Оценить:
 Рейтинг: 0

Детство. Уроки

Год написания книги
2024
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
4 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Урок пения был четвертым, учительница, заменявшая нашу, никого о домашнем задании не спрашивала, но в конце урока объявила, что все должны сдать тетради с домашним заданием. Дежурные по классу собрали у всех тетрадки и положили стопкой ей на стол.

А на следующий день произошло неожиданное. Наша учительница все еще отсутствовала, и уроки продолжала вести заменявшая ее. Как только начался первый урок, она, как мне и теперь кажется, зло объявила, что за домашнее задание по «пению» почти всем мальчишкам, кроме одного, она назвала, не помню, чью, но не мою фамилию, поставила «двойки». Дежурные по классу, взяли с ее стола, ранее принесенные ею наши тетрадки, и раздали их. Когда, не понимая, что происходит, я открыл и пролистал свою тетрадку, то в конце домашнего задания, прочитал, написанное красными чернилами: «Списал!» и ниже расположенную «двойку»

На перемене выяснилось, что такая надпись и оценка были в тетрадках всех мальчишек, кроме того, что фамилию она произнесла в начале урока. Выяснилось, что накануне мальчишки на перемене, сговорившись и не посвящая меня в свой сговор, воспользовавшись тем, что на перемене все, кроме дежурных, должны выходить из класса в коридор, вытащили из моего портфеля тетрадку с домашним заданием и за два, остававшихся до урока «пения» урока, переписали в свои тетрадки, после чего опять-таки на перемене положили мою тетрадку обратно в мой портфель. А текст-то, как я и предполагал, остался неизмененным!

Видимо, учительница, начав проверять собранные тетрадки с домашним заданием, почитала первую попавшуюся, оценила выполнение домашнего задания на «пятерку», а потом, увидев, что текст раз за разом повторяется слово в слово, начала эмоционально ставить всем «двойки».

Уверен, что наша учительница – первая моя учительница Нелли Борисовна Иванова так бы никогда не поступила!

Вторую «двойку» я получил за склонение числительных, учась в пятом классе. И получил ее заслуженно: не уделил должного внимания выполнению домашнего задания. Обычно, чтобы запомнить текст мне достаточно было прочитать его один раз и все: я был готов к уроку, память меня не подводила. Очевидно, я таки поступил в этом случае, не обратив внимания на необходимость, по сути, изучения правила склонения. Когда учительница русского языка вызвала меня к доске, я отвечая, «запутался» в окончаниях, за что заслужено получил «двойку» в «Дневник». Помню, переживал очень, но на следующий день, когда учительница вновь вызвала меня к доске, я эту «двойку» исправил, получив «пятерку».

***

Однако, я вновь «забежал» вперед.

В первый класс я пошел в год переезда из «красного» дома в «серый». Первого сентября меня, с портфелем в одной руке и огромным букетом, кажется, из разного цвета георгин, накануне привезённых из Хлебниково, меня провожала мама. Как проходила первая моя школьная «линейка» я не помню, помню только, что моя первая учительница Нелли Борисовна Иванова, построила нас парами: мальчик – девочка, и мы, войдя с площадки перед школой в распахнутые двери, поднялись, думаю, на второй этаж, вошли в класс и сели за серо-зеленого цвета деревянные парты, стоявшие в три ряда с двумя проходами между рядами.

Каждая парта представляла собой единое целое: «стол», который мы, собственно, и называли «партой», соединенный понизу с лавочкой, отстоявшей примерно на полметра от краев боковых ножек «стола» и имевшей «спинку». Мне пришлось посидеть за двумя аналогичными, но различавшимися высотой и шириной, видами парт, а также, кажется уже с пятого класса, за уже отдельно стоящими прямоугольными с плоской столешницей столами и на обыкновенных, правда на металлических ножках, стульях. Парты были очень тяжелыми, помню, когда мы делали генеральную уборку в классе, мы мальчишки, объединив свои усилия, с трудом их передвигали.

