Цена изменения

– Узелки, – пробормотала Аори, не отводя взгляда от Люс. – Мы все – узелки. Оказываемся там, где должны оказаться, делаем то, что получается. Я одного хочу только…

– Чего, сестренка?

Каллике наклонилась и взяла ее за свободную руку.

Прошлое и будущее встретились и сплели пальцы. Два отражения одной судьбы.

Что, если нет миллиардов бессмертных душ, если мы – части одной из них?

Что, если я – лишь обрывок памяти?

– Увидеть конечную точку. Может, мы освободимся после нее?

Глаза древней изменяющей сияют так, словно она видит всю тебя, от волосков бровей до хижины на скале приграничья. Она смотрится, как в зеркало, и тысячи замеченных отличий заставляют хмуриться гладкий лоб.

Но Каллике, все же, улыбается и обещает:

– Ты сможешь. Ты сможешь изменить.

Когда вспыхнул свет и темнота спряталась на последних безопасных островках под автоходами, когда вылетели двери и внутрь склада ворвались боевые маги, когда рассыпались брызгами оставшиеся от демона потоки, Аори так и не подняла головы. Она сидела там, где на ее руках истаяло тело изменяющей, и смотрела перед собой невидящими глазами.

Вдалеке, по ту сторону реальности, ярилась снежная буря. И демоны, что остались внутри, были куда человечнее тех, что носили людское обличье.

Мельница. Прощай.

14

Узкий золотистый лист оторвался от повисшей, словно плеть, ветки. Он стал одним из первых, скорее выгорев под солнцем прошедшего лета, чем поддавшись мягкой, теплой осени. Аори остановилась, уступая листу дорогу, и проследила за ним взглядом. Покачиваясь, как лодочка на волнах, он медленно спланировал на тротуар и замер, не выказывая намерений продолжить свое путешествие. У изменяющей такого выбора, к сожалению, не было, и она двинулась дальше, стараясь не наступать на облетающие с тонколистов золотые монетки.

В руке Аори сжимала смартфон с картой, но не слишком-то следила за тем, куда несут ее ноги. Марон в который раз доставил себе удовольствие воспользоваться ученицей, как обычным посыльным, а она, посмотрев на хитросплетения улочек старого города, предпочла оставить “Экво” у Арканиума и совместить поручение с легкой пробежкой. Ну и не все ли равно, когда и как доберешься до нужной точки, когда впереди – весь вечер?

Брусчатка легко ложилась под ноги, главное – не поскользнуться на опавших листьях, задумавшись о своем. По основным магистралям раз в час прокатывается волна изменения, уничтожая мелкий мусор, но на все закоулки никаких изменяющих не хватит. А дворники выйдут только рано утром.

Из головы все не шел последний разговор с Анатумбари – последний перед тем, как сдавшего экзамен мага отправили куда-то на север, совершенствовать свои навыки в местном Арканиуме.

Они встретились в “Драконе”, как в старые времена, и просидели весь вечер, не глядя друг другу в глаза. Бутылка коньяка перед Анатумбари понемногу пустела, а Аори экспериментировала, изменяя содержимое собственного бокала, и заказывая то одну, то другую закуску с замысловатым названием.

– Как думаешь, его найдут? – спросила она в конце концов.

Анатумбари нервно дернул плечом.

– Они даже Люс найти не смогли.

Аори провела пальцем по заляпанной столешнице. Удивительно, но маг остался чуть ли не единственным, кто не высказал ей свое мнение по поводу мимика.

Как будто Калли не успела бы остановить время и дожать Люс, начни маги атаку. Да, получила бы только часть сил, не завершив ритуал, но какая разница для изменяющей?

А может, и нет. Может, маги умеют уничтожать таких тварей без вреда для тех, чья жизнь зависит от них.

Но сколько магов погибло бы, пытаясь развоплотить древнего демона? А так – только один. Одна. Марон говорит, ее жизнь все равно была вторична, и, погибни сознание Калли, Люс никто бы не спас.

Но если бы они смогли продержаться… Если бы Эдра, узнав о тревоге, не предупредил демона…

Если, если, если.

Я смогла найти Люс. Я смогла уничтожить мимика, пусть чужими лапами. Но, когда я открыла глаза в Арканиуме, на смену всем моим чувствам пришло равнодушное отупение. И хорошо. Арканы и плиор, техники и химия. Этого достаточно, чтобы жить и чтобы изменять.

– Удачи тебе, – неожиданно для самой себя пожелала Аори. – Станешь когда-нибудь самым крутым и уважаемым. Может, еще встретимся, если я сдам экзамен.

– Не думаю.

– Так сложно?

– Не думаю, что встретимся. – Анатумбари в несколько глотков допил коньяк прямо из бутылки. – Не сложно, но – как всегда. Тебя пытаются подставить и смотрят, насколько качественно выкрутишься. Важно не то, выучила ли т-ты уроки. А то, поняла ли, что такое быть изм-меняющей.

Аори криво усмехнулась и кивнула. Вино в ее бокале нагрелось, и она бросила туда пару долек апельсина – все, что оставалось на тарелке.

– А почему не встретимся? Никогда не знаешь, как повернется.

– Ты права, – Анатумбари с трудом ворочал заплетающимся языком. – Все поворачивается и поворачивается. Люс выгнали с лекции по разумным расам после того, как она сказала, что м-майды вылупляются из яиц. Учитель сказал, что она д-дура и никогда не научится. И я ее больше не видел. Она… она страдала?

Майды из яиц.

Бокал лопнул, заливая вином стол, но изменяющие даже не пошевелились.

Это стало последней каплей? Или просто совпало? Никогда уже не узнать. Дурацкая самодовольная шутка… и я буду помнить ее всю жизнь.

И Люс помнила ее до конца жизни.

– Аори?

– Да.

Она дотянулась до салфетки и принялась вытирать разлитое вино. Белое моментально стало багровым.

– Но она успела понять, что все кончилось? Успела?

– Слушай, почитай отчет.

– Не хочу, – Анатумбари поднялся, пошатываясь, и тяжело оперся руками о стол. – Хочу верить, что это была случайность, что не разменяли… ее. Понимаешь?

Что толку понимать? Изменяющая ничего не ответила.

И даже не заметила, когда он ушел.

Аори осталась одна. Сначала – на несколько дней. Потом – на недели, потом – на все лето.

И, наконец, перестала терять.