим долго выбирал среди материй, доставленных из Лиона, такую, что подошла бы к вашим глазам.
– Но он же никогда меня не видел, – возразила Лика.
– Господин Молин подробно описал ему ваши глаза: цвета морской волны, – сказал он, – какой она бывает, когда смотришь с берега, а солнечные лучи пронизывают ее до самого песчаного дна.
– Чертов Молин! – воскликнул барон. – Нет, вы меня не убедите, что он столь поэтичен. Я подозреваю, маркиз, что вы несколько приукрасили его слова, чтобы заставить улыбнуться невесту, польщенную таким вниманием со стороны будущего мужа.
– А это! А вот это! Ты только посмотри, Лика! – повторяла Фантина, и ее личико, похожее на мордочку маленькой пугливой мышки, сияло от восторга.
Был здесь и очаровательный дорожный несессер из зеленого бархата на белой камчатой подкладке, отделанный позолоченным серебром, в котором лежали две щетки, золотой футляр с тремя гребнями, два зеркальца тонкой работы, квадратная коробочка для булавок, два чепчика, ночная сорочка из тонкого батиста.
Были еще другие платья, менее роскошные, но тоже очень красивые, перчатки, пояса, маленькие золотые часики и бесконечное количество каких-то мелочей, о назначении которых Лика даже не догадывалась, как, например, перламутровая коробочка с крохотными кусочками черного бархата, смазанного клеем.
– Это мушки, их принято наклеивать на лицо для красоты, – объяснил барон Сербал.
– У меня смуглая кожа, и мне незачем подчеркивать это, – сказала Лика и закрыла коробочку.
При виде таких богатств она испытала почти детскую радость и в то же время впервые ощутила восторг женщины, которую инстинктивно тянет к нарядам и красоте.
– А вот это тоже не подходит к вашему лицу? – спросил маркиз Андижос.
Он открыл плоский футлярчик, и в комнате, куда набились уже и служанки, и лакеи, и работники с фермы, раздался дружный возглас изумления, а потом пробежал восхищенный шепот.
На белом атласе сверкало ожерелье ослепительного, в три ряда, жемчуга с золотистым отливом. Лучшего украшения для новобрачной нельзя было и придумать. Тут же лежали серьги и две нитки жемчуга помельче, которые Лика приняла было за браслеты.
– Это украшения для волос, – разъяснил маркиз Андижос. Несмотря на свое брюшко и повадки славного вояки, он оказался весьма сведущ в тонкостях моды.
– Надо приподнять немного волосы, хотя, по совести говоря, я не очень-то представляю, как это делается.
– Я вас причешу, мадемуазель, – вмешалась рослая плотная служанка, подходя к Лике.
Она была моложе Фантины, но до странного походила на нее. То же сарацинское пламя – память о давних нашествиях – опалило ее кожу. Обе женщины исподлобья бросали друг на друга неприязненные взгляды.
– Это Маргарита, молочная сестра графа Стима. Она служила многим знатным дамам Тулузы и подолгу жила со своими хозяевами в Астрограде. Теперь она будет вашей горничной.
Служанка ловко приподняла тяжелые золотистые волосы Лики и туго оплела их нитями жемчуга. Затем она решительным жестом вынула из ушей Анжелики скромные сережки, которые отец дарил дочери в день первого причастия, и заменила их роскошными серьгами. Теперь наступила очередь ожерелья.