За каждой партой сидели двое, как правило, мальчик и девочка. Но это только в первом и втором классах, начиная с третьего, каждый, естественно с разрешения классного руководителя, точнее руководительницы, поскольку учителей. – классных руководителей в школе не было, мог самостоятельно выбирать не только с кем, но и на каком месте, и в каком ряду сидеть. Так, я в третьем классе, сидел с Олегом Наливалкиным кажется, на четвертой от доски парте третьего ряда от окон класса; а, начиная с пятого, также на четвертой от доски парте, но уже первого от окон ряда. Олега не было, он переехал куда-то с родителями, моим соседом сначала был Широков, кажется его звали Сергей, потом Славка Трофимов, за ним Вова Купцов. Интересно, что мое место за партой всегда было со стороны прохода между рядами. Кто была моя соседка по парте в первом и втором классах, не помню.

Поверхность «стола», который в дальнейшем я буду привычно называть «партой», была большей частью скошенной в сторону лавочки. В ее горизонтальной, шириной около десяти сантиметров верхней части, примерно в десяти сантиметрах от каждого бока, было отверстие для чернильницы, рядом с которыми, вытянутые к центру «парты», находились полуовальные глубиной около сантиметра и шириной не более трех сантиметров выемки для перьевых ручек. От горизонтальной верхней части начинался уклон длиной не менее полуметра, нижняя треть поверхности которого представляла собой откидывающиеся две крышки, скрывавшие находившиеся под ними два отсека для размещения в них портфелей. Каждая крышка крепилась двумя металлическими петлями.

Кстати, в то время ранцев ни у кого не было, все ходили с т, правда, иногда у кого-то из мальчишек вместо портфеля были офицерские полевые сумки. Мне очень хотелось иметь такую сумку, но, увы, не получилось … А, кажется, с седьмого класса многие мальчишки стали вместо портфелей приходить в школу с папками из кожзаменителя. Видя это, я на первых порах постоянно удивлялся: в мой портфель учебники и тетради еле помещаются, а как же в значительно меньшего объёма папки? Но присмотревшись, понял, что в папках в основном находились, как их тогда называли «общие» тетради. «Общие» не потому, что в них записывали все со всех еженедельных уроков, хотя были и такие мальчишки, а потому, что они были не те, двенадцати листовые ценой в две копейки тетрадки, а «толстые», главным образом, с «кожаным» переплетом сорока восьми листовые тетради, которые стоили сорок копеек.

Не могу не сказать и о том, что были и такие моменты не только одноклассники, но и знакомые мальчишки, мягко говоря, не отличавшиеся не то, что отличным, а даже хорошим поведением, равно как и учебой, якобы по забывчивости, не помещали не только в папки, но и в портфели, свои «Дневники». Причины, думаю, понятны …

Но вернусь к рассказу о первом учебном дне в школе.

Я не помню, что в начале первого урока говорила нам Нелли Борисовна, но помню, как через некоторое время после его начала, неожиданно приоткрылась дверь в класс, и в образовавшемся проеме среди лиц незнакомых мне женщин, я увидел мамино лицо. Но это было не больше минуты, дверь закрылась и урок продолжался.

Чем мы занимались в течении каждого из четырех сорока пятиминутных уроков и трех перемен: двух пятиминутных, и одной, между ними – десятиминутной, я толком не помню. В памяти осталось только, что, кажется, Нелли Борисовна, что-то рассказывала и читала, да и то, что мы что-то «писали» в тетрадках. Я взял слово «писали» в кавычки, потому что, судя по тому, что я «писал», придя домой, употребить это слово без кавычек на тот момент нельзя.

Из школы меня забрала бабушка, и вообще, не помню точно относительно второго, но в первом классе меня отводила в школу и приводила из нее домой бабушка.

