Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

поспешил к двери, распахивая её перед главарём.

Гоп-менеджер не вошёл в каземат, а восшествовал, пыжась всем своим видом, и застыл подле порога, по-наполеоновски скрестив руки на груди. Правую ногу он выставил вперёд, постукивая ею по брусчатке пола. Сразу стало понятно, что он придавал организованному им действу некий сакральный смысл. Главный «экс» почему-то облачился в затасканную школьную форму пятидесятого размера и в гигантские кирзовые сапоги, приходившихся ему на пять размеров больше. Из-за голенища правого сапога торчал топорик.

– А-а-а, презервация сперматозоидов! – самодовольно бросил он пленникам. – Ждёте третьего пришествия Христа? Так вот он я – вершитель ваших судеб! Га-га-га! Ща я вам преподам урок изящной словесности.

Перебивая абсолютную тишину шарканьем сапог, он приблизился к углу, в котором стоял прикованный Заковыкин.

– Ну чё, сперматозоид учёный? – осведомился Пакостин. – Ты, никак, сомневался, что я папочка надавыша, что парится в пузе у той крали? – не оборачиваясь, оттопыренным большим пальцем левой руки указал он на Кузовлёву.

– Считаю…Считаю ниже своего достоинства отвечать на вашу презренную эскападу! – пламенем гнева за честь Милены полыхнуло лицо Тихона.

– …Вона чё! – преодолев показную оторопь, картинно огорчился Вован. – Скажите пожалуйста: экскапа-аду…Гнушаются нами, – притворно пожаловался он Сипатому.

И неожиданно пнул кирзовым сапогом строптивого студента

под коленную чашечку правой ноги. От пронзительной боли Заковыкин рефлекторно согнулся бы, но цепи его держали прочно. И он лишь сжался в комок и плотно зажмурился, сдерживая стон.

– Опаньки, больно нам, – иезуитски вновь пожаловался главарь Сипатому.

И нанёс прицельный удар носком сапога под левую коленную чашечку Тихона. Ноги у пленника подкосились, и он обвис на наручниках. Змей обогнул его полукругом, воображая себя олимпийцем, повергнувшим Прометея, а затем направился в сторону Кузовлёвой.

– Секи поляну, студент, хр-р-р, – на ходу нагло всхрапнул он, – какенную…х-хе…экскападу я щас забарабаню нашей кралечке.

– Под-подлец! – преодолевая боль, выкрикнул вслед Пакостину паренёк. – Не смей трогать её, тварь!

– Имей совесть, беспредельщик! – неожиданно поддержала Заковыкина и Диана. – Shit![21 - Shit! (англ.) – дерьмо!]

И Вован замер на полпути, точь-в-точь напротив неё. До этого момента Палач взвинчивал себя, и ни за что не мог взвинтить – не шла к нему злоба и всё тут. И вдруг сатанинский порыв дикой ярости обуял его от одной интонации вопля Лонской.

– Чья бы корова мычала! – прошипел он, вытаскивая топорик и радостно ощущая, что звериная злоба всё накатывает и накатывает на него, накрывая с верхом. – И кто это собрался меня поучать? – приблизился он к Лонской, на полголовы возвышавшуюся над ним. – Ты что ли, шлюха подзаборная?!

И не успела Лонская не то чтобы охнуть, а хотя бы глазом моргнуть, как он вонзил ей в голову топор, глубоко раскраивая лоб и нос. Диана тут же рухнула на колени, не издав ни звука. Ни кровинки не показалось на её лице, и только когда убийца резким ударом извлёк топор, кровь рекой хлынула наружу, а между бровей проступило мозговое вещество.

Расправа свершилась настолько молниеносно, что в реальность происходящего не верилось. «Как в кино, – отчего-то подумалось Тихону. – Как в кино…» Меж тем оцепенение покинуло его, едва

он увидел, что Змей, бросив топорик на пол, в полуприседе, широко расставив руки, будто загонял кого-то, стал надвигаться на Милену.

– Тля! Гнида!…Козёл вонючий! Чтоб ты сдох! – забился в веригах юноша, стараясь не только больнее зацепить изверга, но тем самым преодолеть и собственный недостойный страх. – Оставь её, жаба!…Трус несчастный!…Попадись ты мне…Я бы…Я бы…Я бы из тебя гомика сделал!

Все судорожно наскребаемые и изрыгаемые проклятия и оскорбления студента Пакостин пропускал мимо ушей. Он уже разворачивал молодую женщину к себе спиной, скаля жёлтые зубы. Милена не противилась ему. Она только прикрывала живот руками, а губы её в это время что-то молитвенно шептали.

– Паразит! Ублюдок!…Рожа протокольная! – изнемогал Тихон от ненависти к скудости своей фантазии. – Чтоб тебе век свободы не видать!…Чтоб тебе мошонку поездом отрезало!

Жалкие потуги парнишки были напрасны. Его словесные выверты ничуть не трогали Вована – тому доводилось слышать и не такое. Напротив, Змей от убийства Лонской находился на высочайшем эмоциональном взлёте. Он чувствовал, что сегодня-то у него всё получится. Скотское желание так и переполняло, так и пёрло из него. Вот он уже приспустил галифе…

– Падла!…Скотина необразованная!…, – бился в словесном припадке Заковыкин. Тут его взгляд упал на школьную форму Палача, и он автоматически продлил тираду: – Лодырь! Тупица!…Двоечник несчастный!

И только тут, совершенно непредсказуемо, Пакостина вдруг проняло. Хула школьных времён внезапно проникла за пределы бандитского черепа в мозг, возвращая Пакостина из некоего отстранённого, сумеречного состояния в актуальное, в посюстороннее. По-видимому, случился переход из одной сферы его изменённого сознания в другую сферу изменённого же сознания.

