Между ветром и песком

Шуким никогда не брал рабынь силой, не принуждал делать то, что вызвало бы сопротивление. Некоторые оказывались искуснее других, и их награда была больше. Иные считали каждую минуту, но ни одна не могла и не хотела открыть ему хотя бы краешек души.

Рабыни исполняли все, чего желал тоо, и он привык к их покорности так же, как к бурому небу, душному воздуху, бесконечности пустыни и улыбке богини. Но ветер принес белоснежные облака, небо изменило свой цвет, а Двуликая отвернулась, не желая в него смотреть.

И волосы той, что перевернула мир, едва ощутимо пахли пустынными лилиями. Тоо вдохнул ненавистный аромат полной грудью и впустил его в самые темные уголки своей души.

Руки Аори скользнули под его рубашку прежде, чем Шуким успел подумать, губы отстранились на несколько коротких мгновений. Он не смог вымолвить ни слова, лишь протянул к ней руки, страшась коснуться холодной пустоты там, где было тонкое, гибкое тело.

Аори прильнула к тоо, и он задохнулся, ощутив, что между ними нет больше преграды из грубой ткани. Изменяющая заполнила собой весь мир, и Шуким больше не слышал бури, не замечал, как хлещет песок сквозь разорванный полог. Он попытался обнять Аори, заставить ее остановиться хоть на секунду, но она ускользала, как настоящая змейка, не позволяя подчинить себя ни словом, ни жестом.

И тоо покорился, впервые в жизни, покорился всему, о чем никогда не думал, а она знала, чего не смел просить, а она умела. Без просьбы, без приказа, лишь потому, что хотела этого сама.

Но Аори пришла из тьмы, а не родилась в ней под вой бури, покорила пустыню, а не проросла в ней корнями. Она легко смеялась и легко плакала, сбросив с плеч непосильную ношу, она птицей билась в руках тоо, и он знал, что не сумеет ее удержать.

И Шуким разжал объятия там, где любой другой боролся бы с ней до конца. Он сам стал ночью, пропахшей пустынными лилиями и кардамоном, силуэтом хашина, едва различимым на смуглой коже, бурей, терзающей утомленный город. Он касался изменяющей, отступал и снова возвращался, не позволяя понять, что будет дальше. И та, что пыталась ответить на каждое его касание, что не опускала оружия, в конце концов открыла сердце и растворилась во тьме, разделяя путь тоо.

Шуким не видел глаз изменяющей, хотя лежал лицом к лицу и чувствовал, как щеки касается прядь ее волос. Кончиками пальцев он коснулся виска Аори и прошептал тихо, так, чтобы не спугнуть подступающий сон:

Я хочу просыпаться тысячу ночей подряд

В самый длинный час перед рассветом,

Час без красок и времени.

Чтобы смотреть, как ты спишь,

Безмолвная, тихая, лишенная тени.

Моя.

Аори свернулась в клубочек, отвыкнув от прохладного ночного воздуха, и тоо попытался притянуть ее к себе, обнять и согреть.

Изменяющая отодвинулась, не просыпаясь. Дотянувшись до скомканной, перекрученной фарки, тоо расправил ее и осторожно набросил на плечи Аори.

Он уснул, слушая шум бури и мерное, размеренное дыхание ящера, безразличного к жару человеческих душ.

Шуким проснулся от тишины. Буря улеглась, и сквозь откинутый полог сочился мутный свет будущего рассвета. Несколько минут тоо лежал, рассматривая узоры на скомканной сбоку фарке, а потом, поежившись от проникшей вместе со светом прохлады, нашарил шаровары и, натянув их, выбрался наружу.

Вожак чуть приподнял морду, провожая тоо сонным взглядом. Черные чешуйки превратились в серые, таким же стал песок, небо, скалы. Ни следа не осталось ни от пыльных вихрей, ни от звезд, о которых Шуким знал столько сказок, и которые оказались в тысячи раз прекраснее, чем самые яркие описания.

Фыркнув, вожак уронил башку обратно в песок. Если он и знал, куда подевалась изменяющая, то не спешил делиться секретом со своим наездником. Неужели она унеслась вслед за бурей, как и положено демонам?

Тоо нашел Аори у самого обрыва. Она сидела на плоском камне, поджав ногу под себя, и смотрела, как солнце медленно раскрашивает золотом границу неба и земли. Тишина и покой окутали изменяющую незримым покровом, и крохотный уголок вселенной полнился чудом от одного ее присутствия.

Беззвучно ступая, Шуким приблизился и коснулся теплых волос. Аори улыбнулась и подвинулась, освобождая ему место.

– Ты ведь не назовешь меня рабыней, тоо? – она посмотрела на него снизу вверх так, что сердце пропустило удар от неизбежности потери.

Покачав головой, Шуким осторожно сел рядом.

– Не думаю, что ты могла бы ей стать, сейчас или прежде.

– Надеюсь, ты не слишком виноват перед Харру.

Она прислонилась к плечу тоо и снова принялась наблюдать за горизонтом.

– Не виноват, – ему сложно было подбирать слова. – Я открыл тебе свой путь. Ты отказала словами, ты согласилась всем, кроме слов.

Аори вздохнула почти неслышно и очень горько.

– Я уже связана обрядом, Шуким. Сколько раз повторить?

– Ты уйдешь. Так оставь мне хоть одно утешение, маленький демон.

– Хорошо… Но ты живи дальше, словно меня нет. – Аори коротко откашлялась – ну вот куда делось умение насмехаться надо всем, когда оно так нужно? – Переход уже готов.

– Откуда ты знаешь?

Он тоже смотрел туда, где за тучами вставало солнце, и не замечал ничего похожего на путь в иной мир.

Аори обняла его руку и потерлась о нее щекой, словно извиняясь.

– Знаю. Но я не хотела уходить, не попрощавшись.

– Змейка, что я могу сделать, чтобы ты вернулась?

– Даже я не могу ничего сделать. Слушай, ну неужели ты сам не хочешь, чтоб твоя жизнь стала прежней, до того, как я испортила все, что могла? Неужели тебе не приходилось уходить, не оглядываясь?

– Мы называем это пропастью. Разломом в пути, по которому идем. Соблазн перепрыгнуть его велик, но Харру учит нас строить мосты.

Аори осторожно коснулась шрама на губах тоо.

– Я уверена, ты построишь самый крепкий мост.

Она вскочила с камня резко, порывисто, словно, как обычно, спешила спрятать лицо. И там, где нога изменяющей коснулась песка, под ним прятались обкатанные ветром голыши. Аори вскрикнула, подвернув лодыжку, неловко взмахнула руками, пытаясь то ли удержать равновесие, то ли взлететь в низкое дымное небо.

У нее не получилось ни то, ни другое. Тоо успел подхватить Аори за талию и прижал к себе, стоя на краю обрыва.

– Ты опять спас меня вместо того, чтобы убить.

– Но я все равно останусь твоим должником.

– Почему? – Аори ойкнула, попытавшись сделать шаг.

– Я отдал долг жизни, а не крови.

– А мне так не кажется.

Изменяющая насмешливо прищурилась, и вслед за ней тоо взглянул на собственную руку. Длинная царапина протянулась от запястья до самого локтя, и алые бусинки собирались в ее глубине. Кровь тоо осталась на острой застежке из рыбьей кости, украшавших фарку изменяющей.