Дома я подбежал к столу, стоявшему в большой комнате, вынул из портфеля, почему-то мне кажется, не карандаш, а чернильницу-«невыливайку», ее мы еще называли «непроливайкой», перьевую ручку, тетрадку по «письму», и, даже не присев на стул, стоя, раскрыл тетрадку «в косую линеечку» и начал, опуская, или как мы тогда говорили «макая», заостренную, состоящую из двух прилегающих вытянутой треугольной формы половинок, заканчивающуюся крошечным продолговатым с извилистыми краями отверстием, часть стального пера, вставленного в металлическую «гильзу», прикрепленную к деревянной примерно пятимиллиметровой толщины и до двадцати сантиметровой длины округлой палочке, в чернильницу, выводить на каждой строчке по каждой косой линии наклонные палочки, потом разнообразные крючочки, стараясь добиться, чтобы они были похожи на те, которые красными чернилами предварительно написала на тетрадном листе моя учительница. Настолько я был увлечен началом учебы.

Кстати, после окончания письма, я, как и другие ученики, обязательно протирал перо от остатков чернил. Для этого использовалась «перочистка»: круглое, диаметром не более пяти сантиметров и толщиной менее одного сантиметра, многослойное «приспособление». Верхняя и нижняя часть были из плотной, очевидно, все-таки не кожи, а кожзаменителя, между ними было несколько, наложенных друг на друга слоев из плотной, немного лохматящейся ткани, думаю, это был фетр. Креплением этой незамысловатой конструкции служила расклепанная на концах блестящая трубочка длиной около семи и диаметром пять сантиметров. Да, на верхней части «перочистки» всегда было, налагавшееся на нее, «солнышко» из более мягкого кожзаменителя, обязательно другого, не совпадающего с цветом верхней и нижней части, цвета. Почему «солнышко»? Потому, что оно представляло из себя круг, по окружности которого были вырезаны треугольные зубчики.

Но вернусь к рассказу. Конечно, все это домашнее задание я до того, как бабушка позвала меня ми моего младшего брата Сергея обедать на кухню, я выполнить не успел. Окончил его выполнение после обеда и, как говорится, «с чувством исполненного долга», убежал к мальчишкам «на улицу». Почему, я сказал о долге? Потому, что учебу я и тогда, и потом, где бы и сколько бы я не учился, всегда считал своим долгом. Перед кем? В первую очередь перед родителями, а потом уж перед самим собой.

Вечером я рассказал родителям о школе, повторив то, что днем рассказал бабушке, и показал выполненное домашнее задание. Жаль, не помню, как они его оценили …

Вообще, то, что я начал учиться в школе, на первых порах для меня не было чем-то особенным, чрезвычайно важным. К школе загодя я не готовился: читать и писать кроме буквы «а», о которой я рассказал в моей книге «Давно это было» (М., 2024 г.), не умел, считал ли, не помню, но в лучшем случае, до пяти, может быть, и мог. Букв и цифр, не говоря, уж, о цифрах, не знал. По-моему, даже то, что я стал учеником, было в первые учебные дни, нечто само собой разумеющееся: я росту и обязан ходить в школу, а раз обязан, то так и должно быть. Думаю, я в первые свои школьные дни даже толком не понимал, что это значит, – учиться. Сказала учительница, что, придя домой, надо сделать домашнее задание, – я приходил и делал, если не сказала – не делал.

Понимать, что значит учиться, я стал только через два-три дня после первого моего учебного дня. До этого я по мере того, что сумел усвоить на уроках, отвечал учительнице. Но именно по мере. Почему? Потому, что как рассказала Нелли Борисовна моей бабушке, когда она пришла забирать меня из школы, оказалось, что я не выучил стихотворение, которое, с первого сентября учительница не только разучивала с нами на уроках, но и не раз повторяла со всем классом. Помню, когда она, не вызывая меня к доске, просила меня его рассказать, я полностью это сделать не смог: что-то, запомнившееся, повторил, а что-то нет. Бабушка днем, а родители вечером, вернувшись с работы, как всегда спокойно, объяснили мне, что учиться, это не только писать, но и запоминать то, что говорит учительница, а в дальнейшем, когда я научусь читать, то и написанное, да так, чтобы я самостоятельно мог повторить.

