Горны Империи

Славка пришел в себя раньше.

– Доброе утро! – Он сел уже не в, а на кровати, потянулся изо всех сил и широко зевнул. – Уф. Дома. Мне снилось, что опять экзамены. Мне всегда всю первую неделю дома экзамены, экзамены, экзамены снятся… – Он передернулся и вывесил язык: – Фэ! Пошли умываться. Есть хочешь?

– Угу, – кивнул Денис. – А куда?

– Тут рядом по коридору моя умывалка. Личная… оюшки, сколько времени! И как это отец… а! – Славка весело уставился на Дениса. – Это из-за тебя. Решил, наверное, что ты должен выспаться, ну и меня будить не стал.

– Мы завтрак проспали? – уныло спросил Денис, обратив внимание, что на часах уже начало десятого.

– Да ерунда! – Славка легко кувыркнулся, сделал стойку на руках и пошел к двери. – На кухне дадут всегда. Ну, ты идешь?

– Погоди… – Денис совершил такой же кувырок.

– Ничего, – одобрил Славка, оставаясь на одной руке и другой открывая дверь.

Мальчишки на руках вышли в коридор. Проходивший мимо молодой мужчина в офицерской форме поприветствовал их совершенно обычно: «Доброе утро!»

– Гимнастикой занимаешься?

– Не специально, просто гоняют… – Денис, если честно, уже ощущал, что руки подрагивают, но не подавал виду.

Славка толчком пятки открыл дверь умывалки:

– Рукопашкой занимался?

– А как же, обычный комплекс, – Денис с облегчением принял нормальную позицию.

Славка встал рядом и предложил:

– СБС, самбо-бокс-сават? Поспаррингуемся? До первой крови?

– Согласен, – кивнул Денис.

– Туалет вон там, – показал Славка на дверь. – Давай, ты первый, потом я.

Когда они уже умывались и чистили зубы, в дверь просунулась голова девчонки лет восьми-девяти, Денис ее вчера видел за столом, но, конечно, не запомнил.

– Слава… – робко начала она.

– Брысь! – цыкнул Славка. – Пошшшла, кыш!

Девчонка исчезла.

– Во как надо, – Славка сжал кулак и набрал полный рот пасты.

– Мы же на Медео собирались, – напомнил Денис, беря полотенце, на которое указал булькающий пастой Славка.

Тот пожал плечами, выплюнул в раковину шипящую струю и кивнул:

– И поедем, чего нам? Позавтракаем, я тебя пару раз кину и поедем.

…На кухне никого не было, и мальчишки деловито утащили в Славкину комнату полбулки белого хлеба, брусок желтоватого масла, не успевший остыть чайник, две кружки и пакетик чая. Усевшись к столу, заварили чай, по очереди макая пакетик то в одну кружку, то в другую, потом каждый намазал себе по большущему бутерброду – и начался завтрак.

Денис продолжал вертеть головой, рассматривая то, что не успел разглядеть вчера. На глаза ему попался старый проигрыватель лазерных дисков, стоявший на выдвижной полочке.

– О, у меня дома такая же штука осталась! – обрадовался Денис и провел пальцем по надписи на круглой крышке, под которую вставлялись диски. – Я ее в брошенном магазине нашел. Только включаю редко – свет…

– Я тоже. – Славка оседлал стул, выдвинул из-под стола длинный ящичек с радужными кругляшами в пакетах. – Вот, мне это очень нравится.

Он ловко достал из одного пакета диск, положил в «вертушку». И Денис дернулся, изумленно приоткрыв рот, когда услышал:

Никаких на небе звезд нет…

Но ничего не сказал, дослушал песню молча. Славка тоже молчал – сидел, широко расставив ноги, руки – одна на другой на спинке стула, подбородок – на руках. И только когда песня закончилась, а Славка словно бы нехотя ткнул пальцем кнопку паузы, Денис нерешительно сказал:

– Но это… это же из кино?

– А, ты тоже смотрел? – Славка поглядел в окно. – Да, из кино… Но это не для кино написано, это песня тех времен. Певца звали Виктор Третьяков. Вот еще, послушай… – И спохватился: – Хочешь?

– Конечно! – тихо завопил Денис.

Славка улыбнулся и снова ткнул кнопку.

Что кричишь, юродивый?
Помолчи, братушка…
Нету больше родины —
Померла, матушка!
Храбростью прославившись,
Верою и родом…
Да, померла, не справившись
С собственным народом.

Где теперь виновные?
Да мы же все смертные:
Господа верховные
И разные бедные…
Эх, победили вроде бы
И царя, и Бога…
Оглянись, юродивый!
Эх, дальняя дорога!..

Мимо красных, как кровь, знамен.
Мимо стройных рядов, колонн.
Мимо лжеоснов, снов и звонких слов,
Мимо фальши,
Мимо сборников всей речей,
Мимо тридцать седьмых ночей,
Кровь рекой течет, плоть мою несет
Дальше, дальше.