Выдумщики

– Бирмингем, успокойся, – произнёс Карлош. – Я просто приду на школьный праздник и сяду в толпе родителей. И подойду к Коле, если по каким-то признакам я определю, что он подходит.

– Бирмингем, ты немного взволнован, дорогой, – Лютенция всегда обращалась ко всем «дорогой» и «дорогая».

– Я ничуть не взволнован.

– А стол парит в метре над полом, – мягко заметила Лютенция.

Бирмингем машинально посмотрел вниз и только теперь заметил, что стол и стулья вместе с волшебниками и пожилой феей висели в воздухе. Такое всегда происходило с предметами, когда Бирмингем Тадеуш Карнавальский был очень взволнован. Хотя Бирмингему это особенных хлопот не доставляло, он вообще обожал такие полетные чаепития: разливать чай по чашкам, любуясь пейзажем внизу – несомненное преимущество любого волшебника.

Всё же Бирмингем медленно выдохнул, и мебель осторожно опустилась на место. Он опять посмотрел на Карлоша. Бирмингем действительно не понимал, почему его друг так зациклился на этом мальчике. Он решил пошутить:

– Послушай, я бы мог еще понять, если бы это были драконы, тролли. Но дети…

– Бирмингем! Ты единственный волшебник, который боится детей, – сказал Карлош Плюш.

– Это не так.

Но это было так: хотя Бирмингем и шутил, но всё же он действительно не умел общаться с детьми и побаивался их, что было достаточно неудобным для него, ведь одна из главных задач любого волшебника – это присматривать за ними.

Лютенция Кареглаз, опасаясь, что стол опять взлетит, на всякий случай переставила на подоконник вазу с ромашками. Но она, конечно, не обиделась бы на Бирмингема, если бы ваза разбилась: Лютенция относилась к волшебникам так, как мамы, бабушки и старые няни относятся к детям, и знала о них всё, в том числе их слабости и недостатки.

– Ты уверен, что мальчик тот самый? – спросила Лютенция у Карлоша и подошла к плите, решив, что пирог пора вытаскивать из духовки.

– Я пока еще не знаю, – тут Карлош стал серьезнее. – Я заметил, что он не особенно уверен в себе.

– Почему же? – спросила Лютенция.

– Вчера, например, на литературе его одноклассница посмеялась над его сочинением и сказала, что у него никогда ничего не получится. Он в душе расстроился – я это видел, наблюдая за ним в окно школы.

– Какая ерунда, – удивился Бирмингем. – Если кто-то сказал, что у него ничего не получится, это же не значит, что у него ничего не получится.

– Бедный мальчик. Наверное, он очень мил, – произнесла Лютенция, хотя она никогда не знала Колю и не видела его. Лютенция и Бирмингем знали о мальчике по имени Николай Рождествин только то, что рассказывал им Карлош на протяжении последних нескольких недель.

– И всё же у меня есть такое ощущение, что это он, – произнёс Карлош. – Неужели я наконец нашёл его? Что думаешь, Бирмингем, дружище?

– Не знаю.

Бирмингем Тадеуш Карнавальский задумчиво посмотрел в сторону гостиной – он обвел взглядом диван, полки с книгами и дремавшего в кресле трёхцветного кота госпожи Кареглаз, который часто приоткрывал глаза и поглядывал на Бирмингема. Он действительно не знал, что ответить – его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он категорически не одобрял идею Карлоша показываться на глаза постороннему ребёнку, с другой – тоже надеялся, что его друг не ошибся в мальчике. И, наконец, Бирмингем хотел спросить кое о чём у Карлоша… Но задать этот вопрос он пока не решался. Мысль об этом его одновременно тревожила, но в то же время вызывала приятное волнение.

– Не волнуйся, – сказал Карлош, догадавшись, о чем он думает. – Я думаю, мы скоро найдем и твоего, быть может, даже в этой же школе, среди Колиных друзей.

– Спасибо, – сказал Бирмингем и вдруг осёкся. – Ой, а почему на меня кот так странно смотрит?

В этот момент кот резко сорвался с кресла, подбежал к ним и вцепился в руку Бирмингема: это был очень озорной и хищный котяра, которому, видно, часто приходила в голову мысль: дремать спокойно в кресле, не пытаясь охотиться на руки и ноги людей – это слишком большая для него роскошь. Бирмингем воскликнул от неожиданности, взмахнул рукой, в которую вцепился кот, и опять разволновался: несколько ложек, диванных подушек и светильников мигом взмыли вверх и замерли в воздухе.

– Филипп, брысь! – крикнула Лютенция коту.

Когда суматоха закончилась и кота сняли с руки Бирмингема, а предметы снова опустились на свои места, Лютенция ободряюще похлопала Карлоша по плечу:

– В школе нет ничего страшного, дорогой. Если что-то пойдет не так, ты всегда можешь просто запереться в классе и громко звать на помощь.

– И надеяться на чудо, – пошутил Бирмингем, всё еще занятый осмотром своей пострадавшей после встречи с котом руки.

– Не будем ждать чудес, – Карлош поправил цилиндр и направился к двери. По пути он обернулся и подмигнул своему другу и пожилой фее. – Не будем ждать чудес. Будем делать их самостоятельно.

Глава 2

Варежка, карандаш-гадалка, старый блокнот и фарфоровая птица

Теперь уже Коля мог с уверенностью сказать, что у него есть в классе трое лучших друзей: Константин Моросеев по прозвищу Моросик, Лариса Чаевникова и Марианна Василькова.