Кстати, повторение как в форме пересказа, так и в воспроизведении стихотворений, мне далось не сразу.

Помню, когда, кажется уже во втором полугодии первого моего учебного года, учительница задала на дом подготовить пересказ маленького текста, то ли о гусях, то ли об утках, напечатанного в синего цвета, не помню с какой картинкой на обложке, учебнике «Родная речь», я не смог сразу самостоятельно это сделать. И не то, чтобы я не старался выполнить это домашнее задание, наоборот, я всячески хотел его выполнить, но у меня почему-то не получалось. Я постоянно сбивался, останавливая «пересказ». Расстроенный, я ушел «на улицу», где через некоторое время меня встретила, приехавшая с работы мама, которая поинтересовалась о том, сделал ли я уроки. Я честно ответил, что письменные домашние задания сделал, а устное у меня не получается.

Мы пришли в квартиру, где несколькими минутами позже я постарался воспроизвести по памяти то, что я запомнил., и в очередной раз сбился. И вот тут-то выяснилось, что я пытался не «пересказать» своими словами текст, а «рассказать», как я привык рассказывать стихотворение! То есть я не усвоил на школьном уроке смысл слова «пересказ», и сбивался потому, что текст рассказа, естественно, был не рифмованным. Нет рифмы – нет четкого изложения. Мама помогла мне понять разницу и, тех пор с пересказом любого текста, даже написанного в стихотворной форме, у меня сложностей не возникало.

А трудности в воспроизведении стихотворений, заключались в том, что запоминание некоторых из заданных, правда я опять «забегаю вперед», в классах, уже не начальной школы, стихотворных текстов, для меня было мучительным. Ну, не «ложились» они в голову, не «ложились» и все! Нет, в конце концов, с помощью мамы, но чаще папы, я их, конечно, запоминал после неоднократных настойчивых последовательных повторений стихотворных строк.

В то время я не понимал, почему так происходило, ведь, остальные стихотворения, входившие в школьную программу, я запоминал легко, а некоторые вообще с первого раза. Не думаю, что эти трудности с запоминанием некоторых стихотворных текстов были связаны с переутомлением, просто, и в этом я с возрастом убедился окончательно, эти тексты были мне, возможно на подсознательном уровне, не интересны, не «трогали» душу, и я инстинктивно «противился» их запоминанию. Но я их все-таки учил, потому что они были заданы, а раз заданы, то должны быть выучены.

Кстати, такое же проявлялось и в отношении запоминания текстов песен, разучиваемых на уроках. Из всех разучивавшихся еще в начальных классах, я до сих пор помню почти полный текст песни «У дороги чибис», а также часть припева, при чем на английском языке, песни «Капитан, капитан, улыбнитесь» из художественного фильма «Дети капитана Гранта», знания которой добивалась от меня и моих одноклассников в пятом классе учительница английского языка, но оценок при этом никому не ставила. Видимо, эти тексты каким-то образом «запали» мне в душу.

***

Выше я рассказал, что ходил в школу с портфелем. В очередной раз «забегу вперед» и расскажу о той «порочной практике», которая сложилась среди мальчишек, главным образом, учеников начальных классов.

В то время довольно часто можно было видеть, как идущему, обычно после уроков, ученику сзади подбегал другой, обычно не только его ровесник, но даже одноклассник, и, подняв повыше свой портфель, резко обрушивал его на край портфеля, идущего перед ним. От неожиданности ничего не подозревающий, ученик разжимал кулак, в котором была зажата ручка портфеля, портфель падал на землю, и хорошо, если, закрывавший портфель, маленький накладной замочек не раскрывался, в противном случае все содержимое портфеля, вываливалось из него.