– Чё?…Чё ты сказал, спермонадавыш? – по-прежнему стоя спиной к парнишке, Вован вдруг оставил Кузовлёву в покое. – Что ты сказал, чмо?! – прошипел он, волчком крутанувшись на сто восемьдесят градусов. – Что ты сказал, сблёвыш вульвы бородатой?

Отрешённым, словно у вурдалака, взором он нашёл на полу инфернальное рубило, валявшееся подле трупа Лонской, подобрал его и двинулся к тому, кто посмел назвать его именами истинными…

…Стремительно разворачивающиеся события опять внесли коррективы в повадки главаря. Снаружи, сквозь массивные каменные застенки, как будто с того мира, донеслась какая-то трескотня, бухающие звуки, а затем раздался разряд, похожий на взрыв, а за ним повторный, и ещё, и ещё…

– Чё?…Чё за кипеж? – Подобно сомнамбуле, не отрывая мутного взгляда от очередной жертвы, невнятно пробормотал Змей. – Чё за кипеж?…Сипатый, прочухай там.

Сипатый выскочил из каземата, а Пакостин продолжил расправу.

– Так что ты сказал, сблёвыш? – скривился он, слегка раскачиваясь перед Заковыкиным и с хрустом сжимая рукоять топорика.

– Скотина необразованная!…Тупарь! Двоечник! – на полуавтомате повторил Тихон, и невольно прикрыл веки в ожидании последнего в его такой недолгой жизни удара…

…И удар раздался. Непонятный глухой удар. А потом нечто обрушилось в ноги студенту. Секунду-другую спустя, Заковыкин сообразил, что он не мёртв – мертвец не может ощущать тяжесть в конечностях. Вдобавок кто-то дёрнул его за руку.

Тихон открыл глаза: перед ним был Шранк, снимающий с него наручники; в изножье студента валялся бездыханный Вован.

– За мной, – по-военному скомандовал ему и Милене громила. – Живо! А то Сипатый с корешами ща нагрянут.

Пленники, не веря в возможное избавление, послушным гуськом потянулись за ним. Для них поведение Шранка было непостижимо. Они же не знали, что Шранк был тем самым «духом», которого внедрили в банду Вована Палача «ссученные». Верзила провёл их подземным лабиринтом к колодцу, прикрытому тяжёлой металлической крышкой, и троица стала спускаться ещё ниже. Заковыкин предположил, что они отступали глубоким подземным ходом, потому что выстрелы и взрывы практически сразу затихли.

Шранк шагал первым, освещая путь фонариком. Старой заброшенной канализационной шахтой, переоборудованной по приказу Пакостина в тайный подземный лаз, он двигался уверенно. Беглецы проход преодолевали довольно долго. Во-первых, было неудобно из-за тесноты и темноты, а во-вторых, Милену из-за духоты охватывала дурнота, и беглецы пару раз передыхали.

Достигнув тупика, они поочерёдно выбрались наверх, нащупывая металлические скобы в стене вертикального колодца: первым вскарабкался Шранк; за ним – Милена, которую тянули сверху и страховали снизу; последним – Тихон.

Наверху сразу стала слышна весьма недалёкая перестрелка и периодические взрывы вокруг «зиндана». Оглядевшись – на улицу из-за дождя и туч уже опустилась непроглядная ночь – Заковыкин обнаружил, что они находятся в урочище, густо поросшим кустарником и молодым лесом.

– Гребите туда, – без сантиментов подсказал товарищам по несчастью Шранк, указывая на свет далёкого столбового фонаря и в направлении, противоположном пальбе. – Там остановка, автобус ходит…

И их спаситель моментально растворился во мгле, отчего создалось впечатление, что он неосмотрительно провалился обратно в колодец.

Тут-то Милену с Тихоном и охватил ужас – ужас от того, что нежданное спасение, дарованное им, у них также играючи могут и отобрать. Их пробрала крупная непереставающая дрожь. Лесок они пересекли бы сломя голову, но Милена тормозила ход, беспокоясь за ребёнка. Она, чтобы не оступиться, осторожно нащупывала ногами дорогу, обходила кусты и канавы. Тихон по мере возможности помогал ей. Потому, пока пара добиралась до фонаря, служившего им маяком, канонада близ бандитской тюрьмы практически прекратилась. Теперь оттуда лишь изредка звучали одиночные выстрелы.

Достигнув остановки, беглецы благоразумно укрылись за небольшим павильончиком-навесом, чтобы их не заметили на свету. Тихон сразу же опознал ту остановку, близ которой его схватили подручные Вована Палача, когда он выслеживал Шелупоня.

Теперь Кузовлёва и Заковыкин нервничали по поводу того, что автобуса долго не было. Остановка была конечной, почти лесной, и представляла собой частично асфальтированный, частично закрытый железобетонными плитами пятачок для разворота пригородного транспорта. Ближайшие дома посёлка располагались где-то в полукилометре от неё. Если вдруг погоня, то никто их не выручит. Пустынность и безлюдность только усиливали ощущение опасности.

Первым томления не столько неизвестностью, сколько переживаниями Милены, не выдержал юноша:

– Может, пойдём к тем домам? – предложил он, показав на посёлок.

– Нет, мне не дойти, – кусая губы, отрицательно помотала головой Милена. – Кажется, мне и двух шагов не сделать, – и на её чудные очи навернулись слёзы.

– Устали? – предположил студент – Оно и понятно: отвыкли в этом проклятом зиндане.

– Не то, – вновь помотала головой Кузовлёва. – Кажется…, у меня начинаются роды, – сказала она, и сначала присела на корточки, а затем опустилась на колени.

– ?! – немо разинул рот Тихон.