На переменах друзья любили бродить кругами по третьему этажу. Коля – высокий мальчик со светлыми волосами, большими зелёными глазами и пухлыми губами, даже и не догадывался, что он очень красив и что на него поглядывают младшеклассницы. Лариса же постоянно со всеми здоровалась. Дружелюбная и общительная, она, наверное, знала всех и без труда знакомилась с людьми. И её все любили за чувство юмора и доброту. Лариса не переносила несправедливость и тут же заступалась за младшеклассника, если кто-то вдруг его обижал в коридоре. Очень любила творчество, ходила в театральный кружок и была прирождённой актрисой. Ей нравилось, когда все вокруг дружат, и она была тем человеком, который обычно всех и связывает друг с другом. Это была голубоглазая девочка с вьющимися каштановыми волосами, которые на солнце были рыжими.

– Всем ты нравишься, все с тобой общаются, – проворчал как-то раз Моросик.

– Ты бы делал шаги навстречу людям, и с тобой бы общались, – похлопала его по плечу Лариса. – Никто не узнает, какой ты, если ты все время молчишь.

Моросик тогда густо покраснел, что случалось с ним редко. Что касается Моросика, то он был иногда чересчур высокомерен, но Коля и Лариса с Марианной видели в нём доброжелательность и незаурядный ум. Моросик любил произносить такие фразы, как: «Это все не кончится хорошо, уж помяните мое слово», «В этом человеке меньше ума, чем в моей прикроватной тумбочке» и «Трудно, трудно сдержать в себе ехидные комментарии». Он хоть и ворчал иногда на своих друзей, но переживал за них. Моросик в душе был гораздо мягче, чем показывал всем. Это был кареглазый мальчик с прямоугольными очками и белыми как бумага волосами.

А Марианна Василькова была веснушчатой девочкой в очках со светлыми волнистыми волосами. Она носила на верёвочке на шее миниатюрный блокнот, в который постоянно что-то записывала. И была очень стеснительной – наверное, самой стеснительной из всех людей, которых когда-либо встречал Коля. Даже если ей кто-то нравился, она не решалась к нему подойти, а предпочитала быть просто наблюдателем. Друзья это выяснили случайно, когда Моросик как-то раз спросил, куда Марианна постоянно отходит.

– Не куда-то, а ради кого, – произнесла вдруг Лариса и замолчала.

Коля и Моросик посмотрели на неё. Теперь было видно, что Ларисе Чаевниковой хочется им что-то рассказать, но она себя сдерживала.

– Ну? – сухо спросил Моросик.

– Марианна влюблена. В Мишу Хворостова из девятого «А». Но она с ним ни сразу не разговаривала. Просто смотрит на него в коридоре, столовой, тайком обнимает его куртку в раздевалке.

Наступила неловкая пауза.

– Это из-за тебя я раскрыла чужую тайну, – обвинила Моросика Лариса.

– Из-за меня? А я вовсе не виноват, что ты болтушка, – тут же пошёл в оборонительную он, а затем посмотрел на Колю. – Ох, как же я не люблю такие истории. Если мне когда-нибудь вздумается влюбиться, постарайся меня отговорить.

Но стеснительность Марианны не мешала её друзьям, а наоборот, словно дополняла их четвёрку.

Спустя несколько недель после того, как нашёл новых друзей, Коля вошёл утром в школу и, как обычно, встретил у раздевалки Моросика, терпеливо ожидающего его на скамейке. Моросик не любил опаздывать и всегда приходил в школу раньше, чем нужно – иногда даже одновременно с дежурившим классом. Высмотрев Колю в толпе, блондин обрадовался и метнулся к другу.

– Я полночи листал энциклопедии по биологии, – рассказал ему Моросик. – Под одеялом, с фонарём. Но такого чудовища ни в одной из книг я не увидел. Нет такой породы собаки. Мне это кажется странным.

Под «чудовищем» Моросик имел в виду странную собаку, о которой он твердил уже несколько дней. По его словам, он видел её у школы, и что-то в её внешнем виде его насторожило – животное было очень большим, худым и выглядело пугающим. Блондин даже сказал, что если бы не был таким разумным, то решил бы, что это собака следит за ними, поскольку она как будто шла за ребятами и потом внезапно исчезла.

– Не знаю, – сказал Коля. – Может, это была помесь одной породы с другой? Или пёс просто исхудал и побывал в драках, поэтому плохо выглядел.

– Плохо выглядишь ты на истории, когда пытаешься ответить на вопрос, ответ на который не знаешь, – приподнял бровь Моросик. – А тот пёс был… жутким. Ну ладно, я ещё подумаю об этой собаке.

Первым уроком была география, и мальчики поднялись на четвёртый этаж и вошли в класс. Коле очень нравился кабинет географии: создавалось впечатление, будто, переступив через порог, он оказывался среди далеких земель. На полках в классе стояли цветные камни из разных стран, статуэтки и сувениры, а также огромные толстые энциклопедии и журналы о путешествиях. На классной доске давно никто не писал: вся она была заклеена фотографиями с различных походов и пейзажами. А внизу на доске мелом было написано: «Лучше гор могут быть только горы». Сама учительница – добрая низенькая женщина семидесяти лет – уже сидела за своим столом и перебирала камни и минералы, привезенные из разных стран.