Что следовало за этим, зависело от того, у кого был выбит портфель из руки. Одни «пострадавшие» сразу же «лезли в драку», другие, собирали содержимое и, убрав в портфель, уходили, в лучшем случае «обозвав» «атаковавшего», третьи, их как правило, было меньшинство, делали то же самое, что предыдущие, но уходили плача. Самое плохое было, если от удара ручка портфеля отрывалась, при чем на половину или полностью, особого значения не имело, портфель приходилось нести или в руках перед собой, или «под мышкой», и тот и другой варианты были неудобными.

Пару раз такое проделывали и с моим портфелем, но уже тогда, когда я возвращался домой из школы без сопровождения бабушки. Помню, каждый раз я, оставляя портфель, лежащим на земле, устремлялся с кулаками на «атаковавшего». Столкновения были не долгими: ткнем друг друга разок-другой, схватим друг друга и ну, бороться, пока «атаковавший не окажется подо мной на земле. А как окажется, – все, конец схватки: мальчишеский закон: «лежачего не бьют». После, какое-то время подуемся – подуемся друг на друга, а потом опять приятели.

Почему пару раз? Потому, что после того, как мне один раз оторвали половину ручки, я вынуждено стал более осторожным: крепко сжимал в кулаке ручку портфеля и «не зевал по сторонам», то есть не отвлекался по дороге домой.

Сказалось, конечно, и то, что я всегда давал, естественно, в меру своих сил, отпор мальчишкам-ровесникам.

Кстати, помню, два случая, происшедших на глазах у моих одноклассников, кажется, э в третьем и четвертом классах. Первый был, кажется, весной, когда мы вышли из школы для занятий на уроке физкультуры. Уже было тепло, мальчишки и девчонки были в тонких трикотажных темно-синего цвета спортивных костюмах, состоявших из футболки «под горло» с длинными рукавами и длинных брюк, штанины которых всегда были вытянуты на коленках. Передвигались мы не строем, я шел одним из первых, и, когда уже почти подходил к углу здания школы, вдруг мне на спину кто-то, как я потом понял, с разбега, запрыгнул. Повезло, что запрыгнувший, не успел не только ухватиться за мою шею, но даже сцепить свои руки. Хотя, может быть, везение здесь не причем. В общем, я моментально среагировал: схватил правую руку запрыгнувшего и броском через мое правое плечо, перевернув запрыгнувшего в воздухе вверх ногами, бросил на асфальтированную площадку перед школой. Ударился, думаю, он, а это был мой одноклассник Васька Жигульский, знатно. Но ничего, встал и, удивленно посмотрев на меня, спросил: «Как это я его так?». Помнится, я, пожал плечами, и ответил: «Да, как-то так получилось …» Позднее, уже повзрослевший, вспоминая этот случай, я понял, что это где-то на подсознательном уровне сработала в тот момент моя память, не зря же у меня, как я выше рассказывал, была книга по самбо, которую я часто не просто читал, но и внимательно рассматривал рисунки, рассказывающие о технике проведения того или иного борцовского приема. Вот, я и показал, как говорили тогда мальчишки, «приемчик».

Этот случай и второй, о котором я сейчас расскажу, видимо, повлияли на моих мальчишек-одноклассников, поскольку после этих двух случаев было всего одно столкновение с применением физической силы, кажется, с кем-то из новичков, только-только пришедших в наш класс.

Но сначала о втором случае.

Не знаю почему, но у меня в классе как-то не сразу сложились нормальные отношения кое с кем из мальчишек. Да и вообще, помню, в классе всегда были разные по количеству участников «группки», сформировавшиеся или по месту жительства, или по интересам, или ещё на какой-то основе. Была в классе одна «парочка»: Николаев, не помню его имя, и Юдин, кажется, Сашка. Первый был ниже ростом второго, но «заводной», можно сказать лидером в этом дуэте, а второй плотный, как говорится «здоровый».

Время от времени они «задирали», проще говоря, привязывались к кому-нибудь из класса. И однажды привязались ко мне, кажется, из-за того, что я некоторое время ходил с разрешения учительницы в школе в вязанной красно-синей лыжной шапочке. Это было связано с тем, что был период восстановления после перенесенного мною «воспаления среднего уха», точнее обоих, и было опасение, что переохлаждение. повлечет за собой нежелательные последствия для здоровья. Все мои одноклассники знали об этом не обращали внимания. А эти двое, обратили и на большой перемене я с ними «схлестнулся». Конечно, силы были не равны не только потому, что я ще продолжал восстанавливаться, но и по тому, что один противостоял двум.

Кажется Николаев, потребовал, чтобы я снял шапочку, я, естественно, отказался, тогда он протянул руку, чтобы сорвать ее с моей головы, я успел перехватить его руку и, выученным приемом самбо, заломил ее ему за спину. На выручку Николаеву пришел, стоявший рядом, Юдин. Он оттолкнул меня, Николаев вывернулся, и они попытались повалить меня на пол школьного коридора. Это им не удалось, не понимаю как, но я перевел Николаева «в партер» и навалился на него, не давая выскользнуть, одновременно стараясь отбросить от себя Юдина, пытавшегося схватить меня за руки и оттащить с Николаева.

«Схватка» была краткой, зазвенел звонок, извещавший о начале урока, мы вскочили и побежали в класс. Если Нелли Борисовна, что-то и заметила по нашему внешнему виду, то ничего нам не сказала. По крайней мере, мне точно.

А теперь, о моем столкновении с новичком. Или это был все-таки не новичок? Не могу вспомнить, как не могу вспомнить из-за чего все произошло.

Это произошло на большой перемене по середине между вторым и третьим рядами парт, по-моему, в пятом классе. Зачинщиком я не был – это точно. Да и само столкновение практически не помню, помню главное: мой «оппонент», не знаю как, но все же сумел вывернуться из моих «объятий», а, может быть, прижав его к поверхности парты, я, посчитав, что все закончилось, его отпустил сам, нанес мне неожиданный, я бы сейчас сказал, подлый удар кулаком в кадык. Удар был такой, что я почувствовал, что кадык вошел в шею, мне мгновенно стало трудно дышать, я, как мне потом рассказали мальчишки-одноклассники побледнел и согнулся, облокотившись на парту. Понятно, что на этом столкновение закончилось, продолжать я его не мог, а «оппонента» то ли оттащили от меня, то ли он сам, испугавшись сделанного им, отскочил от меня. Не знаю, как я смог, но по звонку сел за парту, и ощущая боль, приступил к учебе. Похоже, что мне все-таки удалось, откинув назад голову, смягчить силу удара, в противном случае, он бы имел понятно какие последствия. Не знаю почему, но учительница не среагировала на мое состояние, может быть, не заметила …

Должен признаться, что один раз я сам применил силу. В классе, в котором учился мой младший брат Сергей, был Олег Гладун, ростом и телосложением значительно больше как моего брата, так и других мальчишек-одноклассников. Я, узнав, что он неправильно ведет себя в отношении моего брата, зашел в помещение их класса и постарался словами объяснить Гладуну, как он должен себя вести. Устное внушение не подействовало, Гладун стал отпираться и попробовал оттолкнуть меня. Вот тут я нет не сдержался, схватил его за плечи и с силой «припечатал» его спиной к распашным дверям светло-бежевого книжного шкафа. Повезло и ему, и мне: я не «вмял» его в дверные стекла. Такого внушения оказалось достаточно, после него Гладун вел себя отношении моего брата Сергея с «должными почтением и уважением».

***

Перехожу к более подробному рассказу о моих школьных годах. Кстати, номер школы за время моей учебы в ней, кажется, дважды, изменялся: с пятой на второй или наоборот со второй на пятую.

Начну с добавления к рассказанному о чернильнице и перьевой ручке.
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
4 из 6